— Откуда у него такие сведения?

— Не знаю. Но ведь отряд-то разведывательно-диверсионный. Рация тоже имеется. Так что вести поступают.

— Про отряд я не знаю, а вот про подпольный райком слыхал. Да ты не торопись с этим. Сейчас вот раскачаем деда…— А как его звать, деда этого?

— Калистратом. Калистрат Шандов. Шкарняк его откуда-то привёз. Сестра Шкарняка служила у господ, кажется, горничной. Ну, а брат, это, значит, и есть Калистрат Шандов, в саду тут завсегда работал, при винокурне. И при панах, и уже при колхозе.

— То-то я сколько времени приглядываюсь — нос у человека красный, — довольный, что все так ладно получается, без всякой причины засмеялся веремейковский председатель.

Слова его, судя по всему, слышал, входя, и хозяин, но не обиделся.

— Садитесь к столу, — бросил он с порога.

Вино Калистрату не очень-то удалось на вкус, недаром сам обозвал малопристойно, однако после третьего стакана Чубарю ударило с непривычки в голову.

— Пей, пей, — подзадорил его тем временем повеселевший Поцюпа, который тоже не слишком разбирался в напитках и явно не жалел чужого угощения.

Чубарь налил себе из бутыли по четвёртому разу. Поставил стакан сбоку, собираясь взять закуски, и насторожённо прислушался — далеко в деревне стреляли. Бах, бах… А потом снова — бах, бах…

— Ну вот, наразведали, — злобно сказал хозяин и сплюнул под стол. — Всегда, Поцюпа, зацепишься за г…!

— А вдруг это немцы?

— Какие тебе немцы! — поморщился старик. Чубарь схватил с лавки свою винтовку, опрометью выскочил во двор. Из деревни донёсся ещё один выстрел.

Хозяин тоже вышел на крыльцо. Спросил:

— Што там?

Чубарь пожал плечами, но, словно виноватый, поднялся выше на пригорок, стал среди деревьев, чтобы наблюдать за деревней оттуда.

Сперва ничего не было видно, но вот вскоре он заметил, как через горбатый мосток на Мошовке пробежали на эту сторону две знакомые фигуры. Патоля норовил забежать вперёд, за ним поспешал Севастьян Береснев с винтовкой в руке, время от времени оглядываясь на деревню, которая, казалось, даже не встрепенулась от недавних выстрелов. Хоть от мостика до винокурни и было через сад не меньше полутора километров, однако взмокшие партизаны добежали сюда за считанные минуты — только хватило времени Чубарю снова спуститься к сторожке.

— Что там случилось у вас? — крикнул он ещё шагов за двадцать.

Калистрат Шандов тоже подозрительно не сводил глаз с обоих.

Но ответа они дождались не сразу — Береснев и Патоля некоторое время ещё отдувались от быстрой ходьбы, и только после того как Чубарь снова спросил:

— Кто стрелял-то? — Севастьян Береснев нерешительно сказал:

— И мы, и бургомистр., — Как это случилось?

— Да так…

— Что значит — так?

— А то, что все сорвалось! — вдруг разъярённо, дрожащим голосом заорал Патоля. — Из него стрелок!…— Он ненавидяще поглядел на Севастьяна Береснева и затопал ногами, совсем как тогда, в сторожке, но на этот раз уже не от нетерпения, а скорей всего со злости; потом из-под полы длиннющей шинели, с которой не расставался даже в тёплое время дня, выхватил топор, насаженный на новое топорище, и изо всей силы, на какую был способен, метнул в простенок, где вместо завалинки лежал присыпанный сверху землёй трухлявый столб.

Хромой Шандов кинулся вслед, схватил топор и оглядел его, покачивая головой.

— Ну вот што, — Шандов повернулся к партизанам с каменным лицом, с которого вдруг пропал даже тот румянец, который, как шутил Чубарь, может, и вправду устоялся за счёт выпитого, — признайтесь, што натворили? — И чуть не ткнул обухом топора в нос Патоле. — Чья это кровь?

— А тебе что до этого? — ощетинился Патоля.

— А то, што я тут хозяин! И должен знать, чего мне, по вашей милости, ждать надо! — старик повернулся к Бересневу, повторил так же настойчиво, с угрозой: — Ты, сдаётся, поумней — говори! Только быстро!

Береснев от напряжения не удержался на ногах, сел на вросший в землю чурбан, который, видно, без всякой надобности торчал посреди двора.

— Кажется, вышла нелепость, — тихо, с явным омерзением, от которого передёрнулось его побелевшее лицо, сказал он. — Женщину убили. Немку.

— Бургомистрову жену?

— Да.

— Топором? — Да.

— Этот? — Шандов показал на Патолю.

— Да.

— А стреляли зачем? — через некоторое время снова спросил Шандов.

— Стреляли потом, когда бургомистр выскочил через окно, — растолковал Береснев.

— Да, да, — ухватился за Севастьяновы слова Патоля, — это он по нам первый выстрелил!

— Помолчи ты, — не дал ему разойтись Шандов. — Рассказывай все! — приказал он Севастьяну. — Все как было!

Береснев быстро взглянул на Поцюпу, который стоял, казалось, безучастный ко всему, что происходило во дворе старой винокурни, потом перевёл взгляд на Чубаря, будто от обоих по очереди ждал сочувствия или хоть поддержки.

Чубарь в ответ насупленно кивнул: «Говори, говори!»

Поцюпа не пошевельнулся и не промолвил ни слова.

Севастьяну Бересневу до тоски не хотелось рассказывать про убийство, которое только что произошло в Мошевой, но приходилось — слишком грозно подступил к нему с окровавленным топором хромой Шандов.

«А этот и вправду набитый дурак, — подумал Севастьян о своём попутчике Патоле, — не мог забросить куда-нибудь по пути заляпанный топор». И вслух сказал:

— Ну, прошлись мы, как обычно бывает у нас, по деревне, даже дальше немного прошагали, до просёлка. Немцев и вправду, как вы говорили, нету. Мы тогда в волостное управление. Глядим, а там этот Зимогоров. Обедает.

— Зимаров.

— Да, Зимаров, — легко поправился Береснев, словно теперь это в самом деле имело какое-нибудь значение. — И жена его. Спрашивает, что за люди. Мы отвечаем — по делу. Какое дело у вас, спрашивает Зимаров снова и все на мою винтовку глядит, глаз не сводит. А свою тем временем ближе да ближе к себе подгребает.

— Ага, и у него тоже винтовка оказалась, — совсем некстати влез в разговор Патоля, потом добавил: — Правда, не наша, видать, французская или ещё какая.

— Ну, Патоля и кинулся на бургомистра с топором, мол, отдавай оружие. Тут и получилось все. Женщина эта, немка, вдруг заступила дорогу Патоле, заслонила мужа. Удар и пришёлся по ней. А бургомистр тем временем в окно, как раз растворённое было. Ну, я и выстрелил ему вдогонку.

— Да нет, ты забыл, — перебил Береснева Патоля. — Сперва он, падла, по нам с улицы выстрелил, а ты уж потом по нем пальнул. И топором. Я замахнулся потому, что он стал хвататься за винтовку, стрелять хотел.

— Стрелять, стрелять, — с досадой передразнил его Шандов. — Наделали делов. — И вдруг словно спохватился: — А может, она ещё живая?

— Навряд ли, — покачал головой Береснев. — Сам видел, как голова треснула.

Ничего больше не говоря, старый Шандов захромал к бочке, которая была вкопана до половины в землю на углу винокурни и в которую стекала дождевая вода, сунул туда топор. А когда вернулся, сказал, будто сам только что в воде охладился:

— Ладно, теперь ничего не поделаешь. В конце концов люди они — и Зимаров, и жёнка его, — сами по себе, может, и вправду не стоют, чтобы жалеть их да убиваться, а вот… Словом, не на пользу все это, и стрельба, и убийство, и особенно — что сбежал бургомистр. Теперь заварится каша.

Наконец подал голос Поцюпа:

— В какую сторону побежал Зимаров?

— Туда, к просёлку, — ответил Береснев.

— Немцев сейчас в Мошевую приведёт, — заключил старый Шандов. — Там, за просёлком, невдалеке большак, дорога столбовая на Душатин. Дак он решил немцев перехватить. За жёнку Зимаров не простит, я его знаю, этого человека только в злобу ввести, так всем миром не управишься.

— А может, нам попробовать перехватить его? — рассудил Поцюпа. — Пока доберётся до большака да пока дождётся немцев…

— Они там часто теперь ездят на машинах. Нет, не поспеете. Я местность знаю. Можешь не сомневаться, Василь, Зимаров уже на обочине стоит, рукой машет.