Так и пошло — выдастся свободное время, едет к ней. Поначалу всё-таки смущалась она. Потом — привыкла. Да и соседи женщины уже его за своего начали считать. Пошучивать начали, мол, когда свадебка, да и помогать, когда требовалось. А Купава и не знала, что ему сказать — и лес он привозит для стройки, и прочее, что нужно… К Празднику Деда Мороза[29] привёз ей подарок и Борке. Парню — нож засапожный в простых деревянных, обтянутых прочной кожей ножнах. Но зато сам клинок… Просто чудо! Волос на лету рубит! А хозяйке — шубку драгоценную из меха зверя морского, что луры привозят на обмен за сталь добрую, да чмокнул её в щёчку шутливо… Та подарок приняла, да и стала туча тучей. Поняв, что чем то обидел её Ратибор, притих… А она Борку гулять отправила, сунула ему горсть серебрушек мелких. Потом мужчину за стол пригласила. Только против обыкновения, пуст на этот раз стол был. Ничего на нём, кроме кошеля небольшого. Подвинула ему она кису[30], попросила развязать. Не понял князь, но послушно просьбу исполнил. Выложил на стол три больших гривны, да с десяток рублей. Смотрит на них удивлённо, а Купава ему и говорит, мол, возьми. Твои это деньги. Я их давно откладывала на то, чтобы хозяйство поправить, да людям заплатить за работу и то, что потребно купить из леса да скобяного товара. Вспыхнул тут князь, словно зелье огненное, поднялся медленно, страшно…

— Ты что же думала, я за деньги у тебя на дворе работал?!

Громыхнул было, да вовремя голос умерил. А хозяйка взгляд его гневный выдержала, отвечала спокойно:

— За деньги, не за деньги — не хочу я тебе обязанной быть. Никому не хочу. Кончилось моё боярство в Арконе Великой. Здесь же желаю свой век как обычный человек прожить, да внуков Боркиных понянчить. Своих то мне уже не видать… А коли ты чего хочешь другого — прости. Ничем не могу помочь. Бери серебро, и уходи. Навсегда.

— Неужто то ты за поцелуй мой обиделась? Не люб я тебе?

Отшатнулся князь, а она вся пятнами пошла, шатнуло её, но села на лавку, отвернулась к окошку, ответила тихо, едва слышно:

— Поздно. Стара я уже. Ты себе лучше найдёшь. Уходи. Прошу во имя Богов Истинных.

Туча тучей вышел князь из-за стола. Денег брать не стал, подошёл к стене, где на колышке его полушубок висел, вынул из кармана кошель раза в четыре больше, чем её, да на стол с маху и кинул. Лопнула кожа, раскатились монеты новенькие, золотые, зазвенели по полу, со стола падая… Ахнула Купава, а он молча вышел, взлетел в седло пятнистого в яблоках жеребца, на котором к ней ездил, да через забор и махнул — не надо ей калитку открывать… Только дробь копыт рассыпалась, да снег комьями пробарабанил… Выскочила Купава на улицу в сарафане праздничном одном, да платок позабыв, хотела вернуть мужчину, а того и след простыл, только далеко где-то в конце улицы снег завивается… Словно слепая, вернулась в избу, села на лавку, взглянула на злато рассыпанное, да раскиданное, разрыдалась в голос, проклиная судьбу свою горькую, да гордость неизбытую — заело её, что простой воин к ней, боярышне арконской посмел, как к девке простолюдинке, прикоснуться, забыла, кем теперь стала… Вернись сейчас Ратибор к ней, сама бы призналась, что люб он ей, ни за что бы не отпустила от себя, любила бы со всей силой, что годы копила… Да что толку — в Арконе такие же витязи были. Гордые. Умерли все, но град свой не бросили. И этот из таких же… Тоже… Умрёт, но к ней не вернётся. Такой же гордый… Вернуть надо! Найти, повиниться, прощения попросить, признаться самой! В ногах валяться, если нужно, лишь бы только не бросал её! Готова ноги ему каждый день обмывать, исполнить всё, что не пожелает, хоть без венчания жить! Но надо, надо его найти. Пусто без него. И в душе, и на сердце, и в доме… Но где искать то? Где? Ведь кроме того, что из воинской он слободы старшина, ничего то и не знает о нём… Да имя — Ратибор… Поднялась с лавки, собрала на коленях всё до монетки, подивилась невольно — на серебро перевести если, так порядка четырёх сотен гривен будет! Деньги то огромные! Видать, за службу воинскую накопил, да к ней принёс… Положила тяжёлый мешочек в сундук. Прикрыла от лихого взгляда бельишком немногим, что было у неё… Почитай, как вдова и жила — платье обычное, на каждый день, в коем на работу ходит. Да один-единственный сарафан праздничный, в котором только Ратибору и показывалась… Тронула шубку цены огромной… Видела такие в торговых рядах… Пять десятков гривен такая стоит… Потом распахнула её, не утерпела, примерила… Словно тёплая ладонь щёк коснулась, когда воротник до лица дотронулся. Выделка просто волшебная, и подклад драгоценный, из тонкой парчи… Не пять десятков. Все семь… Сняла, бережно повесила. Будет её одевать, когда разыскивать пойдёт старшину воинского Ратибора по всем слободкам воинским, что в Славгороде и вокруг есть…

Глава 8

- Вот, княже, что отряды, на полдень отправленные, привезли.

Перед Ратибором на стол лёг большой лист пергамента, и князь с любопытством всмотрелся в изгибы нового материка. На первый взгляд новая земля напоминала большой треугольник, с поломанной гипотенузой. С левой стороны, если смотреть от Славгорода, виднелись два больших острова, чем то похожие на кляксы, и куча поменьше. Жрец-чертёжник пояснил:

— Острова эти как раз напротив земель людоедов находятся. Наши корабли когда шли — заметили их, но обследовать и высаживаться не стали. Некогда было. А сейчас вот заглянули. Живут там люди нравом простые, промышляют охотой да рыболовством. Землю не возделывают. Из металлов лишь златом пользуются, хотя нашли мы и ложную медь[31], что для стойкости против ржи в сталь добавляем, и истинную медь, и синюю медь ядовитую[32]. Ещё, княже, соль обнаружили каменную, руду железную, да вату каменную, из которой ткань негорючую делаем для нужд металлургических. Острова эти рядом, да только разные — на одном равнины, второй весь в горах. Думаем мы, что на дальнем острове надо бы нам заставу поставить воинскую, на всякий случай. Ежели лиходеи под знаком Проклятого поплывут из старых земель — то застава нас упредит, а злодеев — задержит…

Князь кивнул в знак согласия, и жрец продолжил:

— Далее корабли наши стали дальше вдоль материка спускаться. Климат разный был. Поначалу жарко до невозможности, потом холодать стало. Одно время даже так, как у нас тут, в Славгороде даже показалось. А потом и холодней стало, и пока мы землю не обогнули, да не прошли места, где вечные бури бушуют[33], и льды громадные плавают, да не легли на путь обратный — совсем как в Ледяном море погода была… Туземцы нам попадались разные, но общее одно у них — из металлов лишь златом пользуются для украшений. Иногда медь встречалась. Но очень редко. Цвет кожи у всех медный. Белых мы не встречали. Языки у людей незнаемые. Надо учиться. И языков тех множество. Левая сторона земли полуденной в основном горная, но сверху — равнина. И жуть лучше там. Обозначили гавани удобные, где в будущем бы грады нам поставить, когда народы те под нашу руку придут. И ещё — на островах да в лесах мокрых[34] народ людоедством балуется. И сильно…

Жрец помолчал, потом добавил:

— С мясом у них плохо. И не в охотку друг дружку едят, а по необходимости крайней. Думаю, истреблять их за это как майя вряд ли стоит. Наладим торговлишку за злато, будем мясо турово, да свиное им слать — перестанут человечиной питаться.

— Посмотрим.

Веско промолвил князь. Составитель карты продолжил:

— По правой стороне горы, княже. Почитай, сплошные. И, что удивительно, рек почти нет. Если на той стороне видели мы две огромные, что нашим Миссисипи и Миссури не уступают[35], прозвали мы их Великая[36] (* — Ориноко) и Гремящая[37], то с противоположной воды мало, а рек, почитай и нет. Но в горах много чего быть должно быть полезного. Так мыслю я — поставить град на берегу, в бухте удобной. И уже из него посылать отряды рудознатцев и воинов…

— Думать будем. Поглядим…

Ратибор не торопился — места ещё много. А народа — как раз наоборот. Армия мала. Рудничные да кузнечные слободы пока и то, что у нас добыто, переварить не могут. Хотя сейчас количество воинов растёт быстрыми шагами — спасибо огненному бою… Жрец закончил, взял стоящий перед ним кубок с соком свежевыжатым, жадно выпил. Князь искоса взглянул на него — густой, нездешний загар. Свежие шрамы… Оно понятно — землепроходцев мало кто жалует, зачастую просто считая их соглядатаями, что, впрочем, вполне справедливо.