Отсюда до дома его детства было всего ничего. Пока он глядел в небеса, к нему пришли воспоминания об одном человеке.

— Я играл тут с моим дедушкой.

Его слова вернули воспоминания о прошлом.

…Мой дедушка…

Дед Касимы пережил Концептуальную Войну.

Предположительно, он служил опытным кузнецом мечей, но оставил это, когда Касима был еще молод. Количество друзей, посещающих его обитель, с каждым годом сокращалось, а отец Касимы выбрал путь фермера, хотя и унаследовал способности своего отца.

Когда они сидели на крыльце, его дед нередко рассказывал о 2-м Гире.

Касима посещал школу Лоу-Гира, потому не думал, что истории дедушки об ином мире правдивы.

Война, о которой он рассказывал, отличалась от Второй Мировой Войны Лоу-Гира, которую проходили в школе.

Однако в тех историях было множество разных людей, множество разнообразных битв, и множество различных потерь.

Махали мечами, звучали выстрелы, и появлялись громадные драконы и корабли. И среди всего этого дедушка рассказал ему следующее:

— Когда мы прибыли в этот мир, имя Касима обрело смысл величайшего оружейного бога. Он не столь силен, как император, но это имя позволяет нам говорить с небесами с помощью инструментов с лезвиями.

Касима думал, что военные истории дедушки — просто сказки, но всегда оставался один вопрос.

…Он никогда не рассказывал мне о том, как война завершилась.

Сколько бы раз Касима не спрашивал, старик всего лишь улыбался и говорил: «Это не важно».

Он задавался вопросами, почему это не важно, и почему улыбку дедушки переполняла печаль.

Когда Касима окончил среднюю школу, ему сообщили, что он родом не из этого мира, и те вопросы переросли в сомнения.

Согласно его родителям, когда Ямата уничтожил 2-й Гир, люди сбежали в Лоу-Гир, создали гигантскую человекоподобную машину и меч, и запечатали с их помощью Ямату.

Его дедушка, вроде как, играл в укрощении Яматы важную роль. Он создал меч, используемый для запечатывания Яматы, который являлся Концептуальным Ядром 2-го Гира, и помогал контролировать человекоподобную машину.

И всё это оказалось правдой. Касима это расследовал, едва присоединился к UCAT.

Но в то же время, сомнение оставалось.

Например, при жизни его дед никогда не писал «Касима» используя кандзи Лоу-Гира.

…Он так и не позволил себе полностью адаптироваться к Лоу-Гиру. Неужто война для него так и не закончилась?

Касима не знал правды. И то время, когда он ближе всего приблизился к ней, настало не во время его вступления в UCAT.

Это случилось ночью тринадцать лет назад.

— В ночь, когда мой дедушка скончался.

Касима закрыл глаза и припомнил то мгновение в прошлом, что ознаменовало для него начало этого всего.

Едва взор Касимы потемнел, он обнаружил себя в старом, деревянном доме.

Он находился в гостиной своего дома детства.

В нем был высокий потолок и стены, и толстые балки и перемычки покрывала темная сажа. На всем дереве виднелись родовые кольца, и комната освещалась одной лишь лампочкой, свисавшей с потолка.

Снаружи стояла ночь, наполненная суровым зимним ветром.

Худой старик лежал на футоне, поверх покрытого татами пола.

Этот человек был дедушкой Касимы.

Его волосы поредели, лицо побледнело, а глаза безучастно уставились в потолок.

Держал ли я его тогда за руку? — задумался Касима.

Ему на ум приходили лишь родители, пытавшиеся удержать его на месте сзади.

Он припоминал, как они просили его уйти и не тревожить старика. Но одна вещь ему запомнилась больше всего.

— Вы ошибаетесь! Вы не должны нести грехи своих отцов самостоятельно!

Те слова напомнили Касиме кое-что еще.

…Да, я держал его тогда за руку.

У его дедушки еще оставалась сила на то, чтобы сжать его руку в ответ, и ясно произнести:

— Акио.

Когда он услышал свое имя, Касима оттолкнул руки родителей, удерживающих его.

После чего он приблизился к лицу своего деда.

Он не помнил, что тогда ему говорил, но помнил, что его дедушка промолвил в ответ.

— Ты можешь выбрать такую же жизнь, как и твой отец.

Но…

— Но, Акио, если… если у тебя есть вопросы, отправляйся в корпорацию Изумо. Там есть организация под названием UCAT. И…

Его дед на этом замолчал.

Но Касима ему не позволил. Он схватил свободной рукой дедушку за шиворот.

— Скажи мне! Что ты хочешь рассказать?! Ты сдерживался все это время, да?! Ты всегда рассказывал мне о своих погибших товарищах, но никогда не говорил мне ничего о себе! Мне нужно идти в UCAT, понял! Что я там должен делать?!

В ответ прозвучало всего одно слово.

— …Татикава.

— Татикава? — повторил он, удерживая воротник дедушки.

Старик кивнул и сделал вдох.

— Там аэродром, и гигантская…

В то время, он не знал, о чем говорил его дед.

— Гигантское что?! Там… там что-то есть, да?! Мне просто нужно пойти туда, да?!

— Да. Оно в передней панели моста на голове… Тебе нужно передать это дальше.

— Кому?! Кому и что передать?!

Старик не давал ответа. Взамен, он произнес иное слово. То было…

— Имя? — спросил Касима.

Его дедушка не стал кивать. Он лишь говорил, прерываемый короткими вдохами.

— Это слово, контролирующее Ямату. Это правда 2-го Гира.

— ?!

— Возьми это… и иди…

Касима сглотнул, и глаза его дедушки зашевелились.

Они повернулись в направлении небес, не фокусируясь на Касиме, глядящем на него сверху вниз. Они всматривались куда-то вдаль.

Когда старик произнес короткую фразу, напряжение его взора не колебалось:

— Вы можете меня простить?

И это были его последние слова.

Худое тело старика содрогнулось.

Этот трепет ознаменовал его конец. Сквозь воротник в своей руке Касима почувствовал последний удар его сердца. Его собственное тело вздрогнуло в ответ.

Такими были воспоминания Касимы о той ночи много лет назад.

Хоть он и позабыл некоторые детали, но одно сомнение так и не исчезло.

…Для моего деда война действительно завершилась?

С этой мыслью он открыл глаза и встал.

Под ним раскинулся склон оползня.

Взгляд Касимы остановился на одной точке нагромождения грязи. Чуть ниже от центра склона угадывался цвет.

Белый.

Он принадлежал обломку окрашенного металла.

Под насыпью был неразрывно похоронен белый автобус среднего размера, завалившись на бок.

Касима уставился на белый автобус, торчащий из оползня, и пробормотал себе под нос:

— Моя война уже подошла к концу.

После школы Саяма и Синдзё помогали другим с уборкой класса.

Едва закончив, они решили поговорить, пока остальные собирались уйти.

Саяма засовывал учебник в сумку, тогда как Синдзё сложил руки у ног и опустил голову.

— Э-э, Саяма-кун. Прости за то, что случилось.

— Хм? О чем ты говоришь?

— Когда я был…ну… полусонный, я сказал что-то о странном сне, не так ли?

А, это, — подумал Саяма, горько улыбнувшись внутри.

— Нет, я не думаю, что твой сон такой уж и странный, Синдзё-кун.

— П-правда? Он не был странным?

Синдзё кивнул с облегченной улыбкой, и Саяма вытащил и включил свой портативный диктофон:

— Я-я не могу совладать с ч-чем-то настолько большим!

— Ха-ха-ха. Разве в этом есть что-нибудь странное?

— Э-это весьма странно! Н-ну же! Прекрати сопротивляться и отдай мне диктофон!

— Успокойся, Синдзё-кун. Никто не говорит, что ты сделал что-то не то, не так ли?

— Н-ну, нет…

Синдзё как будто сжался.

— Тебе не о чем волноваться. Саморазрушение Ооки-сенсей бросается в глаза гораздо сильнее. Хотя, возможно, она намеренно разрушает себя, чтобы прикрыть тебя, но вероятность этого крайне мала.