Кутейба
хоть по-тюркски и звался
«Верблюжьим седлом»,
но свободный народ
непривычен ходить
под ярмом.
Враг разрушил Байкенд,
Самарканд, Бухару, Фергану.
Кровью залил, разграбил
прекрасную нашу страну.
Он за каждую голову
по сто дирхемов платил,
чтоб сердца устрашить,
из голов пирамиды сложил.
И в тенистых садовых аллеях
он, вместо плодов,
на могучих деревьях повесил
детей, стариков.
Чтобы золото прятать —
добычу кровавой руки —
шить велел он —
из человеческой кожи мешки.
Гибла древняя наша культура…
Рушилось всё.
Гибли сотни Сина
и тысячи Зебинисо.
И опять снаряжали враги
за походом поход.
И не выдержал натиска
вольнолюбивый народ.
Погибали защитники…
Таял оплот наших сил.
Говорят, Кутейбу приближенный
однажды спросил:
«Что ты скажешь,
когда твой черед подойдет умирать?»
— «Я три слова скажу:
„Убивать! Убивать! Убивать!“»
Кровь и ужас принес этот зверь
нашим мирным полям.
…Так вот волей-неволею
приняли предки ислам.
Только скоро с посулов его
позолота сошла
и на души железная, тяжкая цепь
налегла.
Нам веками внушали
смиренье, покорность и страх.
Но великой надежды зерно
не погибло в сердцах…
1936
Ильич, наш учитель! Как много он
смог свершить изменений на свете!
Ученье его, словно молний клинок,
прорезало сумрак столетий.
Он рай на земле нам построить хотел,
отбрасывал всё, что прогнило,
и в каждом из наших сегодняшних дел,
его животворная сила!
Но землю от грязи еще до конца
очистить страна не успела.
Грязь прошлого многим забилась в сердца,
у многих — нечистое тело.
В такие сердца, как рентгеновский луч,
врезается зренье поэта,
и столько вскрывается мусорных куч
в лучах беспощадного света!
Телесную грязь же мы сводим на нет
водою, и мылом, и паром.
Но здесь уже прочь отступает поэт
и место дает мыловарам.
Меж нами и вами протянута нить,
мы Родиной призваны были,
чтоб душу и тело людское отмыть
от мусора, грязи и гнили.
От грязи вы чистите тело всегда,
я — душу от пакостей старых.
Вот в этом и есть разделенье труда
поэтов и мыловаров.
Чтоб Родина благоухала, как сад,
пускай ветерок легкокрылый
несет кишлаками стихов аромат
и запах душистого мыла!
1936
Перевод С. Болотина
Еще в твоей памяти горечь былого жива:
четыре сиротки и мать, молодая вдова,
всё время в труде, но на корку хватало едва.
Тебя вековая томила нужда, Мавджуда.
Вращался весь мир наподобие веретена:
голодные дни и унылые ночи без сна.
Судьба, точно пряжа, была и скудна и темна…
Как нити, мечты обрывались всегда, Мавджуда.
Челнок по основе летел, и худая рука
соседа была, как челнок, и суха и легка.
Бывало, следишь за работой ткача-старика —
и медленно тянется дней череда, Мавджуда.
Укутана в бархат богатого казия дочь.
За жалкую плату служить ей должна день и ночь
вдова, чтоб детей прокормить и нужду превозмочь.
Богатых и бедных извечна вражда, Мавджуда.
Всё это — печальная повесть минувших времен.
Теперь кипарисом свободы твой путь осенен.
Заботою партии, шелком октябрьских знамен
повиты твои молодые года, Мавджуда.
Навеки здоровья лишились и сна богачи.
Светило с небес на свободных бросает лучи.
В безводной пустыне забили живые ключи.
Зажглась над тобою свободы звезда, Мавджуда.
Ты ловкой рукою приводишь в движенье станки.
Задорно сверкают в глазах у тебя огоньки.
Струится, как плавные волны свободной реки,
поток твоего молодого труда, Мавджуда.
Ткачиха искусна, красива, проворна, ловка.
Подруги ее разодеты в цветные шелка.
И песня о счастье звучит, широка, глубока.
Наполнены ею сады, города, Мавджуда.
Прядешь ты надежную нить небывалой длины,
но более прочною нитью сердца скреплены.
Ты — славная дочь трудовой обновленной страны.
Республика наша, как ты, молода, Мавджуда.
В тебе отразилась великой Отчизны краса
и солнце ее, озаряющее небеса.
На выборах дружно тебе отдадим голоса.
Недаром Отчизна тобою горда, Мавджуда.
1937