У Шекспира Ричард вечно спешит, ему всегда неког­да. Даже с матерью, герцогиней Йоркской, он встречает­ся мимоходом, торопясь отправиться в поход. Неудиви­тельно, что он прерывает ее сетования репликой: «Будь краткой, я тороплюсь». Однако по мере приближения к критическому пункту «время» Ричарда все более сжима­ется. Этим драматург достигает двойную цель: во-первых, подтверждается уже ранее возникшая мысль, что время Ричарда «противоестественно», во-вторых — что, по сути, у него вообще нет своего времени, что он живет, как грабитель,— часом, пользуясь тем, что ему не принадле­жит. Так готовится финал — крушение «времени Ричар­да». И если даже заранее не знать его, сомнений в ис­ходе конфликта не остается. От внимательного читателя и зрителя не может ускользнуть тот факт, что в драме фактически отсутствует время правления Ричарда — его как бы и не было. В самом деле, в тот момент, когда в соборе происходит венчание Ричарда на царство (кстати, этого мы не видим, а только слышим о нём), мы узнаем, что за морем собирает силы опасный соперник Ричар­да — граф Ричмонд (королева Елизавета, вдова Эдуар­да IV, говорит сыну своему Дорсету: «За море ты к Рич­монду беги, спасайся, торопись из живодерни»). Да и в самой Англии — тому есть свидетельства — плетется за­говор в его пользу. Это происходит уже в самом начале правления Ричарда III.

В следующей сцене, где Ричард впервые предстанет в королевской одежде, события закружатся с невероятной быстротой. Почти одновременно следуют: приказ об убий­стве заключенных в Тауэре малолетних принцев — пле­мянников Ричарда, решение избавиться от жены — леди Анны, с тем чтобы жениться на юной племяннице — Ели-) завете, измена ближайшего сподвижника — Бекингема. И постоянно звучащий лейтмотив — вопрос Ричарда: «Который час?». Времени действительно остается мало, очень мало. И вот уже мы видим Ричарда в походе. Бекингем собирает силы в помощь готовящемуся вторжению в Англию Генриха, графа Ричмонда. А рядом с королем «его опора» — тайные сообщники Ричмонда, готовые при первом удобном случае предать его. В разных частях страны против Ричарда вспыхивают мятежи. Королевский лагерь разбит на Босвортском поле. Лагерь притязающе­го на корону Ричмонда — в одном дне пути от него. И тут вдруг обнаруживается, что движение времени невероятно замедляется. Оставшиеся до финала сутки жизни Ричарда рассматриваются во всех подробностях. Здесь мы сталки­ваемся с «психологическим временем» 15, когда послед­ний отрезок его делится на очень мелкие составляющие. В результате каждая деталь приобретает особый смысл. Вот лагерь Ричарда. Внешне король бодр и по-преж­нему энергичен, но все чаще его охватывают сомнения. Его сподвижники ведут себя, как обреченные.

В лагере Ричарда притаилась измена. Ричарду поч­ти не на кого полагаться, он абсолютно одинок перед ре­шающей битвой. Неудивительно, что он способен только на показную бодрость.

Затем во сне Ричарду являются духи всех замученных им жертв. Подземный мир предрекает ему день возмез­дия. Календарь Ричарда на исходе, на нем повис послед­ний листок. Пробуждение не менее ужасно, чем сон. Из уст этого «великого актера» времени вдруг вырывается: «Боюсь я, Ретклиф». Только теперь Ричарду ясно: тот, кто пытается жить по принципу «я — один», обречен.

Отчаянье! Никто меня не любит.

Никто, когда умру, не пожалеет.

Как им жалеть, когда в самом себе

К себе я жалости не нахожу?

Там же, V, 3

У Ричмонда и его сподвижников есть будущее, но не потому, что они его заслужили, а потому только, что его лишил себя Ричард. Обращаясь к воинам, он полон веры:

Заснете сладко вы, убив тирана;

……………………………………….

Земля родная вам воздаст сторицей;

………………………………………..

Как победителей вас жены встретят;

Детей спасаете вы от меча,

И старость вашу внуки успокоят.

Там же

Но что же в лагере Ричарда? Он не в силах вдохно­вить свое войско будущим. У него нет этого будущего: нет наследника, нет идеалов. «Кулак нам — совесть, а за­кон нам — меч». Не так ли обращается главарь к своей разбойничьей шайке?!

Отметим еще одну любопытную деталь: перед боем от Ричарда отвернулись и космические силы. Уже утро, пора бы солнцу появиться, а его все нет. Ричард справляется по календарю и вынужден заключить:

Оно светить не хочет; а по книге

Уж час тому назад оно взошло.

Кому-нибудь день этот черным будет…

Там же

Через несколько часов все становится ясным: черным день оказался для Ричарда. Итак, на Босвортском поле произошла смена времен: Англия получила новое на­стоящее— умиротворение в «счастливом союзе» двух до­мов Ланкастеров (Генрих VII) и Йорков (Елизавета, дочь Эдуарда IV.) — и тем самым будущее.

Выше мы могли убедиться в том, как велика роль ар­гумента времени в личных и политических драмах, воп­лощенных в хрониках «Генрих VI» и «Ричард III». Тот же аргумент остается стержнем драматического конфлик­та и в хрониках «Ричард II», «Генрих IV» (части пер­вая и вторая), «Генрих V». Однако здесь проблема вре­мени рассматривается уже под новым углом зрения. В са­мом деле, и в «Генрихе VI» и в «Ричарде III» представ­лен главным образом отрицательный опыт использования фактора времени в политике, хотя и олицетворен этот опыт в двух, казалось бы, противоположных реакциях на аргумент времени: бегстве от требований времени в одном случае и попытке манипулировать временем «по своему усмотрению» — в другом. Однако нет ни малейшего сом­нения в том, что в обоих случаях перед нами чисто фео­дальная реакция на новую историческую реальность от­нюдь не феодального происхождения. Оттого, что Генрих VI мечтал о временах патриархальной идиллии, а Ри­чард III возымел намерение превратиться из «подданного времени» в его властелина, феодальная суть этих реак­ций не меняется: она раскрывается в полной неспособ­ности обоих правителей понять реальность времени и вы­текающие из нее последствия для политической практики. Просто «феодализм» Генриха VI — пассивного свойства (авось время обойдет его стороной), в отличие от «ренессансного феодализма» Ричарда III, поставившего свои не­дюжинные способности и энергию на службу феодально-династическим интересам.

В хрониках, включаемых во вторую тетралогию, наше внимание привлекает прежде всего положительный опыт реакции на запросы времени. Это, разумеется, не значит, что опыт отрицательного свойства здесь уже полностью отсутствует. Отнюдь нет. Хронологически первая драма «Ричард II» с этой точки зрения может рассматриваться как прямое продолжение «Генриха VI» и «Ричарда III». Более того, именно в «Ричарде II» тема первой тетрало­гии нашла наиболее зрелое воплощение.

С детства привыкший к поклонению королю как «пома­заннику божию» и усвоивший весьма поверхностно ис­толкованное учение о «подсудности короля одному только богу», Ричард II повел себя на престоле так, как будто он не подвластен времени, стоит выше времени и может позволить себе просто-напросто игнорировать его. Такому государю сама мысль об «искусстве политики» представ­ляется чуть ли не святотатством. Политика — это всего лишь королевское право повелевать, и какова она — су­дить не смертным. Этот «лев, усмиряющий леопардов», «рожденный не для того, чтобы расследовать, а чтобы приказывать», был нескрываемо горд, когда одним словом «кроил время», сократив срок изгнания Герифорда из Англии (с 10 до 6 лет).

Какой огромный срок — в едином слове!

Четыре смены долгих зим и лет! —

Но рек король, и вот — их больше нет.

«Ричард II», I, 3

Легко представить, сколь невыносимыми были для Ри­чарда II уроки времени, т. е. следствия изменчивости вещей и отношений. Привыкнув парить в высях унасле­дованного величия, Ричард должен был поистине трагич­но воспринимать все, что указывало на бессилие сана в столкновении со временем и на ничтожество личности, лишенной сана.

Приходится ли удивляться тому, что первое же стол­кновение с политическими трудностями вызывало у та­ких правителей отчаяние, что энергию действия они то и дело заменяли энергией слова: потрясали, взывали и про­клинали. Когда же наступает прозрение — осознание зна­чения времени в политике, появляется готовность начать все сначала, но в истории нельзя «начать сначала» — занавес опускается. Находясь в заточении, Ричард осоз­нал это и сказал жене на прощанье: