Алкогольные размышления
К Владимиру Семёновичу Высоцкому отношение у меня (как и у многих людей моего поколения) — трепетное. Я вырос на его песнях. С тех пор, как 14-летним подростком (1967 год) в глухом сибирском селе я впервые услышал на чужом «маге» «Парус», «Звёзды», «Про дикого вепря» и другие его ранние песни, я «заболел» Высоцким и «болею» до сих пор. Мне лично Владимир Семёнович, без преувеличения, помогает жить и выживать.
Но это так — прелюдия к разговору. Разговор же наш грустный сегодня вот о чём. Накануне 18-й годовщины со дня смерти Высоцкого я решил сделать себе подарок и, разорившись на пятицелковый, приобрёл в газетном киоске книжицу некоего Владимира Селивёрстова «Многоликий Высоцкий». И — лучше бы этого не делал! Я стараюсь вообще больше не пополнять свою домашнюю «высоцкиану», ибо в последние годы пишут и издают о Владимире Семёновиче такую дребедень, что просто жаль становится и денег, и затраченного времени, и загубленных нервных клеток.
Но здесь я соблазнился привлекательной обложкой (художник В. Беркетов), тем, что книжка выпущена в Тамбове (Комитет по печати администрации области), к тому же громадным по нынешним временам и провинциальным меркам тиражом — три тысячи экземпляров. Не будут же, наивно предположил я, тратить такое количество бумаги и денег (правда, не указано — чьих: автора, спонсора или налогоплательщика) на тиражирование каких-нибудь глупостей. И ещё меня привлёк подзаголовок — «Размышления современника»: чертовски захотелось узнать, о чём размышляет мой нынешний земляк и современник, а одновременно и современник Владимира Семёновича (автор — 1945-го года рождения).
Не скрою, меня, книгочея со стажем, сразу насторожило отсутствие фамилии редактора в выходных данных: значит, можно догадаться, текст выпущен в авторской редакции, а это, как правило, чревато ляпами и ляпсусами. Однако ж то, что обнаружилось под красивой обложкой «Многоликого Высоцкого», превзошло все и всяческие предположения.
Уже на одной из первых страниц обнаружилось свыше полутора десятков (!) ошибок всех мастей, а когда я убедился, что они наляпаны даже в цитатах из песен Высоцкого, — постарался далее не обращать на них внимания, хотя, признаться, давалось это с превеликим трудом. Катастрофически не в ладах автор с пунктуацией и особенно — с тире и запятыми. Они выскакивают у него в совершенно неожиданных местах, но зачастую бесполезно искать их там, где они просто обязаны находиться сообразно правилам русской речи.
Порой «Многоликий Высоцкий» и вовсе ставит в тупик. К примеру, я так и не смог догадаться, почему строфы песен в книге закавычены, хотя они и так резко выделяются размером шрифта и набором в столбик, а все прозаические цитаты из «источников текстов и информации» (так у В. Селивёрстова), напротив, красуются «голышом», без кавычек, так что очень трудно понять-разобраться, где заканчивается цитата и начинаются собственно «размышления современника». Правда, уже в конце книги исчезают кавычки и у стихотворных текстов, что доказывает полнейшее своеволие автора, мол, хозяин — барин: хочу закавычиваю, хочу — нет!
А может, рискну высказать предположение, автор просто-напросто не задумывался над тем, что и как пишет? Вот лишь несколько образчиков его текста. Изобрёл, к примеру, В. Селивёрстов русско-латинский неологизм «зауряд-сапиенс», обозначив им, в отличие от гениев, нас, простых смертных. И получилось — зауряд-разумный, хотя он, вероятно, намеревался красиво нас обозвать «хомо-заурядами», что звучит тоже несколько коряво, но зато со смыслом — человек заурядный.
Или вот ещё: категоричность автора порой просто безгранична. Он, ничтоже сумняшеся, утверждает, будто за столом в любой компании только лишь разговор заходит о простой русской пище, «обязательно» прозвучит песня Высоцкого про картошку, которую «все мы уважаем, когда с сольцой её намять…» Готов спорить с В. Селивёрстовым на свои последние сто деноминированных рублей — не обязательно! В другом месте автор опять же самонадеянно заявляет, что-де «в любой больнице» можно услышать строки Владимира Семёновича про наркоз и седого хирурга старика… Готов поставить на спор единственную свою ценность, рыжего кота — не в любой!..
А думал ли над смыслом наш доморощенный «размышлитель», заявив: «Пацаны, родившиеся, когда Высоцкого уже не стало, вернулись с ближних и дальних войн…»? 25-го июля 1998 года, в годовщину смерти Владимира Семёновича, когда я читал эти строки (а написаны они, надо полагать, были намного раньше), ни единому из этих пацанов не исполнилось ещё и восемнадцати. Уж не берётся ли В. Селивёрстов утверждать, что в Афгане воевали наши октябрята и пионеры, а в Чечне — комсомольцы-школьники?..
К слову, автор, увы, действительно не в ладах и с арифметикой. Как вам такой, например, пассаж: «До смерти (Высоцкого. — Н. Н.) ещё девять лет (1973 год)», — а? Неужели трудно было столбиком вычесть от даты 1980 дату 1973 и вычислить искомое?
Не повезло в книжке тамбовского «размышлителя», кстати, и Сергею Есенину, с которым сравнивает Владимира Высоцкого. Оба — «великие поэты», для того и для другого время и пространство «спрессовалось и закрутилось (Так у автора — в единственном числе. — Н. Н.) в фантастическую вЕртуальную (Так! — Н. Н.) реальность, унося на планету олимпийцев (?! — Н. Н.), куда пароль для всех один — Гений — проходи! (?! — Н. Н.)». И, наконец, «обеих (Так, через «е» и без предлога! — Н. Н.) с гибельным восторгом осыпает мозги алкоголь…»
Так вот, сопоставив судьбы двух русских гениев, В. Селивёрстов категоричен: с помощью алкоголя они «сами себе определили срок жизни. Есенин — тридцать. Высоцкий — сорок два года». Насчёт Владимира Семёновича спорить не буду — не выдержало сердце очередного запоя и передозировки наркотиков, остановилось. Но вот самоубийство Сергея Александровича в последнее время подвергается большущему и убедительному сомнению. Но даже если В. Селивёрстов и убеждён, что поэт повесился сам, то достоверно засвидетельствовано многими мемуаристами, что в вечер и трагическую ночь смерти он был трезв, так что алкоголь если и играет в его гибели роковую роль, то весьма косвенную.
А дальше и вовсе, как говорится, ни в какие ворота: «Последние стихи Есенина знает каждый — это “Чёрный человек” — они датированы 10 декабря 1925 года. Через две недели его не стало». Вот и поздравляем вас, «господин соврамши»! Во-первых, и опять же, — не каждый: есть много людей, равнодушных к поэзии Есенина и не знающих ни единой его строки. Во-вторых, есениноведы, по-видимому, ещё не ведают об «открытии» В. Селивёрстова и до сих пор уверены, что последним стихотворением Есенина является — «До свиданья, друг мой, до свиданья…», написанное кровью за день до смерти, то есть 27 декабря 1925 года, а окончание работы над поэмой «Чёрный человек» датируется 14-м ноября того же года. Ну и, в-третьих, если б даже последние строки Сергей Александрович написал и 10 декабря, то и тогда «размышлителю» надо вновь поставить двойку по арифметике — до дня гибели оставалось без малого три недели.
В книжке В. Селивёрстова не менее 70 процентов занимают чужие тексты (в конце приложен библиографический список из 20 названий), так что к титулу «автор» вполне можно через дефиску присоединить «составитель». Но это так — к слову. А подчеркнуть хочется вот что: пока идут цитаты, то, если не обращать внимания на орфографию и пунктуацию, текст вполне понятен, но как только начинаются «размышлизмы» автора — тут хоть святых выноси.
Из этих «размышлизмов» можно узнать, что Блок и Есенин (опять!) писали стихи «безо всякого усилия мыслительного аппарата…», что своими песнями Высоцкий «растягивал жилы-чувства слушателей на колках своей гитары» и «силовыми образами» бил их, слушателей, «как обухом по голове», чем «выводил человека из состояния дремотного равнодушия…», что Высоцкий обогатил «народный фольклор…», что голос Высоцкого бьёт слушателей «по ушам, по лицу, по коже…».
Впрочем, хватит о безграмотности и дилетантизме, пора сказать о главном — о тенденциозности и конъюнктуре. Подбор цитат в большинстве своём просто угнетает свой однонаправленностью. Целая глава (из четырёх) книжки «Многоликий Высоцкий» так и озаглавлена — «Хронический алкоголизм». Но весь опус В. Селивёрстова целиком можно так озаглавить, ибо алкоголизм Владимира Семёновича — основная и главенствующая тема тамбовского автора.
Непонятно, с какой стати тамбовский «размышлитель» вздумал описывать, да ещё с чужих слов, запои Высоцкого, при этом взяв на себя роль судии и порицателя. Причём, судя по отдельным восклицаниям в адрес Владимира Семёновича, может быть, автор и действительно любит его, но, как говорится, — избави, Боже, от такой любви! Тем более что есть опасения предполагать: будет и продолжение размышлений. К следующей годовщине со дня рождения или смерти Владимира Семёновича может появиться в киосках новый опус В. Селивёрстова про «Одноликого Высоцкого». На какую тему? Да на любую, лишь бы поскандальнее, в расчёте на «массового читателя». Авторские задумки можно уже углядеть в данной книжке. «У великих вдохновение в голову ударяет, а у других — в мочу со спермой…». Голос Высоцкого, оказывается, «рождает сексуальность, затрагивая эндокринную систему женщин, безошибочно ударяя по эрогенным зонам…». А в Саратове на выступлении Высоцкого, пересказывает-смакует В. Селивёрстов, у одной «малотемпераментной женщины… начало тянуть низ живота» и затем «трижды наступал оргазм» от его песен… Правда, пишет В. Селивёрстов, Владимир Семёнович «был нормально ориентированный, гетеросексуальный человек, без инверсий» и (вот горе-то!) «нигде и ни у кого нет упоминаний и каких-либо намёков об отклонениях в сексуальной сфере Высоцкого…».