Замирая от волнения, Сона сидела остаток дня у окна, следя за небесным светилом, спускалась вниз, вроде как за водой к колодцу, спрашивала у дородной Радхи, жены хозяина постоялого двора, то одно, то другое. А Гупта всё не шел. Сона не позволяла себе думать о Матхураве, ибо одной мысли хватало, чтобы ее бросало в дрожь, лоб покрывался ледяным потом, и слезы заполняли глаза.

Закат уже разлил по небу красные брызги, солнце набухло желто-оранжевым, как хлебная лепешка в печи, затем налилось кровью и медленно начало ползти за крыши домов. Сердце Соны выпрыгивало, и уже не получалось скрывать от Прабхакара беспокойство.

- Это я перед завтрашним, - врала Сона, - как подумаю, как вспомнится всё, места себе не нахожу. Страшно, что сбежит похититель и за мной придет.

- Не сбежит, - цокал языком развалившийся на тахте жених, распространяя вокруг себя запах нездоровых зубов, - из тюремного подземелья еще никто не сбегал. Я спрашивал.

Сона выдавливала из себя улыбку и, уже не таясь, дрожала.

- Глупая женщина, - удовлетворенно говорил Прабхакар.

А Сона снова за чем-нибудь бежала вниз, к Радхе и бродила по двору, пытаясь в чужих мужчинах рассмотреть Гупту. Наступила ночь. Прабхакар, наевшись досыта, захрапел, чуть не сдувая раскатистым рычанием тонкие стены комнатки, а Сона всё ждала. Кусала губы, прислушивалась к звукам, спускалась и поднималась. Когда на небе занялся серый рассвет, стало ясно - Гупта не придет. С ним что-то случилось, или он просто обманул ее. В отчаянии Сона взяла нож, тот затрясся в ее руках.

- Ты рано встала, - послышалось сзади, проснулся Прабхакар. - Не терпится увидеть, как поджарят злодея, будто козла на вертеле?

Сона выронила нож. Комната закружилась перед ее глазами.

- Мне тоже не терпится. Просто праздник ждет нас, настоящий праздник сегодня, - довольно причмокивал жених. - Подай руку, помоги мне подняться.

Сона безвольно подчинилась. В животе что-то сильно закололо. Не замечая ее скривившееся от боли лицо, Прабхакар пробормотал:

- Неси таз, я хочу быть на этом празднике опрятным.

Словно в тумане Сона помогала одеться ненавистному жениху, шла за ним, закутавшись в платок, пробивалась сквозь толпу на площади, с которой широкие каменные ступени спускались к Гангу. Увидела Матхураву, привязанного к столбу, на высоком помосте из сложенных дров и хвороста, и ноги Соны стали полыми, негнущимися, будто у глиняной статуэтки. Изможденный, униженный, но красивый, он стоял, глядя куда-то в пустоту. И Соне показалось, что вокруг всё замерло, стало ненастоящим. Ритуалы были исполнены, приговор прочитан, огонь разожжен. Голодное пламя стало быстро пожирать сушь вокруг человека, а затем и его самого. Крик Матхуравы отдался резкой болью в животе, будто вонзил в него нож. Сона согнулась, задыхаясь от смрада и гари, по ногам потекла горячая кровь. Корчась в огне, Матхурава закричал еще громче, разрывая легкие. Вспомнив о том, что проклята им, Сона упала. В нечленораздельных хрипах Матхуравы ей слышались новые проклятия. Небо поплыло, как река, унося прочь солнце, люди загудели вокруг, показалось лицо Прахкабара и тут же погасло. Сона умерла.

* * *

Валерий вздрогнул и открыл глаза - не заметил, как заснул, так и не выпустив Варину руку. Странный сон ему снился. Очень правдоподобный сон. До мурашек. Будто кино о древней Индии. Еще более странно, что был он в нем несчастной, безвольной девушкой...

Вошла Падмини, принесла в китайском глиняном чайничке отвар, и они снова остались одни в тишине убогой комнатки, на краю двух пересекающихся вселенных. Черкасов больше не был привычно раздражен или встревожен. Внутри него расширялась свобода - та, которой душе всегда не хватало, как бы он ни пытался доказать себе и окружающим, что она есть, с избытком.

Черкасов решил: если Варя увидит его, он скажет ей, что любит; если же нет, будет любить молча.

Он снял с себя цепочку с рубином, положил рядом с Варей. Зачем? Просто захотелось. У нее никогда не было настоящих драгоценностей...

1 Жертвенное сожжение вдов в Индии

Глава 34. Решения

Варя повернулась набок. Подложив ладонь под разрозовевшуюся щечку, она подтянула к груди колени, и своей уютностью котенка заставила окончательно забыть о тревоге и обо всем плохом, что осталось за стенами крошечной комнатки. С мраморного плеча девушки сползла простынь. Черкасову отчего-то вспомнилась присказка «пастила бело-розовая», бабушка всегда так называла здоровых щекастых малышей в Никольском саду, выгуливая его, Валерия, смуглого, глазастого непоседу.

В Варином чуть слышном, ровном дыхании было столько покоя, будто невзгоды никогда не касались ее юного, красивого лица. Черкасов смотрел на нее, безмятежную, чистую и при этом совсем настоящую, и внезапно чувствовал себя удовлетворенным, словно не было иного смысла жизни, кроме этого момента. Сердце пропускало сквозь солнечный свет и растворялось в нем. Было так хорошо - чувствовать любовь обычную, без условий и условностей - и удивительно, отчего он не замечал этого раньше. Возможно, это и было оно - счастье.

Черкасов не удержался и с нежностью коснулся губами взъерошенной светлой макушки. Легкая, словно бабочка, улыбка осветила лицо спящей девушки. Валерий улыбнулся ей в ответ и снова сел. Кажется, проспал он рядом с Варей неприлично долго - тоже мне, защитничек. Но как это было сладко, даже несмотря на сон! Впервые за все время после того, как пришлось покинуть Россию, он спал, как дома. Выспался. Чувствовал себя бодрым и тоже... как ни странно, очень настоящим. Будто до этого момента где-то гулял вне тела, и вот, наконец, приземлился. За окном солнце разливало по вечернему разбавленный свет, щадя буйную растительность парка, уставшую от зноя за день. Жители ашрама направлялись со всех сторон к столовой. Видимо, пришло время ужина. А прием пищи был у большинства «ищущих» делом не менее святым, чем випассаны и йога.

«Она совсем ничего не ела сегодня. Проснется, будет голодная», - подумал Валерий, тоже чувствуя голод нормального молодого мужчины.

Он тихонько встал. У порога обернулся, Варя продолжала мирно посапывать, повернувшись на живот и закинув на подушку руку. Простыня обнажила красивую спину. Валерий вспыхнул, думая, что секса, нормального секса с женщиной у него не было с той самой ночи с Варей. И тут же устыдился собственных мыслей, и еще больше воспоминаний о «той ночи». Встряхнул головой, отбрасывая мрак прошлого. Ему не место было в мире светлом, сегодняшнем.

Хотелось бы, чтобы если не сейчас, то спустя какое-то время, пусть хоть лет через десять Варя восприняла бы его другого. Ведь так часто случается, что человек изменился, а мы разговариваем не с ним, и даже не с его прошлым отпечатком, а с собственным воспоминанием о нем. И часто, слишком часто это оказывается неверным. Выходит, мы чего-то требуем от старой фотографии, которую надеваем на собеседника, и отказываемся от свежести настоящего. Валерий задумался: а он поступает не так же? Возможно, он просто придумал «свою» Варю, не имеющую ничего общего с реальной?

Но сердце, как камертон, точно указывающий на правильность, зарезонировало любовью. Она была подлинной, не подлежащей подделке. И значит, именно на нее, на сердце, стоило опираться.

Валерий постоял еще немного, не в силах оторваться от созерцания красоты. Затем, осторожно притворив дверь, пересек круглую веранду. Его рабочий инструмент, в простонародье метла, так и валялся, забытый, на серой плитке. Черкасов в очередной, наверное, в тысячный раз поразился расслабленной индифферентности индийцев и «косящих» под них иностранцев и резюмировал, что нормальный бизнес в Ришикеше построить было бы невозможно, а вот медитировать и думать о душе - самое то.

Отчитав себя за неаккуратность, Черкасов пошел класть метлу на место - в сарайчик возле входа, набитый лопатами, мастерками, граблями, ведрами... Там он оставлял и свои вещи. Воспользовавшись моментом, Черкасов достал из рюкзака позабытый на время смартфон, почти со сдохшей батареей.