1908 г.
Проходят в памяти: стучащий пароход,
И яркий коридор, и рубка, и каюты,
А там, на палубе, и столиков уюты,
И ветер на носу, и всплески тёмных вод.
Ослабевает мысль — дремотно и легко…
На плечи — мягкий плед, в лицо — дыханье влаги,
На волнах от луны — блестящие зигзаги,
На небе от луны — бездонно-глубоко.
Щекочет мне лицо знакомое пальто,
Клонится голова в любимые колени.
И грёзы заплелись в ласкающие тени,
И у рассудка нет злорадного: «Не то!»
Остановилась жизнь, красива и проста,
И смотрит мне в глаза, шутливо улыбаясь,
И мысли полусна рифмует, обрываясь,
Баюкающий стук глубокого винта.
1908 г.
Дрожит за пашнями опаловая даль,
В извилинах борозд червонных луж осколки,
Берёзки по межам, как в нежную вуаль,
Одела изморозь в пушистые иголки.
Сверкают гладкие, сухие колеи
И гребни острые, как камень твердый, грязи.
По розовой слюде морозные штрихи
Белеют, как следы старинной книжной вязи.
На бледном небе нет ни облака. Висит
Мерцающая высь прозрачным льдом сурово…
Седой туманный лес чего-то ждёт, молчит,
И солнце малое болезненно-багрово.
1908 г.
1908 г.
Невидный спуск в овраг в колёса бьёт камнями,
Кольцом холодных струй охватывает дно.
Урчит глубокий ключ, встревоженный конями,
И бьётся слитных вод разбитое звено.
Ударило в лицо вишнёвыми кистями,
В листве мелькнул узор слепого фонаря;
Затренькал колокол, запахло тополями,
И встала, накренясь, стена монастыря.
В часовенке горят в оправах риз святые,
В лампадке наверху янтарный язычёк;
Чугунные врата, видавшие Батыя,
И в нише, на скамье, в скуфейке старичёк:
Как венчик — бороды и кудрей позолота!
И так он в думах тих и безмятежно рад,
Что кажется святым из тёмного киота,
Пришедшим посидеть у незабытых врат.
С петухом воспрянув, ночью ясной,
Сотворив молитву на коленях,
Отворял он дверцу в лес ненастный
И садился робко на ступенях.
До зари ходил он за водою
На прозрачный ключ, закрытый ивой.
Не смущал он струй своей бадьёю,
Не будил малиновки пугливой.
Отогнав недолгие заботы,
Полный к жизни радостным приветом,
На заре, окончивши работы,
Он творил молитву перед светом.
Приподняв блестящее оконце,
Припадал лицом он светлокудрым:
«Помоги мне быть простым как солнце!
Помоги мне быть как солнце мудрым!»
1908 г.
Сергий-батюшка с кузовком ходил,
Костянику, свет, по кустам сбирал.
Его, батюшку, бур-медведь водил,
Жёлтый мёд ему по дуплам казал.
Он, свет, ягоду со стебля срывал,
Пестик ягодный оставлял в стебле.
Светлый, жидкий мёд из сотов сливал,
Мёду на зиму оставлял пчеле.
Кузовок делил — вожака кормил,
Сам три ягодки, да росинку сот.
В студеном ключе он уста мочил
И цветы кропил пылью свежих вод.
Он с устатку тут почивать любил,
Клал он голову меж звериных лап…
Жаркий день его, долгий путь томил.
Был он, батюшка, как травинка слаб.
1908 г.
Двери заперты засовом,
Ночь висит щитом лиловым.
День зарю кругом заводит,
И святой на землю сходит.
Тёмный, мрачный и высокий,
Светлокудрый, остроокий,
Шагом мерным и нескорым
Он во мгле идёт дозором.
Он щеколды запирает,
Всё в порядок прибирает,
У ворот стучит клюкою
И качает головою.
С первым светом он уходит,
Очи в глубь небес возводит,
И вздыхает он глубоко
У околиц одиноко.
Тот, кто встанет раным-рано,
Тот увидит в мгле тумана,
В зыби воздуха ночного
Призрак тающий святого.
Мерно в дальнюю дорогу
Он идет на небо к Богу,
И его, склоняясь, нива
Провожает молчаливо.