Зато у нее было что сказать о семье Параденов. Форд изложил ей основную причину своего визита, и она восприняла его признание даже лучше, чем он ожидал.

— В конце концов, — усмехнулась она, пожав плечами, отчего перья рикси заколыхались в ее прическе, — симпатичные молодые люди не ездят ради собственного удовольствия к женщинам моего возраста. А ты составил мне хорошую компанию и избавил меня от этой… ужасной особы. Спрашивай о чем хочешь, милый, — я с удовольствием расскажу тебе. Но мне хотелось бы узнать побольше о твоем капитане, которая произвела на тебя такое неизгладимое впечатление. Я, конечно, уже стара, но хочу знать, достаточно ли она хороша для тебя.

И когда Форд рассказал о Сассинак даже больше, чем собирался, она энергично кивнула:

— Милый, я хочу ее увидеть. Когда все это кончится, пригласи ее сюда. Ты говорил, что она любит вкусно поесть. Ну что ж, таланты Сэма в этой области удовлетворят даже императора.

Форд попытался представить себе Сассинак и тетушку Ку в одной комнате, но у него ничего не вышло. Однако блестящие любопытством глаза тетушки требовали ответа, и в конце концов он согласился.

Федеральный Центр

Лунзи послышалось, будто кто-то распекает ее, или это казалось ей, пока она лежала с закрытыми глазами. «Биас, — решила она. — Он наверняка пришел в бешенство оттого, что я слишком задержалась у Зебары». Неужели этот человек не способен понять, что женщина, которой скоро стукнет вторая сотня лет, вполне способна принимать решения и отвечать за них? Вдруг она почувствовала, как что-то укололо ее руку, и вскоре ее затопила теплая волна возвращающихся ощущений.

Вместе с ними вернулись память и гнев. Этот лгун, мошенник, ублюдок Зебара продал ее! Только боги знают, где она теперь! Она открыла глаза и увидела мужчину с усталым лицом, в зеленой одежде медика, наклонившегося к ней со словами:

— Просыпайтесь. Откройте глаза…

— Они открыты, — буркнула Лунзи. Ее голос звучал грубо и ворчливо.

— Выпейте это, — велел он тем же голосом. — Вам необходима жидкость.

Лунзи хотелось возразить, но потом она решила, что лучше выпить эту жидкость, чем бы она ни была, а не то они сами введут ее в вену. Вкус у жидкости был такой же, как у большинства тонизирующих средств: фруктовый, сладкий, с привкусом горькой соли. Лунзи почувствовала, что ее горло приходит в норму. Теперь она сможет контролировать свой голос.

— Насколько я понимаю, официально вы не существуете, — продолжал мужчина, кривя рот в полуусмешке. — Я не проверял вас по стандартной методике проверки памяти: личность, место и время. Я уполномочен сообщить вам, что вы находитесь в закрытом медицинском подразделении Федерального Центра, провели в холодном сне около четырех стандартных месяцев и ваше персональное снаряжение находится в этом ящике. Вы проживете некоторое время в этой комнате и должны будете объяснить… одному человеку, кто вы такая и почему прибыли сюда на корабле, битком набитом коврами из шкур мускисов. Вы помните, кто вы? Страдаете от потери ориентации?

— Я знаю, кто я такая, — ответила Лунзи, усмехнувшись. — Я хочу знать, кто поместил меня сюда: Флот или гражданские службы Федерации?

— Извините, не могу сказать вам об этом. Ваши медицинские параметры до сих пор не пришли в норму. Телеметрия передана тем… тем, кто принимает решения, и мне было приказано не тревожить вас. — Он махнул рукой и улыбнулся, на этот раз без видимой иронии. — Я надеюсь, что вы скоро почувствуете себя лучше, и желаю вам хорошего отдыха. — И он закрыл за собой дверь, которая подозрительно лязгнула.

С минуту Лунзи лежала спокойно, пытаясь понять, что происходит. Телеметрия? Значит, она до сих пор под наблюдением. На ней была совсем не та одежда: вместо защитного костюма и комбинезона, который она носила на Дипло, — больничный халат с желтыми маргаритками. У кого-то это могло вызвать приступ бодрости, но только не у нее. Она не заметила ни проводов, ни трубок, значит, данные телеметрии снимались на расстоянии. «Умная» кровать фиксировала ритм дыхания и сердцебиения, температуру и даже звуки, издаваемые кишечником, не стесняя движений пациента.

Лунзи осторожно села. Ни головокружения, ни тошноты, ни головной боли. Непонятно, чему она так удивилась, ведь у них было сорок три года, чтобы создать лучшие средства по сравнению с теми, которыми ей пришлось накачаться на Ирете.

Где бы она ни находилась, эта комната имела все необходимое для восстановления сил. Первым делом Лунзи приняла душ, взвизгивая каждый раз, когда автоматика включала холодную воду, которую она пыталась отключить. Очень действенная процедура для пробуждения. После душа она завернулась в полотенце, толстое и тяжелое, и окинула взглядом комнату. Ее сумка, зеленая ткань которой выглядела не более изношенной, чем раньше. В сумке по-прежнему лежали коробочки с наполовину использованной косметикой, духи и лосьоны. В выдвижных ящичках небольшого комода хранились лекарства от большинства болезней. Она задумчиво нахмурилась. Довольно сложно покончить с собой с помощью предложенных лекарств, но если принять все сразу и на голодный желудок… Но разве в тюрьме не обходятся вовсе без лекарств?

В ящиках, располагавшихся с другой стороны комода, была аккуратно сложена одежда, которую она узнала, лишь как следует встряхнув: пижама, домашняя одежда, и именно тех цветов, которые она предпочитала, но она не помнила, чтобы покупала что-нибудь подобное. Она выбрала одежду, в которой не стыдно было показаться людям — свободные бархатные брюки и свитер, — и почувствовала себя намного лучше. Больничная одежда заставляет человека чувствовать себя беспомощным и покорным, независимо от того, каким в действительности было его состояние. Теперь, одетая, с вымытыми и расчесанными волосами, в удобных туфлях, она была готова к встрече с окружающим ее миром, каким бы он ни оказался.

Вернувшись в комнату, она обнаружила, что постель убрана и отодвинута к стене. Посреди комнаты теперь стоял небольшой столик с едой. Суп, фрукты, хлеб — именно то, что она выбрала бы сама. Но ведь в комнате никого не было и она ничего не слышала…

Неужели она так долго мылась? Лунзи посмотрела по сторонам, но часов не обнаружила.

Она додумала, что в пище могут содержаться наркотики, но тут же решила, что это не имеет значения. Если они… кем бы они ни были… хотели отравить ее, существовала масса более простых способов. Она быстро проглотила хорошо приготовленную пищу, искренне наслаждаясь ее качеством. Затем она увидела тот самый сундук, о котором говорил служащий. Там лежала вся ее одежда с Дипло и другие вещи. Все выглядело чистым, но нетронутым.

Федеральный Центр. Тот человек сказал, что она находится в Федеральном Центре. Она никогда не бывала в Центре и знала лишь, что именно здесь проходят сессии Совета. Кто в таком месте может иметь охраняемый медицинский центр? Но если она в руках Флота, неужели Сассинак не сможет найти ее и вытащить отсюда? Если только с ней самой ничего не случилось… Но она даже думать не хотела о такой возможности.

Вместо этого она попыталась определить, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула «Заид-Даян». Суд над Танегли должен был вот-вот начаться, и она должна дать показания. Если, конечно, ее не запрут здесь. Хочет ли кто-то добиться именно этого? Это часть плана Зебары? Она методично разбирала свои вещи, надеясь найти что-нибудь из того, что обещал Зебара, но ничего не обнаружила. Тем не менее вся ее одежда была на месте и даже несколько украшений, купленных на Дипло, — тоже.

Ничего нового не было и в ее маленьком компьютере. Никаких файлов с таинственными названиями и ничего странного в ее собственных файлах. Никаких тайников в одежде или карманах. Даже привычный беспорядок не изменился. Она очень удивилась, что никто не вытряхнул из кармана либретто «Горькой Судьбы», или багажную квитанцию, или мятый клочок бумаги, на котором она записала номер комнаты, в которой на Льяке собиралась исследовательская команда. Еще ей попалось приглашение в модный магазин, который она так и не нашла времени посетить, — она даже не помнила, было это до Иреты или после. Потом еще один клочок бумаги, на котором были записаны номера анализов, которые Биас велел занести в восстановленный куб. И ничего похожего на обещанные Зебарой сведения. В конце концов Лунзи, совершенно расстроившись, опустилась в глубокое мягкое кресло и посмотрела на дверь. Та открылась подозрительно быстро.