Проводник молчал. По его хрипам и грубым жестам Рэнд сначала подумал, что он обычный неразговорчивый крестьянин. Вскоре он обнаружил свою ошибку. У этого мужчины зрелого возраста, широкоплечего и тяжеловесного в своей тунике с капюшоном из черной крашеной шерсти и грубых топорных башмаках отсутствовал язык.

Язык у мужчины могли вырезать за предательство на словах, распространение ложных слухов, клевету на соседа или по прихоти его хозяина. Наказание же за это было одинаковым. Рэнд сочувствовал своему спутнику, но не мог позволить, чтобы это имело значение. Главное, чтобы виллан знал, куда едет, даже если он не мог указать направление.

Конечно, он не сказал, где это. И не мог объяснить словами, почему ему не хотелось выезжать, когда Рэнд появился. Он подпрыгивал, махал руками и произносил звуки протеста. Рэнд сообразил, что он не ожидал его так рано и настаивал, что они должны подождать до полуночи, чтобы отправиться в путь, когда все будут спать.

Рэнд потерял терпение. Мадемуазель Жюльет просила, чтобы он приехал незамедлительно. Он не будет сидеть сложа руки, когда опасность нависла над ней. Кроме того, чем быстрее выедут, тем быстрее он вернется.

Он беспокоился о том, что нарушил обещание оставаться в распоряжении Генриха. Сделать это было нелегко: воля монарха священна и не должна быть нарушена. Но он также не мог подвести кого-то, кто зависел от него. Если ему придется каяться перед королем или священником за то, что поехал на помощь даме, пусть будет так.

Покинуть дворец незаметно было трудно. Поскольку он не мог просто сесть на Тень и выехать за ворота, пришлось прибегнуть к некоторым ухищрениям. Он ослабил одну из подков Тени, чтобы был предлог вывести его из конюшни. Затем Дэвид вывел серого за ворота дворца, жалуясь на каждом шагу на то, что хозяин слишком своенравный, чтобы ждать, когда кузнец из королевских конюшен справится с заданием.

Когда парень ушел, Рэнд направился в свою комнату, где переоделся в самую темную, самую прочную одежду. Он думал, что увидит Изабель, возможно, украдет поцелуй на дорожку, но она все еще была занята в комнате для дам. Недовольный, он прошел через лабиринт комнат к задней служебной лестнице, спустился по ней, проскользнул через кухни и по аллее дошел до сада. По старой яблоне Рэнд забрался на каменную стену и, спрыгнув с внешней стороны, очутился на улицах Вестминстера.

Несколько слуг наблюдали за тем, как он сбегал. Поскольку большинство из них были женщины, он подмигнул и улыбнулся в надежде, что они подумают, что его намерения продиктованы потребностями его промежности. Если повезет, он вернется до того, как его хватятся, так что их не вызовут рассказать о его перемещениях.

Дэвид и Тень ждали его в конюшне, примыкающей к таверне и постоялому двору, где Рэнду было указано встретиться с проводником. Они нашли мужчину, припавшего к кружке эля. Рэнд договорился с Дэвидом о том, чтобы он вернулся в конюшню таверны ранним утром в случае необходимости. Затем он начал поторапливать проводника, чтобы немедленно отправиться.

Сейчас, скача сквозь темноту, Рэнд был так же неспокоен, как олень в период гона. Он проклинал отсутствие лунного света, щурясь в сырости, желая иметь при себе фонарь, чтобы разглядеть дорогу. Время от времени он останавливался, глядя назад на дорогу, по которой они ехали, и прислушиваясь, нет ли погони.

Ничего.

Он понятия не имел, далеко ли надо ехать, и не мог получить информацию от мужчины, который неуклюже сидел в седле рядом с ним. Чем дольше его не будет, тем больше вероятность, что его хватятся. Дэвид не будет поднимать тревогу, если он не вернется до рассвета, но он боялся, что Изабель сделает это. Вся надежда была на оруженосца, хотя он понятия не имел, как парень справится с этим.

Время перевалило за полночь, думал он, когда они свернули с главной дороги, пропетляли некоторое расстояние по заросшей тропинке и замедлили шаг, приблизившись к каменной сторожке у ворот. Она принадлежала затемненному зданию, которое возвышалось над ней, на вид небольшому замку, такому древнему, что он стоял в руинах. У него была каменная крепостная стена, укрепленная насыпью, и подъемный мост, который перекрывал сухой ров. Никто не помешал им проехать, ни прозвучали трубы, и никто не вышел их встретить.

Копыта лошадей простучали по прогибающимся доскам подъемного моста, и они нырнули под зубчатую опускающуюся решетку, которая, казалось, скорее пронзит любого наездника, чем даст ему войти. Неровное пламя единственного факела освещало путь во двор замка с грубыми каменными стенами. В его центре было большое двухэтажное каменное здание с зубцами и с бойницами вместо окон. Башни с конусообразными крышами охраняли каждый из его передних углов, и каменные ступени поднимались к центральному входу. Никаких попыток смягчить природу защитного бастиона предпринято не было, никаких действий, чтобы сделать это место более комфортным для жизни. Это было место, чтобы отваживать всех приезжающих или чтобы держать в плену тех, кого хотел хозяин.

Факел, который бросал оранжево-желтый свет на двор, был закреплен в кольцевидном держателе рядом с прочным входом, освещая бронзовые шляпки гвоздей на широкой двери и выбоины на высоких каменных ступенях, где проходили тысячи сапог. Этой крепости было по крайней мере три сотни лет, возможно, больше. Она могла служить убежищем во время последних тридцати лет войны, но деревня, которую она, безусловно, защищала, видимо, исчезла, уничтоженная чумой или голодом, так что у нее больше не было предназначения.

Рэнд так резко остановился во дворе, что Тень встал на дыбы. Успокоив коня твердой рукой, он оглянулся вокруг. Никакого движения: ни часового, ни одного воина или крепостного. Не развивалось никакого флажка, который показал бы, кому принадлежала цитадель, так же не было видно или слышно какого-нибудь животного.

Его сердце громко стучало о стенки груди. Каждое чувство обострилось до почти болезненной бдительности.

Тут внезапно ему пришел на ум вопрос, который лежал наполовину оформленный в уголках его сознания с того момента, когда он открыл послание мадемуазель Жюльет. Если она была пленницей с того времени, как покинула Брэсфорд несколько недель назад, как она узнала, что надо направить свою просьбу в Вестминстер?

— Где все? — спросил он, оборачиваясь в седле, чтобы посоветоваться со своим проводником.

Мужчины больше не было позади него. Он остановился как раз за воротами. Сейчас, развернув своего коня, проводник поскакал обратно под опускающуюся решетку, его локти хлопали по бокам. Копыта лошади процокали по подъемному мосту, затем он скрылся в темноте.

Тишина навалилась на Рэнда. Он сидел, оглядываясь вокруг еще мгновение, замечая осыпающиеся укрепления цитадели, просевшие деревянные ворота, встроенные в заднюю стену, старые листья, гниющую солому и старый лошадиный навоз, который остался на нижних ступенях. Спешившись, он снял уздечку с головы серого и провел его к лошадиному корыту, полному дождевой воды. Он оставил его там, а сам осторожно поднялся наверх к тяжелому входу и постучал.

Никто не вышел.

Место было слишком тихим, как будто никого не было здесь в течение нескольких лет. Несмотря на это факел, горящий рядом с его правым плечом, оставляющий копоть и смолу на стене, служил сигналом. Инстинкт Рэнда говорил ему: это ловушка, лучшее решение — бежать, как сделал его проводник.

Рэнд не мог этого сделать. Если существовал хоть какой-то шанс, что мадемуазель Жюльет и ее младенец заточены в этих осыпающихся руинах, он не мог покинуть ее.

Дверь содрогнулась, когда он постучал по ней снова. С последним ударом она выскочила из каркаса, затем со скрипом открылась на несколько дюймов. Рэнд помедлил, все еще держа поднятым кулак. Быстро толкнув ее, он проскользнул внутрь и сразу же встал спиной к ближайшей стене

Потребовалось мгновение, чтобы глаза привыкли к полумраку. Он находился в своего рода вестибюле, лишенном каких-либо удобств, кроме каменной скамьи у одной стены. Из него вели три открытых двери с каждой стороны, самая большая была прямо впереди. Он пошел вперед, его шаги скрипели в грязи, которая лежала на каменном полу.