— Спокойнее, товарищ прапорщик, спокойнее, — справа его Лис подсекает. — Очень артистично. Четвертая версия, мы уже поняли. Пятая будет, или сразу к правде перейдем?

— Версия?.. — майор аж красными пятнами пошел, и вдруг как рявкнет: — Бое–ец! А хорошо ли ты изучил матчасть? А ну–ка перечисли мне поражающие факторы гейминга!

Лис оторопел, но майор не давал передышки:

— Ну? Где? Почему от зубов не отскакивает?! — Он вскинул руку, принялся загибать пальцы: — Потеря самоконтроля! Отрыв от внешнего мира! Зацикленность на игровом процессе до восьми и более часов дней! А для чего? Я тебя спрашиваю, боец! Для чего нужна эта несущая частота?

— Несущая частоты?.. — на Лиса было жалко смотреть.

— Это что такое, боец?.. — нахмурился майор. — Не знаем даже главного поражающего фактора гейминга?.. А внимательно ли ты вникал в учебные материалы и наглядные пособия, боец?! Для кого висит вот этот вот плакатик, а?

Все–таки сбил с толку.

Может быть, еще и из–за Батый, он зачем–то пошел к этому плакату. А мы с Лисом уже привыкли, что Батый обычно глупостей не делает. Тут и остальной народ потянулся к плакату, — все следили, как Лис на Перископа охотится…

Плакат этот — самый тупой из всех, какие есть в столовой. На заднем плане — танки, взрывы, самолеты… Наворочено всего и побольше, сливается и рябит в глазах. Пародия на рекламный плакат к игре про войну.

А впереди на танке, прямо на пушке, сидит тетка, как ведьма на помеле. Этакая белокурая бестия женского пола, в одном кителе и чулках, не считая офицерской фуражки и туфель на шпильках. Коленочки сверкают, китель распирает тугая грудка, а над головой надпись: «КОМПУШКИ ДЕТЯМ НЕ ИГРУШКИ!»

— И что? — Тигран говорит. — Ну, видал я эту бабу… Я так понимаю, это для проверки, нормально ли нам брома докладывают… Нормально! Смотрю я на ее голые ляжки — и начинаю мечтать о селедках… Жирных, в маслице, с лучком…

— Кончай душу травить, извращенец! — взревел Бюрг, как самосвал на холостом ходу. Плюнул и прочь пошел. — Селедочка в маслице… С лучком, блин… Тут бы хоть кильки дали…

Когда про Перископа вспомнили, наш майор уже улизнул. Как растворился.

— Ну что, Лис? — Туз говорит. — Расскажи нам теперь, рыжая, почему виноград не вызрел?

Лис глазами сверкнул и уже рот раскрыл, но тут вдруг раздается:

— Вот она.

Это Батый. Все еще у плаката стоит.

— Вот она, — говорит, и в плакат тычет.

— Что?

— Несущая частота.

Батый не в девку тычет, а куда–то позади танка, на котором девка сидит. Если присмотреться… Там, где за танком должен быть след… Художник был старательный, прорисовал все до мелочей. Но не отпечатки от гусениц, а две такие ломаные змейки. В школьных учебниках так изображают радиосигнал, пришедший на антенну. И такой сигнал за каждой гусеницей тянется. Будто танк несется на двух радиоволнах.

— А вот и то, что на ней несется…

Батый переводит палец на сам танк. На колесо и катки в гусеницах… то есть это обычно, у нормальных танков, там ведущее колесо и катки. А у нашего танка там — компакт–диски. Сразу не заметно, весь танк под густой камуфляжной сеткой. А если присмотреться… Баки горючего — радиоприемники. Бруски активной защиты на броне — не то модемы, не то адаптеры вай–фай.

— И вот, — Батый показывает на пушку.

Пушка на конце не круглая, если приглядеться, а четырехгранная. И дуло на конце — тоже прямоугольное. И будто бы чуть выпуклая эта темнота. Как экран древнего телевизора…

Батый кивнул:

— Компушки…

— А компушки–то тут причем? — спросил Туз. — Компушки детям не игрушки… — Он пожал плечами: — Комп–ушки? Словообразование типа секритутка? Начало от одного слова и конец от другого? Комп–ютерные игр–ушки? Компушки… Но при чем тут игры–то? В них–то как раз дети и играют…

— Не комп–ушки, а ком–пушки, — раздельно проговорил Батый. — Второе слово вовсе не сокращено, просто замыленный глаз не отзывается. Лучше тогда с синонимом: коммуникационные гаубицы. Так яснее?

— Гаубица?.. — нахмурился Лис. — Коммуникационная?..

Туз хмыкнул.

— Черт, правда! Это же не танк, это же самоходка. Башня вон какая… Дуло как жерло, и задрано… Гаубица! По невесной херачит, из–за речки из–за гор. Ка–ак прилетит — и даже не узнаешь, с какой стороны старая косой махнула…

— Н–да. — Лис поджал губы. — Только конкретно эта херачит не из–за речки, видимо, а прямо из–за океана? И не снарядами, а через мониторы… Только что внутри у этого троянского коня индустрии развлечений?.. — Лис огляделся по сторонам, прищурился.

На других стенах разных плакатов еще штук десять.

— Я гляжу, тут вообще плакатики интересные. Я сначала подумал, оно все чисто для хохмы. Оживляж для улучшение пищеварения. Но если это все не совсем шутки…

Тогда это все уже совсем не шутки. Не просто так нас тут пичкают даровыми играми, как бесплатным сыром? Как бы этот бесплатный сыр не оказался с глистами. Заботливо выращенными в лабораторных условиях, специально отобранными и упакованными… Лорд–пробователь — должность важная, но быстропреходящая. Особенно когда на пиру у заклятого друга…

Наверно, я так задумался, что произнес это вслух. Все четверо уставились на меня.

И тут же завибрировал мой догтэг.

Не сходить с ума…

Легко сказать. Это я мог сказать им, и когда в комнате с живыми людьми, и в любой момент можешь вскочить с кровати, три шага, распахнуть дверь — и свет коридора, здесь он даже после отбоя.

Но когда сам идешь по этому лабиринту… Темнота и призрачный оранжевый свет…

Крак! Члу–у…Крак! Члу–у…

Я ничего не с собой поделать: невольно прислушивался, не донесется ли из боковых проходов какой–то звук… Далекие шаги… Ближе, ближе… Настигают меня… Шаги тех, на кого не реагирует реле…

А я ведь знаю, почему пропали Дисней и Игорян со Стасом…

Не сходи с ума! Если они и пропали, то только потому, что их забрали в психушку! Может быть, этих далеких шагов — вообще нет. Фантомы. Галлюцинации. Первые признаки, что сходишь с ума. А Дисней этого не понял, и все рассказал психологу. И психолог быстренько отправил его в психушку.

Надо держаться! Из этого бункера нас рано или поздно выпустят, — срок службы не безграничен. А может, и гораздо раньше. Может быть, совсем скоро! Надо только продержаться… Если отправят в психушку, вот там точно конец. Какая–нибудь военная шарашка–спец. До конца жизни будут гноить в смирительной рубашке, в резиновой камере–одиночке. Если и не был психом, свихнешься. И это еще…

СЛЕВА!

Я бы заорал, если бы мне не перехватило дыхание. Я шарахнулся назад, налетел на стену, но не оторвал глаз от… В боком проходе… Только что…

Пульс отдавался в ушах, я пытался рассмотреть в темноте… Только что видел… Но если там и был огромный силуэт, едва освещенный оранжевыми отблесками, то уже исчез. Словно в том месте пространство прошло рябью, как вода в аквариуме, на миг показало отражение какого–то другого мира — и тут же успокоилось.

Нет, нет, нет! Не сходи с ума! Ничего и не было! Этого не могло быть, потому что этого не может быть никогда!

Но я ясно чувствовал, что за мной наблюдают. А потом…

Шаги.

И так отчетливо… Совсем близко!

Какой–то миг я прислушивался: с какой стороны? А потом понял, что это бесполезно. Он не один! Эти шаги — лишь чтобы отвлечь! А их много… Только остальные крадутся совершенно бесшумно…

Не помню, как я долетел до кабинета психолога.

Свет лампы в глаза, монотонный голос — боже, какие пустяки! Зато здесь человек. Живой человек!

Я готов был уже плюнуть на все, рассказать ему все. И про шаги, и про силуэт… Это не видения! Не могут быть видения! Если это видения — то что же тогда реальность?! И я…

Не сказал.

Наверно, это обострившийся слух. Если уж за лампой мне не видно человека, я хотел хотя бы слышать его: дыхание, как он сглатывает, или откашливается…