Помогало то, что рядом с ним был дорогой человек.

Пребывание с ней вызывало у него ощущение, что он постепенно преодолевает мысли, которые угнетали его все это время.

Пространство, откуда пришла его дрожь перед 3-м Производственным Помещением, заполняло нечто новое.

Что же он выбрал?

Всё будет хорошо, — подумал Касима, пересмотрев свои размышления.

Но поймет ли Нацу, где блуждали его мысли? Она поднесла толстую чашку саке ко рту, и тихонько рассмеялась кошачьим голосом.

Касима улыбнулся и налил в её чашку еще саке.

— Ой, Акио-сан. Почему ты пытаешься меня напоить? Ты что-то замышляешь?

— Мне больше нравится смотреть, как пьешь ты, чем пить самому.

— Правда? — спросила Нацу, выпив ещё одну стопку и снова рассмеявшись.

Затем, она подняла свою чашку.

— Ты это помнишь? Это с университетской поездки в наш четвертый год.

— Да. Это когда студентов семинаров заставили маршировать как рабов во имя раскопок в Инавасиро, не так ли? Ты вызвала огромный переполох, когда получила солнечный удар.

— Т-то было моё наказание, за попытку произвести впечатление. Когда меня отправили назад в Токио, ты прибежал за мной к платформе, и передал мне это.

— Твой оте… Профессор был очень строг. Я подумал, что насильно отправлять тебя домой даже без сувенира, это неправильно.

Припоминая, Касима горько улыбнулся. Мужчина попросту за неё переживал, но ему нужен был тогда повод. Он решил, что сейчас должен рассказать о своих истинных причинах.

Касима попытался сказать, что за неё переживал.

— …

Но остановился.

Расскажи он ей правду, это ничего не изменит в настоящем.

Сейчас Нацу рассматривала толстую чашечку для саке в своей ладони.

— Если оглянуться назад, было весьма забавно. Ты сказал, что у тебя есть для меня сувенир, но передал мне то, что можно купить в любом магазине. Поэтому я спросила, почему ты подарил мне её. — Она улыбнулась, сохраняя при этом спокойный взгляд. — И ты мне сказал, что хотел что-нибудь, что не разобьется, если уронить, потому что я бываю неосторожной. Естественно, есть немало других вещей, которые бы подошли.

И…

— Ты тогда очень спешил, не правда ли?

Надо же, — подумал Касима, съежившись. — Она меня на этом подловила.

— Это всё, что я видел в то время. Но я никогда не рассчитывал, что после летних каникул ты преподнесёшь мне такой же подарок в ответ.

Он слегка приподнял чашечку саке в руке. Она была такой же толщины, как и её.

— Ты купила её в какой-то поездке, не так ли? Твоя семья порой весьма требовательна насчет таких вещей.

— Я с радостью это сделала, потому что хотела тебя как-то отблагодарить. Но порой я бываю неосторожной, потому мне хотелось найти что-нибудь, что я не уроню или разобью перед тем, как подарить тебе.

…Какой ужасный способ отплаты.

Касима не мог подобрать на её улыбку слов в ответ, поэтому почесал затылок.

Затем Нацу безмолвно кивнула.

— Но мои переживания оказались напрасными. — Она подняла чашечку в левой руке. — В конце концов, ты готов был что-то принять даже после того, как его уронили и сломали.

По-прежнему улыбаясь, женщина немного отодвинулась.

Вот как, — подумал Касима, увидев это. — Я заставил ее волноваться.

Он заставил свою жену затронуть тему, к которой должен был подвести самостоятельно. Этой темой являлись его истинные чувства о прошлом.

И поэтому он кивнул и произнес:

— Нацу-сан.

— Да? — сказала она, вежливо присев рядом с ним и приглушив телевизор с помощью пульта. — Это о твоей работе?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Я не знаю об этом практически ничего. Я не знаю, что вызывает это твое неуверенное выражение лица, или эту недавнюю скрытность. Но… это и дает мне понять, что речь о твоей работе.

— Я заставил тебя волноваться?

— Нет. Я знаю, что ты в итоге со мной об этом поговоришь, или извинишься. После того как ты внезапно купил ту дорогущую видеокамеру, ты целый месяц предо мною кланялся и каждый день приходил домой вовремя.

— Ну, во многом это потому, что я хотел использовать ту видеокамеру… Ну да ладно.

Они переглянулись и улыбнулись друг другу.

Вздохнув, Нацу поднесла руки к груди.

— Это ничего. Я пью, так что если начну плакать, можно обвинить в этом алкоголь.

— Ты хорошо подготовилась, — Касима мягко подвел этим заявлением к следующему. — Я могу получить примерно два дня? Чтобы закончить важное дело, мне нужно оставаться на работе. Честно говоря, мне кажется, что я не захочу контактировать ни с кем за пределами офиса. И после этого…

— Время от времени это будет происходить снова, не так ли? Ты будешь периодически ставить работу выше своего дома.

Услышав это, Касима поднял взгляд.

Нацу держала руки у груди так, словно от чего-то защищалась

…Она знает, что я собираюсь сказать.

И поэтому мужчина без колебаний кивнул.

— Так и есть, — сказал он прямо.

— Понятно, — сказала она, со слегка смущенным взглядом, — Тогда, пока тебя не будет, я вернусь в семейный дом.

В темноте кто-то шевелился.

Это был Синдзё, проснувшийся под одеялом.

Поговорив с Саямой около восьми, он вырубился из-за боли.

Сколько времени прошло? Казалось, что прошел всего миг, но могли миновать и часы. Парень хотел, чтобы уже настало утро, но тьма и тишина за одеялом дала ему понять, что была поздняя ночь.

Странное чувство в животе сохранилось, но он ощущал теплоту вокруг его тела, лежа свернувшись калачиком на левом боку.

Одеяло, должно быть, хорошо удерживало тепло, потому что Синдзё совсем не чувствовал холода.

Боль должна скоро уйти, — подумал он с облегчением.

Затем вздохнул, расслабился, и его пульс прозвучал громче обычного. Он ощущал пот на своем челе, но не хотел убирать от себя руки. Это было непристойно, но чтобы вытереть пот, Синдзё попытался потереться лбом об простыню.

— Э?..

Он неожиданно осознал, что его голова лежала на чем-то напоминающем подушку.

Синдзё засунул голову под одеяло, поэтому она не могла находиться на его подушке.

Любопытствуя, что это был за подушкоподобный объект, он поднял голову.

Холодный воздух за пределами одеяла коснулся его лица, и его ночное зрение сообщило ему, что это было.

— Саяма-кун?

Саяма спал, легонько обнимая Синдзё.

Его правая рука скользнула под левой щекой Синдзё и за его спиной. Его левая рука обернулась вокруг правого плеча Синдзё и так же обнимала его за спину.

Находясь в руках Саямы, Синдзё хранил молчание. Он ещё сильнее ухватился за собственное повернутое налево тело, и свернулся ещё больше.

Он видел эту композицию ранее. Куплет из песни, которую он знал, превратили в картину, и эта картина отображала богородицу, обнимающую её плачущее дитя.

— Christ the Savior is here…

Что он делает? — Задавался вопросом Синдзё, пробормотав строчку из песни.

Но он знал, почему богородица обнимала свое дитя.

…Вот что ты делаешь, когда кто-то важный для тебя плачет.

Ощущение от левой руки на спине, словно возвращало его к прошлому.

У него было воспоминание, как кто-то слегка похлопывал его спине, тогда как он страдал.

Это было воспоминание того, что Саяма только что сделал, или это воспоминание о забытой матери Синдзё?

Неважно, — подумал он. — Как бы там ни было, это приятное воспоминание.

Синдзё осознал, что левая рука Саямы немного напряжена у плеча.

Когда Саяма припоминал прошлое, он подносил правую руку к левой стороне груди.

Но прямо сейчас, эта рука служила для Синдзё подушкой. В таком случае, почему его левая рука выглядела таким образом?