Операция прошла удачно, хотя добыть удалось только одного детёныша — остальные ускользнули. Вернувшись в Орден, аккуратно посадили добычу в специальную подводную клетку — в ней предварительно соорудили укрытие, похожее на то, что раньше было его домом. Убедились, что единственный подопытный в порядке, а потом отправились ужинать.

Народа на ужине оказалось на удивление мало. Точнее людей присутствовало как обычно, а вот орангутангов не видно, хотя обычно они почти постоянно с нами. По словам одной из женщин, днём обезьяны ещё вели себя нормально, а вот к вечеру их настроение резко ухудшилось и они покинули Орден. Задумавшись над странным поведением соседей, я решила после еды сходить и узнать, в чём дело. Пусть меня они всерьёз не принимают, но на вопрос ответить должны.

Но вскоре оказалось, что в этом нет необходимости. На необычное поведение орангутангов обратила внимание не только я, но и наш лидер. Игорь вернулся к костру только к концу ужина и с мрачно-задумчивым видом.

— Вы сегодня ведь кого-то поймали? — поинтересовался он у нас.

— Да, стрелоцвета. К сожалению, только одного.

— Его надо отпустить. И чем раньше, тем лучше.

Я недоумённо вскинула взгляд на математика.

— Для этого должны быть серьёзные причины. Мы положили много сил на поимку этого детёныша и пока он наш единственный шанс научиться дрессировать моллюсков.

— Орангутанги ушли именно из-за него, — сообщил неожиданную новость Игорь.

— Они что, ультиматум поставили? — удивился Илья. — Типа: или он или они? Но почему?!

— Хуже, — лидер нервно посмотрел в сторону реки. — Они не вернутся даже если мы его отпустим. И вообще с отпусканием — уже моя идея, — математик помолчал, тщательно прожевал кусок отбивной и продолжил: — Орангутанги сказали, что мы нарушили некое табу. И что теперь нас ждёт смерть. Причём не только нас, а вообще очень многих людей... и йети.

— Табу... — задумчиво потянула я. — Ты уверен, что правильно расшифровал слова орангутангов?

— Если не табу, то нечто похожее. Запрет, без объяснений причин этого запрета — только угроза проклятья и гибели. Нельзя — и все. Иначе семья упадёт и сгниёт^[26] и многие другие семьи — тоже.

Мы переглянулись. Игорь гораздо лучше любого другого человека знал язык орангутангов и относительно легко мог говорить с ними на философские, абстрактные и, наверное, даже религиозные темы. Впрочем, насчёт последних до сих пор оставались сомнения. Мы давно подозревали, что у этого вида обезьян есть некие зачатки культуры и религии, но если первому быстро нашли подтверждение, то второе до сих пор оставалось под вопросом. Но если у них есть некие табу — то они могут послужить доказательством. В том числе и того, что разумных видов на этой планете не три, а больше.

— Но это не значит, что мы должны отпускать стрелоцвета, — закончила свою мысль я. — Мало ли, вдруг нового поймать не сможем.

Математик тяжело вздохнул.

— Если у обезьян есть табу, то скорее всего, были причины, почему оно возникло. Причины более чем серьёзные, настолько, что мы теперь для орангутангов как «с гнилыми глазами^[27]». Так что можно предположить, что угроза реальна. Более того, по словам обезьян, умрём не только мы, но и многие другие свободные.

— Погоди, что-то не сходится, — заметила я. — Охотники изредка добывали стрелоцветов, даже нам однажды приносили, для вскрытия — и никаких последствий не было.

— И орангутанги не возражали — а ведь видели, — указал Игорь. — Но маленькие стрелоцветы для них — табу. В конце концов, если надо, я готов воспользоваться тем, что являюсь лидером и имеющейся у меня властью приказать отпустить детёныша. Если это даст шанс избежать «проклятья», то надо хотя бы попытаться.

— Ладно, пойду выпущу, — неохотно согласился Илья.

Я проводила коллегу горестным взглядом. Расставаться с добычей было очень жаль. Но если угроза действительно существует...

— Стоп! — вскочила я. — Допустим, у табу есть причина. Но почему ты думаешь, что надо действовать именно так? Может наоборот, если он будет у нас, мы сможем легче понять причины и избежать последствий?

Химик притормозил, заинтересованно повернув ухо в нашу сторону.

— У меня есть повод так думать, — хмуро посмотрев на меня, отрезал лидер. — Илья, иди и выпусти, а потом возвращайся, и я постараюсь объяснить.

Разговор отложили до конца ужина — иначе пришлось бы отсылать посвящённых с низким уровнем допуска прямо из-за стола. Поэтому, поев, мы уединились в одном из домов, который, кроме прочего, использовался как зал совещаний для совета нашего племени.

— Вы знаете, что я довольно глубоко занимаюсь изучением культуры орангутангов, — издалека начал свою речь Игорь.

Так и было. Одно время другие представители нулевого поколения тоже интересовались загадкой полуразумных (или разумных?) животных, но быстро отвлеклись на другие, не менее завлекательные темы. А математик до сих пор продолжал работу. Он не ставил экспериментов и даже практически не занимался наблюдениями, вместо этого проводя беседы. Именно Игорь выяснил, что язык орангутангов вовсе не так примитивен, как нам казалось вначале: в зависимости от контекста слова меняют значение в весьма широком диапазоне, а повторы и кажущиеся нелепыми фразы могут нести серьёзную мысль.

— Так вот, как только появилась возможность после пандемии, я вернулся к этой работе. И в последний год вроде бы преодолел очередной барьер, — лидер не удержался от того, чтобы поделится успехом. — Вы знали, что орангутанги рассказывают своим детям истории, наставляют, а не ограничиваются узким бытом?

— То есть они уже точно разумные? — перебила Лиля.

— Если наличие речи определяет разум — то да.

— Ну, разум вообще вещь такая... поди разбери, у кого он есть, — пробурчала я себе под нос и громко добавила: — Давайте не отвлекаться. Сейчас на повестке другой вопрос.

— Да, — смутился математик. — Так вот, орангутанги не просто сказали, что мы нарушили табу, а рассказали нечто вроде сказки... или легенды. Неизбежная смерть придёт со стороны реки, моря — со стороны воды. А позже появится и в лесу. Это раз. А два — смерть придёт от того, что не может летать, если не бросить. Того, что обычно не угрожает. Понимаете? — Игорь вскочил и прошёлся по комнате.

Мы недоумённо переглянулись.

— Не понимаем, — выразил общую мысль Илья. — Ты слишком по-орангутански выражаешься. Много что не летает, если не бросить.

Математик хмыкнул.

— Ладно, постараюсь по-понятнее. Смерть грозит от чего-то мелкого и обычно безопасного, но того, от чего не увернуться, — он сделал паузу, но убедившись, что мы всё ещё не уловили мысль, вздохнул. — Там много нюансов, перевести сложно. Разве что на примерах разобрать. Это не яд, не крупный валун, не хищник и не болезнь. Но под описание вполне подходит какой-нибудь совсем мелкий, с ноготь, камень, маленький осколок дерева, раковины или ещё что-то подобное. Нечто мелкое и твёрдое, что летит с большой скоростью... с такой большой скоростью, что сильно ранит и убивает. Никаких ассоциаций не возникает?

Я судорожно вздохнула.

— Пуля или какая-то короткая стрела, — выдвинул предположение Сева и тоже встал. — Кажется, я понял. Опасность пойдёт со стороны воды — а стрелоцветы живут именно там. Но что насчёт леса?

— Когда мы за ними наблюдали, то не видели, чтобы они вылезали из реки, — заметила я. — С другой стороны, когда мы пытались поймать взрослых моллюсков, те легко уходили от погони, в некоторых случаях запросто пересекая небольшой участок берега. Однако неизвестно, насколько долго они способны выжить в воздушной среде.

— Значит, не исключено, что способны, — заявил инженер. — Вопрос только в том, почему атака может начаться из-за всего одного стрелоцвета?

— И почему они не нападали раньше? — добавила я.

— Я сейчас скажу свою фантазию. Вы только не смейтесь, — попросил Игорь. — На мой взгляд, орангутанги вполне разумны. Но кто сказал, что они такие одни? Что, если стрелоцветы тоже обладают некой культурой... культурой, в которой дети — нечто священное? Тогда гибель взрослого может быть прощена, а даже за одного ребёнка развернётся целый крестовый поход. Если это так, то вдруг, вернув малыша, мы уменьшим свою вину?