Опрокинув стул, она поднялась, приоткрыла уста и наклонилась вперёд с руками на столе.

————.

Девушка сделала вдох. Ей казалось, будто она что-то проглатывает в попытке вытерпеть, сдержать это внутри и не потерять контроль над собой.

Синдзё обхватила себя руками.

Она крепко держала себя и письмо, словно подтверждая всё о себе.

Словно подтверждая, что она здесь.

Девушка дрожала и согнулась, но всё равно сумела открыть рот.

— ...Мама.

Она произнесла слово, которое всегда использовала как обычное существительное, и которым никогда ни к кому не обращалась.

Сомневаясь, что это слово сможет кого-нибудь достичь, Синдзё повысила голос.

— Мама...

Ей ещё многое было неясно, как например её фамилия и чем Юкио занималась в UCAT.

Однако одно она знала точно, и она произнесла эту вещь.

— Мама!

Моя мама, наверное, тоже была в той Осакской битве, подумала Синдзё, стискивая своё тело.

Я, наверное, никогда её больше не увижу,— добавила она.

Несмотря на это, некоторые записи оставались.

Даже если она никогда с ней больше не свидится, Синдзё Юкио существовала, и есть записи о её улыбках, тревогах и пребывании с остальными.

Большинство фотографий затрагивали период, когда она была младше Синдзё, но это не меняло того, что она существовала.

И у Синдзё был тот, кому она могла об этом рассказать.

Я...

Она сообщила тому человеку в своём сердце.

...У меня и вправду была мама.

— Она надеялась, что я вырасту чудесным ребёнком.

Слава богу, — подумала она.

Она снова и снова повторяла это её желание и перевела дыхание.

С этим вздохом целая гора прошлого словно превратилась в облегчение.

— ...

И переполняемая этим облегчением, Синдзё испытала определённое ощущение.

Стоя на дрожащих ногах, девушка ощутила, как нечто мягко движется по внутренней стороне её бедра.

— ?..

Синдзё ощутила, как что-то чуть ли не стекло с её ноги, поэтому наклонилась.

Она посмотрела вниз на стопы и внутреннюю часть её лодыжек, видимую под юбкой.

— Кровь?

На мгновение девушка не поняла, откуда эта кровь взялась.

Но решение в её разуме дало ей проговорить то, что с ней происходило.

— Моё тело девушки развивается...

Облегчение в её сердце сменило боль и волнение тела на кое-что другое.

Её наполнили противоречивые чувства, вроде удивления с облегчением, или напряжения с расслаблением.

...Теперь работает как тело Сецу, так и тело Садаме.

Она рухнула в сидячее положение и ощутила, как разум проваливается во тьму.

Пока её тело продолжало обнимать запись о матери, она опустилась на пол.

— Мама...

Выплескивая на пол заплаканную улыбку, Синдзё слабо произнесла.

— Я рада, что я это я.

Стояла ночь и в небесном просторе виднелись как звёзды, так и луна.

Это была не городская ночь. А синее ночное небо гор.

Под ним виднелся одинокий свет.

Он располагался перед заброшенным домом и сараем, построенным на земле, вычесанной на горном склоне.

Белый свет сиял в центре неухоженного двора.

Он исходил от ручной лампы дневного света, которую держал парень в костюме.

Свет разливался и освещал как Саяму, так и окружение.

Стояла тишь, так что единственный звук порождался горным бризом, веющим с запада горы.

От высотного дуновения, что вскоре, вероятно, обратится северным ветром, отдавало прохладой, но без особой сухости.

Ветер доносил запахи леса и вихрился перед Саямой.

Перед ним кто-то стоял.

— Далеко же ты забрался, Ницзун-кун.

Саяма поднял лампу, чтобы осветить стоящего перед ним.

Фигурой на свету оказался пожилой мужчина с длинными седыми волосами и в белом халате.

Это Ницзун.

Под мягким ветерком он немного приподнял халат.

— Саяма-сама, как тебе нравится моя красная рубашка?

— Ношение красного ночью — показатель высокого стиля, Ницзун-кун.

Саяма взмахнул левой рукой вперёд, чтобы с хлопком рукава указать на мужчину.

— Но ты здесь для того, чтобы не дать мне поспать с моей дакимакурой Синдзё-кун?

— Можешь идти спать, если хочешь, но ты знаешь, что тогда случится, не так ли?

— Да, — подтвердил он с абсолютной серьёзностью на лице. — Я окажусь в состоянии блаженства. Как-никак, я буду использовать подушку с Синдзё-кун. Я не могу её использовать в общежитии, так что... Нет, в общежитии у меня есть живая Синдзё-кун, так что... Нет-нет, я могу одеть Синдзё-кун как дакимакуру, так что...

— Саяма-сама, пожалуйста, верните внимание сюда.

— А. Ты прервал моё воображение, да?! — гаркнул Саяма. — За преступление прерывания воображения полагается прямое наказание!!

— Угомонись, — сказал Ницзун, выставив вперёд ладони. — Ты сможешь её увидеть, как только покинешь горы, разве нет?

— Да, ты прав.

Парень неожиданно махнул правой рукой.

Свет полетел вверх. Отброшенная лампа дневного света осветила местность как особенно яркая звезда.

Под ней Саяма медленно пригнулся в подготовке к движению.

— Тебе не помешает выучить, что заставлять ждать — тоже занятно, мистер Стиляга.

— Я и так достаточно ждал. И поэтому добрался сюда ещё прошлой ночью.

Ницзун всё так же держал руки в успокаивающем жесте, но в следующий миг между его пальцами возникла бумага.

Это были талисманы.

— Эти талисманы были запечатаны в UCAT. Они временно усиливают человеческое тело, но их запечатали из-за того, что ответная реакция может нанести непоправимый урон. Однако они не смогли избавиться от такого могущественного инструмента, потому что думали, что он может пригодиться в будущем.

— Дай угадаю — их сделал мой отец. Тот человек определённо не знал, как себя сдерживать.

Говоря это, он, пускай и немного, ослабил боль в груди.

Лампа начала падать на землю между ними.

Как раз перед её приземлением Саяма задал вопрос.

— Зачем моему отцу понадобилась такая вещь?

— Тэстамент. Для битвы. Ему предстояло сражение.

Ницзун поместил талисманы на противоположные от них руки.

— Та битва десять лет назад была нашей последней усладой!

На этих словах лампа ударилась о землю и разбилась.

Используя возникшую тьму в качестве сигнала, два скоростных рывка столкнулись между собой.

Темнота заливала лес.

Он покрывал поверхности горы.

Луна ярко сияла, а небо отдавало голубизной, но бледный свет не мог просочиться в заросли.

Его останавливали бесчисленные слои листьев и ветвей, поэтому ниспадали только тени.

Нижняя часть леса переходила в тёмный, крутой склон.

И словно скатываясь по нему вниз, что-то там перемещалось.

Это были два звука.

Они оба исходили от пары шагов, но кардинально отличались в одном аспекте: расстоянии между шагами.

В одном случае топот шёл с промежутками в пять секунд.

Во втором он звучал непрерывно, как скоростная игра на ударном инструменте.

Две пары шагов использовали свои разные интервалы для спуска по тёмному горному склону.

Время от времени к ним добавлялся неистовый звук удара.

Чистый и тяжёлый звук поглощался лесом, и шаги начинались снова.

Быстро проносясь сквозь лесную темень, тот, что порождал топот с длительными интервалами, проговорил:

— Ха-ха-ха. Догонять меня на такой скорости ставит тебя на уровень Хиба-сенсея, Ницзун-кун.

Тот, что с короткими интервалами, ответил.

— Ты и сам не плох, раз движешься быстрее меня, Саяма-сама.

Они оба засмеялись, снова помчались вперёд и издали ещё один мощный звук.

Прогалина в лесу на миг раскрыла его природу.