бреда

явных признаков интеллектуального снижения

нет

после многократных вмешательств в следственную работу

полиции

по ходатайству префекта

направлен на принудительное лечение.

Торпеда бренной плоти Ксавье Аслена рванула к цели на сверхсветовой скорости. Он понял: тудаможно попасть лишь под своим именем!!!

- Он умер! - услышал Ксавье Аслен голос старшей медсестры уже после того, как сердце его перестало биться.

- Одним шпионом меньше, - сказал Катэр.

«В жизни все так напутано...» - подумал Ксавье Аслен перед тем, как увидеть Пелкастера, а потом и Рейчел.

Она улыбалась и манила к себе.

Профессор закрыл глаза умершему. Он был доволен. Все прошло так, как нужно.

- Пьеса имела большой успех, но публика провалилась с треском[33], - ни к кому не обращаясь, произнес он, перед тем как удалиться.

Часть вторая

Пуаро

Ночь придает блеск звездам

и женщинам.

Лорд Байрон

1. На выход!

- Вы что молчите, Дзета?

- Согласитесь, вы поставили передо мной более чем неожиданную задачу...

- Я ставлю ее не в первый раз.

- Вы ходите сказать, на объекте есть наши люди?

- Возможно.

- Почему возможно?

- Потому что.

- Понимаю. Я могу проститься с близкими?

- С собакой?

- Да…

- Нет.

- В таком случае разрешите идти?

- Идите. И помните, Дзета, успех вашего задания обернется успехом всего дела. Вы обязаны выполнить его, во что бы то не стало.

- Я выполню его, сэр. Во что бы то не стало. Прощайте.

- Да поможет вам Всевышний.

- Прощайте.

В конце коридора, перед дверью с надписью «Выход», Дзета и сопровождавший его человек свернули направо и, пройдя зимний сад, вошли в светлую комнату с большим окном. Отрешенно постояв у него минуту, Дзета поднялся на табуретку, стоявшую посреди комнаты, сунул голову в свисавшую с потолка петлю и повесился. Спустя час цинковый гроб с телом покойного дребезжал в похоронной машине, мчавшейся по ночному городу.

2. Никто не мог

Эркюль Пуаро самозабвенно ровнял усики маникюрными ножницами, когда в палату проник Гастингс, угловатый от новостей.

- Говорите, Артур, я же вижу, что-то случилось, - сказал Пуаро отражению Гастингса в зеркале.

- Мадемуазель Генриетта подверглась нападению... Ночью. В своих апартаментах.

- Она жива?! - смерчем повернулся Пуаро. Ножницы в его руке устрашили бы и головореза.

- Да... Но...

- Что но!? Да говорите же, истукан!

- Он ее... он ее ранил...

- Ранил?!

- Да...

- У вас, Гастингс, галстук набок съехал. Не мучьте меня, поправьте его скорее. Вот так, хорошо. Ну, так что с ней?

- Горло порезал... - пальцы Гастингса, оторвавшись от галстучного узла, изобразили характерный жест. - Сейчас Бензапирен обрабатывает рану.

Гастингс в санатории считался записным остряком. Считался после того, как за глаза назвал профессора Анри Перена Бензапиреном[34].

- Молчите, Артур, молчите! Как вы можете злословить, когда жизнь мадмуазель Генриетты в опасности, и этот самый ваш Бензапирен борется за ее жизнь.

Пуаро, сделавшийся ниже ростом, подошел к окну, стал рассматривать заснеженный парк, сосновый лес вдали, жививший пейзаж зеленью хвои и тусклым золотом стволов. «Снова Потрошитель, - думал он, пытаясь хоть на чем-то задержать глаза. - Уже третья жертва… Бедная женщина…»

Эркюль Пуаро поступил в клинику профессора Перена за два месяца до начала описываемых здесь событий, поступил с расшатанной нервной системой и запущенным полиартритом, лишившим его возможности самостоятельно передвигаться и навек (по приговору хваленых британских эскулапов) приковавшим к инвалидной коляске.

И что же? Не прошло и нескольких дней, как Перен, этот самородок, этот чудо-врач, поставил его на ноги, поставил с помощью лекарственного электрофореза и нескольких углубленных психотерапевтических сеансов. «Вы, всемирно известный сыщик, в настоящее время являетесь моим оппонентом, - не уставал повторять он Пуаро в процессе лечения. - И вы, всемирно известный сыщик, со своим артритом, являющимся не чем иным, как вашимчеловеческим следствием, следствием вашегообраза жизни, иначе - квинтэссенцией вашегоума, неминуемо проиграете мне, ибо я никому не проигрываю».

И он выиграл. Выиграл, оставив в душе Эркюля Пуаро, никогда никому до того не проигрывавшего, неприятный осадок сокрушительного поражения[35]. Да, поражения. Пуаро, как и профессор Перен, никогда никому не проигрывал. Никому, кроме своей болезни. И вот, нашелся человек, обычный лягушатник, который победил эту болезнь, и, следовательно, победил самого Пуаро. Победил, оставив в своих иронических глазах недвусмысленный вызов: «Я сделал свое дело, теперь дело за вами, прославленная ищейка».

Пуаро понял смысл этого невысказанного заявления, лишь узнав, что в санатории завелся Джек Потрошитель. Первой его жертвой стала всеобщая любимица Моника Сюпервьель, второй - официантка Лиз-Мари Грёз, благоволившая Гастингсу. Профессор Перен, конечно же, сообщил префекту полиции департамента о каждом из этих событий, но уже после того, как снежные лавины до весны засыпали единственную дорогу, связывавшую санаторий с остальным миром.

Когда самоопределившийся взгляд Пуаро приклеился к трем дубам, возвышавшимся над Первым корпусом (на одном, как гвоздями прибитый, сидел зловещего вида ворон), в номер вошел профессор Перен - сухощавый человечек лет пятидесяти двух, в белом халате и докторской шапочке с красным крестиком, светлых брюках, из-под которых выглядывали черные, до блеска начищенные полуботинки (шнурок левого, воспользовавшись моментом, распустился). В глубоко посаженных черных глазах профессора нетрудно было разглядеть пытливый ум, недюжинное упорство, готовность сострадать, еще что-то. В данный момент в этом букете главенствовала глубокая озабоченность, по-видимому, причинявшая главе клиники физическую боль.

- Здравствуйте, Пуаро, - поприветствовав Гастингса офицерским кивком, обратился он к спине сыщика.

Пуаро обернулся. Невзирая на небольшой рост и забавно круглую голову, он выглядел более чем достойно, к тому же знаменитые его усы выглядели, как всегда, воинственными. Никто, даже давний друг, не смог бы усмотреть на лице сыщика и тени растерянности, минутой ранее им владевшей.

- How do you do, my doctor? Fine weather, is not it?

- Погода выглядит неплохо, да и вы тоже, Эркюль. Лет так на шестьдесят[36], выглядите.

Пуаро, семеня, как Дэвид Суше, изображавший его в известном сериале, подошел к профессору.

- Вашими стараниями, профессор, вашими стараниями. Бог мой!!! - ужас овладел его лицом. - У вас шнурок на правом ботинке распустился!

Пуаро был изысканный щеголь, даже пятнышко на чужом костюме, не говоря уж о распущенных шнурках, доставляло ему невыносимое страдание.

- Я, собственно, пришел предложить средство, - попустил профессор замечание мимо ушей, - которое поможет вам скинуть еще лет двадцать пять-тридцать...

На вертолетной площадке затарахтел снегоуборочный агрегат. Перен, приказывавший Садосеку не громыхать после обеда, мстительно сжал губы.

- Вы хотите предложить мне поймать Джека? - пристально посмотрел Пуаро профессору в глаза.

- Да, я хочу предложить вам найти его. Пациенты взволнованы, весной я могу недосчитаться десятка клиентов. Из-за этих лавин их уже и так меньше на целую дюжину. Вот, слышите, еще одна сорвалась.

- Вы знаете, профессор, я опустил занавес[37]... - сказал сыщик, лишь только снегоуборочная машина Садосека перемолола гул лавины.

- Не кокетничайте, Пуаро, вы ведь мой должник. Мне нужны пациенты…– посмотрел глава клиники на распятие, висевшее в красном углу комнаты. Христос на нем }был очень похож на Пуаро. А тот молчал. Лицо его изображало абсолютную беспристрастность. Профессор, с удовольствием за ним понаблюдав, повернул свой ключ к Пуаро на последний оборот: