Допросы, организация и ведение всеми делами, переработка гигантской массы информации лежали на плечах нотариусов, которые, без сомнения, были наиболее важными и ответственными работниками младшего состава Святой палаты. До 1561 года, когда папа Пий IV дал на это разрешение, инквизиторы не могли сами нанимать нотариусов. Их следовало выбирать из тех нотариусов, которые работали в гражданских судах, или из членов религиозных орденов, которые имели опыт работы в монастырях. Однако, не имея возможности выбрать нотариуса по своему усмотрению, инквизитор мог лишь временно нанять двух священников или непрофессионалов. Как и все, кто имел официальную связь с инквизицией, нотариусы до того, как приступить к своим обязанностям, должны были поклясться хранить в тайне все, что касалось их работы. Они присутствовали на всех перекрестных допросах, записывали все вопросы, задаваемые осужденному, а также разъясняли их. В некоторых случаях нотариусы присутствовали при аресте подозреваемых в ереси и помогали доставить их в суд.

Во всем, что касалось ведения судебных процессов, инквизитор был абсолютно свободен. Все, кто каким-то образом препятствовал его работе, объявлялись врагами Церкви и получали тяжелый обвинительный приговор.

Таким образом, принц или вельможа, отказывающиеся помогать светским властям в выполнении вынесенного наказания нераскаявшимся или раскаявшимся в ереси, но вновь вернувшимся к ней еретикам, а также сомневающиеся в необходимости изменить законы, мешавшие Святой палате выполнять ее работу, или отказывающиеся внести в имперскую Конституцию статьи, касающиеся наказания еретиков, сами могли быть отлучены от Церкви. Это было делом непростым; такое отлучение означало, что все вассалы знатных людей освобождались от клятв верности им и что они сами ни под каким предлогом не могли входить в церковь. Этим людям запрещалось общаться с верующими. Их враги могли без страха открыто выступить против них. И, что было самым тревожным, если эти люди в течение года и одного дня не пытались вернуться в лоно Церкви, их автоматически начинали подозревать в ереси.[96]

Папы Римские фактически не сделали ничего, что могло бы увеличить достоинство и престиж института инквизиции в глазах людей. Инквизитор обладал всеми правами и привилегиями. Ему принадлежала вся полнота духовной власти. Возражать ему в чем бы то ни было означало встать на сторону дьявола. Тут и появились еретики, заявлявшие, что Папа Римский был антихристом, что Иисус Христос не был ни человеком, ни святым, что брак был большим преступлением, чем инцест, что самоубийство – это наивысшее проявление добродетели и тому подобное. Понятно, что в деле подавления подобной богохульской философии не могло быть полумер: «кто не с нами, тот против нас». Однако ересь, с точки зрения Церкви, была в первую и последнюю очередь грехом, в котором можно было признаться священнику и за который грешник мог получить отпущение грехов. Ненависть к ереси не обязательно оборачивалась ненавистью к еретикам. Интересно, что Церковь, полная непоколебимой решимости искоренить ересь, настаивающая на действенной поддержке светских властей, тем не менее настаивала, чтобы окончательное решение о том, что такое ересь и кто такие еретики, оставалось только за инквизицией. Церковь признавала отсутствие прецедентов в развитии инквизиторской процедуры. Самым главным было обеспечить, чтобы все подозреваемые в ереси и еретики предстали перед трибуналом – этой цели было подчинено абсолютно все.

Трудно преувеличить огромную сложность и ответственность позиции инквизитора. Он должен был выполнить не только относительно простое задание обнаружения преступника – нет, инквизитор должен был деликатным образом проникнуть в его мысли. Сделав это, ему следовало убедить грешника изменить свой образ мыслей, чтобы привести того к спасению и возвращению в лоно Матери Церкви. Количество еретиков, которые открыто и с готовностью рассказывали о своих еретических верованиях и надевали на себя венец мученичества ради воссоединения с Церковью, было ничтожным. Лишь полное невежество и незнание истории могло породить сравнение, которое я встретил в серьезных учебниках по этой теме: в них средневековые еретики Лангедока сравнивались с мучениками первых времен христианства. Подавляющее большинство первых стремилось путем всевозможных уверток и уловок под перекрестным допросом установить собственную ортодоксию. Например, опасаясь ареста, они всеми силами демонстрировали приверженность Церкви и даже регулярно ходили к мессе, чтобы отвести от себя возможные подозрения.

Несмотря на обладание огромной властью в проведении расследований, инквизиторы тем не менее были связаны строгими правилами орденов, в которых они состояли, и большим количеством специальных законодательств. Вероятно, нет необходимости указывать на то, что инквизиторами становились лишь честнейшие и чистейшие люди, обладающие множеством различных талантов. Разумеется, в ранние времена совершались и ошибки при назначении инквизиторов; к примеру, такой ошибкой было назначения отпетого бандита Роберта Боугра, о котором мы поговорим позднее. Однако число нечестных, подвергнувшихся коррупции инквизиторов, крайне мало. Можно почти с полной уверенностью сказать, что к концу XIII века Святая палата стала хорошо организованным трибуналом, которую отличали большое уважение к законам и незапятнанная репутация ее руководителей.

Однако следует признать верность утверждения, что инквизиция была организацией, которой – даже будь в ее составе одни святые – трудно было удержаться от злоупотреблений и коррупции. Бернар Гуи оставил нам весьма впечатляющее описание идеального инквизитора: «Он должен быть усердным, горячим сторонником религиозной правды, должен бороться за спасение душ и уничтожение ереси. Он должен всегда – ив трудные времена, и на суде – оставаться спокойным и сдержанным, он не должен давать волю гневу и чувствам. Это должен быть смелый человек, готовый при необходимости встретить смерть; не убегая от опасности из трусости, он, однако, должен избегать ее. Он должен быть глух к мольбам представших перед трибуналом еретиков и к их предложениям о взятках; впрочем, ему не следует ожесточать свое сердце настолько, чтобы отложить или смягчить наказание, как этого время от времени требуют обстоятельства.

В сомнительных случаях он должен быть очень осторожен и не должен верить тому, что кажется очевидным, а на самом деле может оказаться фальшивым; с другой стороны, он не должен упрямо отказываться верить тому, что может на первый взгляд казаться невероятным, но являться истиной, как это часто бывает. Он должен тщательно обдумывать каждое дело, чтобы принять верное, справедливое решение…

Наконец дайте ему, как хорошему судье, возможность сохранить в своих приговорах, которые бывают такими жестокими, верность юстиции, потому что несмотря на внешнее самообладание, он испытывает сочувствие, потому что гнева, который ведет к повторным преступлениям, можно избежать… и никогда не позволяйте ему колебаться под действием мстительности и алчности».[97]

Люди с таким количеством всевозможных добродетелей встречаются редко во все времена. Однако почти все добродетели, названные Бернаром Гуи, так или иначе связаны с папскими буллами и энцикликами, которым была дана сила дисциплинарных законодательств. По существующим правилам инквизитором не мог стать человек моложе сорока лет. В качестве предосторожности против плохого настроения или природной сварливости инквизитора, которые могли привести к поспешным, плохо обдуманным решениям, было принято решение записывать все, о чем говорилось на дознании, а потом передавать записи местному епископу, что исключало возможность попадания дела в руки светских властей без его санкции. Больше того, все обвинения, с которыми обращались к инквизитору, все допросы обвиняемых должны были проводиться в присутствии по крайней мере двух свидетелей.