— Я хотел бы поговорить с вами, Фэллон.

— Прошу прощения, сэр, но после ранения… я вряд ли смогу приехать к вам.

— Не беспокойтесь. Я сам приеду.

2.05

Лу Бендер был человеком твердых правил. Одно из них включало обязательный, перед отходом ко сну, просмотр первых утренних выпусков газет: вашингтонской "Пост", нью-йоркских "Таймс", "Уолл-стрит джорнэл" и балтиморской "Сан". Он давным-давно обнаружил, что тот, кто читает перед сном эти четыре газеты, встает куда более умным на следующий день — и, главное, хоть на полшага, но опережает остальных смертных, которые читают, за завтраком, лишь одну утреннюю газету.

На сей раз ему потребовалось еще меньше времени, чем обычно, чтобы пробежать газетные материалы. В сущности, доминировал только один сюжет, вынесенный на первую полосу всеми четырьмя изданиями, — ссора Дэна Истмена с президентом Бейкером. Пролистывая одну газету за другой, Бендер все больше кривил губы в презрительной усмешке. С первых страниц каждой из них на него смотрели те же самые фото: вот Истмен грозит пальцем Бейкеру; вот он поднимает на него кулак; вот демонстративно покидает Голубую гостиную Белого дома, оставив Бейкера в полном замешательстве. Позорно, недопустимо для общенационального лидера вести себя подобным образом. Самое худшее, однако, в том, что публичное проявление чувств наверняка испугает и оттолкнет от партии Великий Средний Класс, который тут же отторгнет от себя то, что его напугало. Эта история, без сомнения, будет стоить Бейкеру потери многих голосов. Вчерашние блицопросы общественного мнения с очевидностью показали: Сэму Бейкеру не видать больше президентства, если в одном списке с ним будет выступать Дэн Истмен. Беда только в том, что для Сэма Бейкера эти опросы ничего не значили. Для него на первом месте стоит преданность старым друзьям. Его вера в порядочность. Наконец его прежняя договоренность с Дэном Истменом.

Однако теперь детским своим поступком Истмен сам исключил себя из избирательного списка. Президент Соединенных Штатов уже не вправе сквозь пальцы смотреть на такого рода выходки, на столь явное неуважение к своей высокой должности. Теперь-то уж никто не осудит Сэма Бейкера, если он отстранит ренегата, человека необузданных страстей, заменив его хладнокровным и рассудительным Терри Фэллоном. Любое попустительство в данной ситуации могло бы быть расценено как отсутствие у самого президента чувства почтения к своему посту или, что еще хуже, как проявление слабости.

Бендер сложил газеты и улыбнулся: труднейшую задачу, которую ему приходилось решать, решил за него сам Истмен. И сделал это лучше, чем мог бы надеяться сделать Бендер. В результате вице-президентство Дэна Истмена тихо скончалось от ран, которые он сам себе нанес.

В комнате прозвучал звонок спецсвязи.

— Слушаю? — Он отложил газеты.

— Истмен только что ушел из дому.

— И куда направился?

— К Фэллону.

— Продолжайте наблюдение. Доложите, о чем они там говорили.

— Утром у вас на столе будет полная запись.

— Не надо дожидаться утра. Приносите, как только будет готово. Сукин сын! — произнес он в сердцах, кладя трубку.

Значит, у Истмена есть какой-то свой план. И он уже не просто помеха на их пути. Теперь он враг.

По внутренней связи Бендер набрал номер Пэта Флаэрти, начальника социологической службы Белого дома.

— Кто… звонит? — спросил сонный голос.

— Чем ты там занят?

— Лу? Лу… но сейчас два часа ночи. Чем мне, по-твоему, заниматься?

— Слушай, завтра к вечеру мне нужны результаты блицопроса насчет того, как Истмен на сей раз вляпался.

— Чтобы подмочить его репутацию?

— Нет, чтобы можно было вынести ему смертный приговор!

— Ладно. Я сам этим займусь.

— Не меньше двух тысяч телефонных звонков. И чтоб номера были настоящие! Без всякого мухлежа. Чтобы можно было после этого класть его в гроб и волочить в крематорий.

— Я сказал, что сам этим займусь, Лу. А сейчас, если не возражаешь, я бы хотел доспать свое.

— Сделай одолжение.— И Бендер, положив трубку, лег в постель.

2.35.

— Они избили его до полусмерти,— произнес Истмен.

Терри Фэллон покачал головой.

— Весьма сожалею.

— Он был в Хьюстоне. А перед тем беседовал с вашим тестем. Между прочим, о вашей жене.

— Но моя жена в лечебнице. И не принимает никаких посетителей.

— Кроме вас.

— Да, кроме меня…

Истмен сидел в кресле возле камина, так и не сняв дождевика. Он был крупным мужчиной и в кресле помещался с явным трудом: опущенные на подлокотники руки, казалось, вот-вот придавят их к полу. За окном не переставая лил дождь. В комнате было сыро, холодно.

— Может, зажечь камин? — спросил Терри.

— Да нет. А виски не найдется?

С трудом поднявшись, Терри направился к бару.

Истмен не мог не заметить, что двигается он, как старый больной человек: поднимаясь со стула, держится за спинку, чтобы не упасть, а по комнате идет неуверенно, шаркая ногами, чтобы не потревожить свой правый бок.

— Что, больно?

— Так, немного. Вам "Скотч" или "Бурбон"[81]?

— Если можно, то ирландского.

Терри плеснул виски в сужавшуюся кверху рюмку и протянул Истмену. На лбу Терри выступили капли пота: боль никак его не отпускала.

После того как Терри налил себе тоже, оба подняли бокалы и выпили.

— Ну, так что вы об этом деле думаете? — спросил Истмен.

— Считаете, что избиение и визит к Дуайту Кимберли связаны?

— А вы разве так не считаете?

Терри сел, поправил домашний халат:

— Мистер вице-президент, я ничего про это не знаю…

— Вот что, Фэллон. Бросьте вы это официальное дерьмо и перестаньте называть меня "мистером вице-президентом". О'кэй?

— Хорошо, если вы хотите…

— Поймите, я в тяжелом положении. А вы кружите надо мной, как стервятник. Судите сами. Один из моих парней пытается раздобыть про вас какую-нибудь информацию. И кончает тем, что попадает в больницу. Что мне по этому поводу думать?

— Не знаю. Но подозреваю, что вы сами мне расскажете.

— Это уж будьте уверены! Можете, если хотите, держать пари на собственную задницу. Вы что-то такое скрываете, меня не проведешь.

— Да? И что именно?

— Пока не знаю. Но собираюсь выяснить.

— Это что, вежливая форма угрозы? — холодно улыбнулся Терри.

— Вы только поглядите на него! Какой красавчик…

— Лучше поглядите на себя. Я ведь тоже кое-что про вас знаю,— продолжал Терри таким тоном, который не оставлял сомнений: запугиваниям он не поддастся.

Он открыл кожаную папку, лежавшую на столе. Внутри находились подробные записи, сделанные рукой Салли.

— Мне известно, например, что вы не вступаете ни в какие сделки. Не запускаете руку в партийную кассу. Ваш офис не набит родственниками. И когда вы покинете Вашингтон, то хотели бы, чтобы ваша репутация осталась незапятнанной.

Истмен, не отвечая, внимательно смотрел на него.

— Вот я сижу и удивляюсь,— произнес Терри.

— Н-да,— пробурчал Истмен.

— Удивляюсь: зачем вам все это надо? Ради чего, собственно, вы готовы пустить по ветру то, что составляет вашу внутреннюю сущность? Даже, если получится, продать душу дьяволу. Только чтобы сохранить свой пост?

Истмен оторвал от подлокотника свой массивный палец, словно собираясь встать, но остался сидеть. Вместо этого он отхлебнул виски, держа рюмку обеими руками.

— Конечно, Дэн, у всех у нас свои амбиции,— продолжал Терри.— Да если бы каждым из нас не двигало страстное желание во что бы то ни стало преуспеть, ни я, ни вы не были бы сейчас в Вашингтоне на тех постах, которые мы занимаем. Одни попадают сюда путем разных сделок, другие — за счет силы характера и прочих достоинств. Полагаю, вы относитесь к последним. Вот почему я и не перестаю удивляться… Как это вы вдруг можете взять и пожертвовать всем, что у вас есть, ради нового срока в Белом доме.