Христианство тоже в конце концов было детищем античного мира, не желавшим, однако, признавать этого родства. Субъективно Августин страдал от того, что не мог полностью стряхнуть с себя наследие античной культуры, в которой он воспитался, оформился как человек, мыслитель и даже как христианин. Объективно же Августин осуществлял важную историческую задачу — синтеза античной культуры и христианства, без которого эта новая религия никогда не могла бы стать тем, чем она стала для средневековой Европы. Концепцию Августина отнюдь нельзя назвать однозначной, поэтому любая попытка ее реконструкции связана с невольным упрощением. Эта неоднозначность Августина привела к тому, что разные стороны его учения с одинаковым успехом использовались официальной церковью, ортодоксальной теологией и еретиками. Августин был столпом католицизма, и на него же опирались протестанты в своей борьбе против католической церкви. Даже в наши дни христианские теологи и философы, не удовлетворенные рационалистической ограниченностью томизма, снова обращаются к Августину, давшему образцы христианского самоанализа и психологизма.
В «Разговорах с самим собой» — диалоге, написанном непосредственно перед принятием христианства, Августин так сформулировал свою цель: «Хочу познать бога и душу»
. Поскольку бог, по Августину, является абсолютным истинным бытием, единственно сущим, сотворившим по своей воле мир и человека, то познание бога и души представляется ему полным и всеобъемлющим, включавшим также и постижение мира. Таким образом, Августин наметил средневековую тематическую философскую триаду: бог — мир — человек, в рамках которой вращалось теоретическое мышление феодальной эпохи.Два вопроса особенно занимали Августина: психология, предназначение человека и философия истории. До августиновской «Исповеди» греческая и латинская литературы не знали такого глубокого самоанализа, столь всестороннего и тонкого раскрытия психологии личности. Душа человека в «Исповеди» высвечивается как бы изнутри, полная сомнений, уязвимая и в то же время стойкая. Описывая свою жизнь с самого начала, Августин обратил внимание на то, что внутренний мир человека не есть определенная и неизменяемая данность, он непрерывно меняется, развивается, совершенствуется. В раннем средневековье «Исповедь» не была достаточно оценена, но начиная с Абеляра и Данте, это сочинение вдохновляло многих деятелей европейской культуры, в том числе Петрарку, Руссо, Льва Толстого.
У нас нет оснований не доверять свидетельству Августина, что ему для истинной веры не было нужды в доказательствах. Однако то, что человек с полной убежденностью признает относительно себя, бывает часто не полной правдой, но лишь ее субъективным выражением. Это можно заметить и в случае Августина, который не только жаждал верить, но и стремился понять. Все сочинения, написанные перед крещением и непосредственно после него, — это во многом философские труды, или во всяком случае такие, в которых преобладает поиск истины, ведется беседа не только с богом, но и с мудростью.
Исключительно смятением души не может быть объяснен тот факт, что когда однажды ночью еще сравнительно молодой Августин, отдыхавший на вилле своего друга в Кассисиаке, внезапно проснулся и стал искать причину своего пробуждения, он прежде всего задумался о миропорядке, а не о чем-либо более житейском и низменном. Он обнаружил, что его пробуждение вызвано странными перерывами в журчании ручья, протекавшего рядом с виллой. Оказалось, что падавшие листья образовывали естественную запруду, которая вызывала нарушение в его течении. Это маленькое происшествие натолкнуло Августина на мысль написать трактат «О порядке», в котором он осмыслял законосообразность существующего.
Августин не изжил до конца и не мог изжить в себе философа, потому что пришел к христианству не только через страдания души, но и через искания разума. Поэтому он и спрашивает в своем сочинении «О порядке»: «Утверждать, что следует избегать всякой философии, разве не то же, что советовать не любить мудрости?»
. Уже будучи епископом Гиппона, прославленным своим благочестием и аскетизмом, он в одном из своих писем напишет любопытную вещь, рассуждая об одном апокрифическом Евангелии, в котором описывается вознесение Христа на небо в сопровождении ветхозаветных пророков и патриархов. К сонму вознесенных вместе с Христом Августин хотел бы приобщить Платона, Цицерона и Вергилия, которые предчувствовали, по его мнению, бога-спасителя. «Среди ораторов и поэтов, — писал он, — которые выставляли на посмешище обществу сказочных богов, были исповедовавшие одного бога. Но и среди тех, которые обманывались относительно почитания бога и воздавали почести творению, а не творцу, есть, конечно, такие, которые честно жили, подавали прекрасный пример простоты, целомудрия, воздержания, пренебрежения к смерти ради блага родины, верности слову не только относительно сограждан, но даже врагов, которые поэтому вполне достойны служить образцами». Уже на исходе своей жизни, в 427 г. (он умер в 430 г. в осажденном вандалами Гиппоне), Августин в сочинении «О христианском учении» дал очень емкое и образное сравнение христианина, извлекающего самое ценное у языческих авторов и использующего это для славы своего учения, с израильтянами Библии, которые, как свидетельствует писание, похитили из Египта золотые сосуды и посвятили их своему богу.Обращение языческой мудрости, произведений древних авторов на утверждение христианства, его культурное обогащение всегда оставалось предметом заботы Августина, равно как и ряда других христианских деятелей.
Следует напомнить, что христианство возникло как религия угнетенных и отверженных, более того, как религия не-римская, в мире, где имя римлянина было синонимом понятия «человек». Историк Павел Орозий уже на исходе римской эпохи написал: «Где бы я ни пристал к берегу, хотя бы я там никого не знал, я все-таки спокоен… я римлянин среди римлян… человек среди людей»
. Правда, в этом высказывании есть еще слова «христианин среди христиан», но, чтобы эти понятия стали в один ряд, понадобилось несколько столетий. Первоначально учение Христа было религией гонимой, и гонения на него продолжались более двух веков. Однако с момента своего возникновения оно заявило о себе как о единственной вселенской религии, которая должна господствовать не только над душами всех людей, но и над всеми земными государствами и установлениями по тому праву, что ее основателем является не какой-нибудь пророк, но непосредственно сам бог, воплотившийся в человека и своими страданиями искупивший грехи человеческого рода.Чтобы реализовать свои идейные, политические и моральные притязания, новая религия должна была низвергнуть ни больше, ни меньше как могущественный языческий политеизм, имевший огромную государственную поддержку, стать необходимой государству, овладеть умами масс. Христианство за три с половиной века из верований небольшой горстки невежественных провинциалов, инородцев выросло в наиболее распространенную религию Римской империи. После этого стало возможным и осуществление его политических притязаний, привлечение на сторону христианства императорской власти. Но тут, как ни странно, перед христианством со всей остротой поднялась проблема, которая, как показалось, была уже почти совсем решена, — чтобы стать окончательно вселенской религией, овладеть не только политическим кормилом, но и сознанием каждого человека, христианство должно было преодолеть уже не языческие культы, но целую культуру огромной эпохи, культуру, сохранявшуюся и в недрах народного сознания, и в высочайших образцах духовной деятельности общества, во всей системе воспитания и образования и в самом образе жизни. То была античная эллипистическо-римская культура, в глубинах которой христианство некогда черпало идеи для своих постулатов и которую, возникнув и слегка окрепнув, оно отринуло как порождение враждебного ему языческого мира.