объяснить отчетливость и точность опыта синестетов? Например, почему

Эсмеральда неизменно воспринимает ноту до диез как синюю? Если

Сайтовик прав, следовало бы ожидать, что чувства будут образовывать некое

месиво.

Второе объяснение синестезии, которое иногда приходится слышать,

заключается в том, что синестеты находятся во власти детских воспоминаний

и ассоциаций. Возможно, они играли с магнитами на дверце холодильника, и

при этом цифра 5 была красной, а 6 зеленой. Возможно, ассоциации в их

памяти ярки настолько, насколько вы можете очень живо вызвать в душе

запах розы, вкус приправы «Мармит» или карри или весеннюю трель дрозда.

Разумеется, эта теория совершенно не объясняет, отчего лишь некоторые

люди сохраняют столь живую сенсорную память. Я точно не вижу цвет,

когда смотрю на цифры или слышу музыкальные тона, и я сомневаюсь, что

вы на это способны. Хотя я, может быть, и думаю о холоде, когда смотрю на

изображение кубика льда, я конечно же не ощущаю его, сколько бы я в

детстве ни имел дела со льдом и снегом. Пожалуй, я могу сказать, что

чувствую тепло и пушистость, поглаживая кота, но я никогда не скажу, что

прикосновение к металлу вызывает у меня чувство ревности.

Третья гипотеза заключается в том, что синестеты используют

неясный, иносказательный язык метафор, когда они говорят о красном до

диезе или колком на вкус цыпленке, так же как вы говорите о «кричащей»

рубахе или «остром» на вкус чеддере. Сыр, в конце концов, мягок на ощупь,

так что же вы имеете в виду, говоря, что он острый? Острый это

прилагательное, касающееся осязательных ощущений, так почему же вы без

колебаний применяете его ко вкусу сыра? Наш обыденный язык переполнен

синестетическими метафорами горячая детка, плоский вкус, со вкусом

одетый так может быть, синестеты просто особенно одарены в этом

отношении?

Но

подобное

объяснение

сталкивается

с

серьезным

затруднением. Мы не имеем даже самой туманной идеи, как метафоры

работают или как они представлены в мозге. Идея о том, что синестезия

всего лишь метафора, иллюстрирует одну из классических ошибок в науке:

попытку объяснить одну тайну (синестезия) в терминах другой (метафора).

Так что я возврвщаю проблему в ее исходное состояние и выдвигаю

совершенно противоположный тезис я полагаю, что синестезия это

конкретный сенсорный процесс, чью неврологическую основу мы можем

вскрыть, и что объяснение его может, в свою очередь, дать нам ключ для

решения более глубокого вопроса о том, как метафоры отображаются в мозге

и прежде всего как мы развили способность брать их в расчет. Это не

подразумевает, что метафора просто форма синестезии; только понимание

неврологической основы синестезии может помочь нам понять, что такое

метафора. Итак, когда я решил предпринять свое собственное исследование

синестезии, моей первой целью было установить, действительно ли это

подлинный чувственный опыт.

В 1997году аспирант моей лаборатории Эд Хаббард и я решили найти

нескольких синестетов, чтобы начать наши исследования. Но как? Согласно

большинству опубликованных исследований, вероятность была от одного из

тысячи до одного из десяти тысяч. Той осенью я читал курс лекций

университетской группе из трехсот студентов. Может быть, нам повезет?

Итак, мы сделали объявление.

«Некоторые из вполне нормальных людей утверждают, что видят звуки

или что определенные цифры всегда вызывают у них определенные цвета.

Если кто-нибудь из вас испытывал такое, поднимите руки», сказали мы

группе.

К нашему разочарованию, ни одна рука не поднялась. Но чуть позже

тем же днем, когда я болтал с Эдом в своем кабинете, постучали в дверь две

студентки. У одной из них, Сьюзен, были потрясающе голубые глаза,

несколько прядей в светлых кудрях выкрашены в красный цвет, серебряное

кольцо на пупке и огромный скейтборд. Она сказала: «Я одна из тех, о ком

вы говорили на занятии, доктор Рамачандран. Я не подняла руку, потому что

не хотела, чтобы все вокруг думали обо мне как о чокнутой или что-то в этом

роде. Я даже не знала, что есть другие люди, такие как я, или что у этого есть

название».

Приятно удивившись, мы с Эдом переглянулись. Мы попросили

другую студентку прийти попозже и пододвинули Сьюзен кресло. Она

прислонила скейтборд к стене и присела.

«С каких пор вы это испытывали?» спросил я.

«О, с раннего детства. Но, мне так кажется, я тогда не обращала на это

внимания. Но постепенно я осознала, что это и в самом деле ненормально, и

я не обсуждала это ни с кем!.. Не хотела я, чтоб люди думали обо мне, что я

сумасшедшая. До тех пор, пока вы не упомянули об этом на лекции, я не

знала, что это имеет название. Как вы сказали, син... эс... что-то

рифмующееся с анестезией?»

«Это называется «синестезия», ответил я Сьюзен, я хочу, чтобы вы

описали мне свой опыт в деталях. Наша лаборатория особенно интересуется

им. Что именно вы переживаете?»

«Каждую цифру я вижу в особом цвете. 5 всегда имеет оттенок бледно-

красного, 3 синий, 7 ярко-кроваво-красный, 8 желтый, а 9 бледно-зеленый».

Я схватил фломастер и блокнот, лежавшие на столе, и нарисовал

большую цифру 7.

«Что вы видите?»

«Ну, это не совсем чистая семерка. Но она выглядит красной... я вам

говорила об этом».

«Теперь я предлагаю вам хорошенько подумать, прежде чем вы

ответите на следующий вопрос. Вы действительно видите красный? Или вы

только думаете о красном, или эта цифра заставляет вас представить себе

красный... как образ в памяти? Например, когда я слышу «Золушка», я

вспоминаю молодую девушку, или тыкву, или кучера. Это то же самое? Или

вы буквально видите цвет?»

«Это сложно описать. Это то, о чем я часто спрашиваю себя. Я

полагаю, что я действительно вижу его. Цифра, которую вы нарисовали, для

меня выглядит именно красной. Но я также вижу, что она на самом деле-то

черная или я бы сказала, что я знаю, что она черная. Так что в каком-то

смысле это образ из памяти... Должно быть, я себе мысленно его

представляю или что-то в этом роде. Но оно конечно же чувствуется

совершенно иначе. Мне чувствуется, что я действительно вижу его. Это

очень трудно описать, доктор».

«Очень хорошо, Сьюзен. Вы прекрасный наблюдатель, и это делает

все, что вы сказали, ценным».

«Словом, одну вещь я вам могу сказать с уверенностью: это ничуть не

похоже на тыкву, воображаемую при взгляде на картинку с Золушкой или

при слове «Золушка». Я действительно вижу цвет».

Одна из первых вещей, которой мы обучаем студентов, это умение

выслушать пациента и тщательно составлять историю болезни. В 90

процентах случаев вы можете поставить непогрешимо точный диагноз,

внимательно выслушав, обследовав физическое состояние пациента и

проведя хитроумные лабораторные тесты, чтобы подтвердить вашу догадку

(и повысить счета для страховой компании). Я задался вопросом, сработает

ли такой подход для синестетов.

Я решил дать Сьюзен несколько простых тестов и задать несколько

вопросов. Например, действительно ли она видела цифры, вызывающие

переживание цвета? Или это было просто понятие о цифре идея числовой

последовательности или даже количества? И если верно последнее, с

римскими цифрами возможен тот же фокус, или только с арабскими? (Я бы

называл их индийскими; они были придуманы в Индии в 1-м тысячелетии до

н. э. и попали в Европу через арабов.)

Я нарисовал в блокноте большую римскую цифру VII и показал ей: