— Да, сэр,— ответил Гейнор тихо.— Тогда я буду там рядом с вами.

— Надеюсь, мне не придется быть с вами рядом, генерал.

— И я молю бога о том же, сэр!

Впрочем, Сэм Бейкер мог видеться с генералом когда угодно — вот только сам генерал не мог его видеть сквозь зеркальные стекла той комнаты. Если президенту, как это было сейчас, предстояло какое-то особо трудное решение, он спускался сюда, садился один в центральное кресло и рассматривал очередные, сделанные из космоса, снимки мирной планеты Земля. Когда морские пехотинцы высаживались в Гренаде или когда бомбардировщики, покинув свою базу в Грешэм-коммон, обрушивали смертоносный груз на Ливию, он всегда мог прийти в подземный Центр и понаблюдать по спутниковой связи за тем, как разворачивается очередная драма.

В данный момент, однако, в помещении за зеркальными стеклами все было тихо: на электронных табло одна половина столь знакомого ему мира была погружена в сон, в то время как вторая бодрствовала, а он, вознесенный в своем воображении над земным шаром, любовался его голубыми водами, коричневатыми континентами и серебристыми облаками, не уставая дивиться этой сотворенной Богом Земле.

А ведь вполне может настать и такой день, когда ему придется сесть в это самое кресло и принять Решение. Невыносимое, ужасное Решение, которое дано принять человеку в канун Страшного суда. Что ж, тем счастливей чувствовал себя Сэм Бейкер, сидя сейчас в этом кресле, пока на Земле еще царил мир. И пусть эта память о мире посетит его в тот миг, когда, не дай бог, придется отдавать приказ о его уничтожении…

— Извините, сэр,— тихо произнес генерал Гейнор в прижатую к уху телефонную трубку.

— Это вы меня извините, генерал. Я чуть забылся.

Гейнор поглядел на табло:

— Со мной это тоже случается, сэр. Иногда.

Сэм Бейкер почувствовал, что оба они отлично поняли друг друга.

— Я хотел бы выяснить у вас, генерал…

— Что именно, сэр?

— Как вы узнаете, что я нахожусь здесь? Вам что, звонят и сообщают, что я спускаюсь?

— Нет, сэр. Никто не звонит. Это ваше сиденье…

— Сиденье?

— Я хотел сказать: ваше кресло. Когда вы в него садитесь, оно нагревается, и у меня здесь загорается световой сигнал.

— Благодарю вас, генерал.

В дальнем конце коридора между тем раскрылись бронзовые двери лифта, и Генри О'Брайен, директор ФБР, ступил в коридорный сумрак.

— Привет? — неуверенно произнес он, вглядываясь в окружавшую его темноту.— Есть здесь кто-нибудь?

Президент выпрямился в кресле:

— Я здесь, Генри! Проходи и садись.— Бейкер похлопал по сиденью ближайшего к себе кресла.

О'Брайен, продолжая моргать, приблизился и сел рядом с президентом. На душе у него, как всегда, когда он находился в обществе главы государства, было неспокойно. Толстый живот любителя пива перевешивался через пояс брюк; верхняя пуговица рубашки, по обыкновению, расстегнута, толстый твидовый пиджак (один и тот же летом, и зимой) немоден и безвкусен. Словом, обыкновенный полицейский, не более того. Правда, наделенный природной смекалкой и пользующийся доверием Сэма Бейкера.

— Ага! Вот оно, значит, какое, это самое место,— оглядевшись, заметил шеф ФБР.

— Это самое место,— повторил за ним президент.

— Святая Мария, Матерь Божья,— перекрестился О'Брайен.— Помолись за нас, грешных, сейчас и в час смерти нашей. Аминь.

— Аминь,— повторил за ним президент.

Некоторое время они сидели молча.

— Есть какой-нибудь прогресс?

О'Брайен знал, что тот имеет в виду:

— Нет, сэр.

— Понятно.— Бейкер откинулся в кресле.— А те, кого вы в ФБР бросили на это дело, они что-то смогут обнаружить?

— Маловероятно.

— Разыщут они убийцу, Петерсена?

— Не думаю. Ведь никаких следов.

Президент задумался.

— Конечно,— продолжал О'Брайен,— если бы мы опубликовали его фото в газетах…

— Генри, присяга, которую ты принимал, она для тебя священна? — перебил его президент.

О'Брайен вздрогнул, набрал в легкие как можно больше воздуха. И ответил:

— Да, конечно.

— А ты бы ее нарушил? Если бы я тебя об этом попросил?

— Надеюсь, вы не станете о таком просить, мистер президент.

— Я и не собираюсь. Напротив, я как раз хочу просить тебя оставаться верным присяге, что бы ни случилось. Обещаешь?

— Да, сэр!

— Тогда ответь мне: почему это дело расследуют только двое твоих агентов?

Вместо ответа О'Брайен уставился на президента.

— Я же задал тебе вопрос. Почему делом Мартинеса заняты всего два человека?

О'Брайен продолжал смотреть на него так, словно тот говорил на непонятном ему языке.

— Генри!

— Но это был… — О'Брайен запнулся… — приказ.

— Приказ? Чей?

О'Брайен не отвечал. Потом наконец заставил себя произнести:

— Да вообще-то, мистер президент, ваш!

— Мой?

— Да, я получил его непосредственно от мистера Бендера.

Теперь уже Бейкер в упор уставился на О'Брайена. Красный глазок у него под рукой отчаянно замигал, но президент, казалось, этого не замечает.

Теперь-то уж Сэм Бейкер понимал: дело зашло слишком далеко. И глубоко. Толща темной воды кипит предательскими круговоротами, которые тащат тебя в такие глубины, куда не проникает, кажется, и сама смерть. Сейчас он сам барахтался там, беспомощно шевеля ногами и руками, не зная, куда и как выплыть. Сидящий перед ним О'Брайен — всего лишь ненадежная скала, за которую не ухватишься в этом бушующем море.

— Мистер президент… телефон, сэр!

— Обещай, что будешь рядом со мной всю эту неделю, Генри. Хорошо?

— Можете на меня рассчитывать, мистер президент.

— Благодарю.

Бейкер наконец взял трубку.

— Говорит президент.

Звонила Кэтрин, его секретарша.

— Мистер президент, в одиннадцать тридцать у вас встреча с послом Габона. Вручение верительных грамот. Короткая церемония, фотографы приглашены.

— Спасибо, Кэтрин.

Он было собрался повесить трубку, когда она добавила:

— Звонил вице-президент Истмен. Сказал, что тоже примет участие.

8.25 (по центральному времени)[57]

Тед Уикофф был весь в поту, то и дело вытирал платком лоб, все больше ослабляя узел галстука.

— Хорошо, чего мы сейчас ждем?

Арлен Эшли улыбался благодушной улыбкой южанина, но зеленые сузившиеся глаза глядели недобро.

— Миста[58] Уикофф, мне поручили показать то, что вы просили. И я должен это сделать — хочешь не хочешь. Но кое-что мне не по душе. Вы понимаете, сэр, о чем я?

— Вы так ставите вопрос? Что ж, прекрасно.

— Весь наш газетный фонд переведен на микрофильмы и доступен широкой публике. В том числе и вам, сэр.

— Извините, мистер Эшли, я спешу.

— Знаю, миста. И если мое начальство хочет, чтобы вы просмотрели наши редакционные статьи…— Он начал перекатывать карандаш между пальцами.— Что ж, я с удовольствием окажу вам все возможное в этих условиях гостеприимство.

Поднявшись, он направился в отдел новостей, один из самых больших в хьюстонской "Пост". Отдел этот был весьма мало похож на тот, где пятнадцать лет назад начинал свою журналистскую деятельность Тед. Тогда он убедил газетных боссов, что его весьма приличные оценки (средний балл три и восемь десятых[59]) и опыт внештатного редактирования газеты в колледже заслуживают того, чтобы доверить ему место практиканта в "Трентон таймс". Молодому специалисту по сравнительному литературному анализу новая работа показалась упоительной. Его тогдашним кумиром был Хемингуэй, он верил, что тоже сумеет из репортера вырасти в романиста. Однако два года единоборства с черным стареньким "Ундервудом"[60] принесли ему лишь ворох письменных отказов от таких солидных изданий, как "Нью-Йоркер", "Парис-ревю" и прочих. Между тем его сокурсник, с которым он делил комнату в общежитии, Дик Стэнтон, перешел из практикантов в штатные репортеры, занимаясь освещением работы муниципалитета на страницах "Филадельфия инкуайрер". Помнится, весь первый курс Уикофф потратил на то, чтобы совратить Стэнтона с пути истинного, на старших курсах он уже делился им с приятелями. И вот теперь "его" Стэнтон — репортер экстра-класса — за счет информации, поставляемой ему знакомой из городской ратуши. А он, Уикофф, сочиняет некрологи для своей "Трентон таймс"!