Поиск
XXXVI. «Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый…»
Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый,
Строгий в своей простоте и величавости дом, –
Дом, озирающий ясно с холма и леса, и поляны,
Волгу меж ними внизу, – ныне сто семьдесят лет, –
Думал ли он о дальних, ему чужих поколеньях,
Или о благе людей, или о славе в веках?
Нет, он думал о жизни своей, о семье и о детях,
Как бы удобней прожить в милом привычно краю.
Но – поколенья сменились – и новые, дальние люди
Жизнью наполнили дом, жизни ему не придав:
Он, как прежде живой, и им о жизни вещает,
С древней своею красой – юную вечно красу
Им указует в себе и вокруг и жизни их учит:
Только живой для себя жизнью живет для людей.
XXXVII. «Круглая, желтая низко луна; огромная, смотрит…»
Круглая, желтая низко луна; огромная, смотрит
Ясно сквозь нежный узор кружева юных берез.
Как хорошо нам тихо идти в желтоватом сиянье –
Словно при теплом огне. Хочется долго бродить,
Только всё выше луна, всё меньше; вот зеленеет
Бледный серебряный круг; темная роща внизу
Холодом августа влажным овеяна. Зябкие члены
Дрогнут невольно. Домой хочется, вижу, тебе.
XXXVIII. «Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет…»
Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет
Низко зарница порой в смутной дотоле дали;
Тихо березы стоят под бесшумным влажным дыханьем
Ночи – и только в граве нежно кузнечик звенит.
Всё над спящей усадьбой мне веет миром, знакомым,
Радостным сельской душе; но отчего же ничто
Так не лелеет ее миротворно, любовно, как запах
Ржи, потянувший ко мне, — плотно лежащих снопов,
Полных, сухих, наполняющих ригу – здесь, у дороги?
Близкому, видно, к земле вышней отрадою – хлеб.
XXXIX. «Ночью сидел я мирно с пером в руке и работал…»
Ночью сидел я мирно с пером в руке и работал.
Томики новых стихов всё листовал и писал.
Тихая ночь со мною стихи читала. Нежданно
В темные двери влетел, злясь и мечась, нетопырь, –
Бился в углу, трепыхал и падал на пол – и снова
Кверху беззвучно взмывал, – как исступленный, дрожа.
С дерзким вступил я в бой — и его изгнал я бесстрашно.
О, не труднее ль борьба критика с тучей стихов?
XL. «Помню, бесшумно летал козодой по старому парку…»
Помню, бесшумно летал козодой по старому парку;
Слушаю – вопли совы, филина дьявольский смех.
Прежним элегиям ночь благосклонная стройность внушала;
Нынче… иль ей надоел медленный стих эпиграмм?
XLI. «Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь…»
Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь;
Жизнь ли живую поешь – вечная жизнь пред тобой.
Вечность гласит о бессмертье, бессмертье – о смерти; воспой же
Смерть – обновленную жизнь – в бренном, житейском, живом.
ИДИЛЛИИ
У РУЧЬЯ
Е. К. Герцык
Чужестранец
Девушка стройная! Мне не забыть, как я, обессилен,
Влагой живою вотще рвался уста охладить, –
Ты ж из-под сени дерев над ручьем, как виденье, предстала, –
Звонкий наполнив сосуд, гибко склонилась ко мне…
Кто ты? И что за ручей, подаривший мне исцеленье?
Как же я вас помяну в дальней отчизне моей?
Дева
Этот ручей – Иппокрена, а я называюсь Эрато.
Странник! На трудном пути чаше о нас вспоминай.
ПАСТУХ
М.М. Замятниной
Как задымится луг в вечерних теплых росах,
Отдохновительно кладу я гнутый посох,
Заботливый пастух – найти невольно рад
Усладу краткую среди затихших стад.
Меж тем как на огне варится ранний ужин,
Здесь обретаю я, с Каменой сладко дружен,
Цевницу мирную на лоне тишины,
И звуки томные, медлительно слышны,
Покой души поют, поют любовь и Хлою;
А ласковая ночь и медом, и смолою,
Цветами и дымком забытого огня –
И вдохновением повеет на меня.
ГОСТЬ
Сидели мы тихо в уютной и теплой землянке,
Вдвоем у огня коротая ненастливый вечер
И наш разговор иногда прерывая невольно,
Чтоб слышать дыханье уснувшего первенца-сына.
Уж руки нехитрую делали сами работу:
К нам отдых сходил после долгого дня трудового.
Но вот постучали; жена отложила плетенье,
Чтоб дверь отворить. И пахнуло дождливою ночью –
И странник вошел. Он с поклоном просил о ночлеге.
Его, обогревши, к столу мы скорей посадили
И с ним разделили беседу и пищу простую,
Вблизи очага для него мы постель разостлали,
А сами на листьях легли к колыбели поближе.
И скоро вкусили усладу благих сновидений.
Еще я дремал, как услышал, что сын наш тихонько
Заплакал во сне, и привычно промолвилось: «мама».
Она, приподнявшись, запела чуть слышную песню
И с ласковой нежностью, медленно, в полудремоте,
Почти не касаясь рукою, поглаживать стала
Не сына – меня. Рассмеялись мы весело оба,
Беззвучно – боясь потревожить и сына, и гостя.
И скоро все четверо спали покойно и тихо.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: