* Гейне Г. Мысли и афоризмы. М., ЭКСМО-Пресс, 2000. С. 100.

20-х годов обосновавшаяся именно в Пезаро*, общалась со многими выдающимися певцами прошлых лет. Отец Марио, Этторе дель Монако, сделал все, чтобы его сын смог получить достойное музыкальное образование и стать певцом.

А вот и другой пример. Джузеппе ди Стефано вспоминает, что когда он еще был мальчиком, его карьеру и развитие как вокалиста предсказал знаменитый Франческо Мерли (первый исполнитель партии Калафа в Риме и Лондоне; запись «Турандот» с ним, Джиной Чиньей, Магдой Оливеро и Лучано Нерони принадлежит к вершинам воплощения оперы Пуччини). А в девятнадцатилетнем возрасте Пиппо (эта несколько фамильярная форма имени певца закрепилась за ним на долгие годы) дружил с такими мастерами вокала, как баритоны Луиджи Монтесанто и Мариано Стабиле. Таким образом, к своему дебюту на оперной сцене в 1946 году молодой певец имел не только прекрасный голос, но и бесценный опыт общения с профессионалами высочайшего уровня.

Иногда человек, решивший заняться вокалом, необходимую подготовку мог получить прямо в семье. Например, немецкий певец Вольфганг Виндгассен был сыном оперных исполнителей — его отец был тенором (этот тип голоса он передал по наследству и сыну), а мать — колоратурным сопрано. Но, конечно, самый характерный пример здесь Юсси Бьёрлинг, который принадлежал к целой династии вокалистов и впервые вышел на подмостки еще в детстве.

Безусловно, намного проще было начинать занятия пением при уже имевшемся музыкальном образовании. Тереса Берганса, Рената Тебальди, Мария Каллас поначалу учились игре на фортепиано и подумывали именно с этим инструментом связать свою судьбу. Замечательный немецкий бас-баритон Ханс Хоттер работал до начала вокальной карьеры органистом.

* «На выбор отца, — вспоминал позднее Марио дель Монако, — повлияла именно любовь к музыке. В Пезаро находился прекрасный музыкальный лицей, и история города тесно переплеталась с историей музыки» (Монако Марио дель. Моя жизнь, мои успехи. М., Радуга, 1987. С. 28).

Тем не менее, то, что Франко Корелли пришел к оперному исполнительству, имея техническую специальность, не было событием экстраординарным. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать очерк «Откуда приходят на оперную сцену?», включенный в книгу «Вечно чарующая муза, или еще об опере» польских исследователей и знатоков музыкального театра Эвы и Януша Лентовских.

Как это зачастую бывает в обеспеченных и респектабельных семьях, родители Корелли не особо поощряли интерес сына к вокальным штудиям. Может быть, этому была виной и некоторая нестабильность положения оперных певцов, материальное благополучие которых зачастую чересчур зависело от фортуны.

Конечно, у всех перед глазами был пример великого земляка Корелли — Беньямино Джильи, сумевшего благодаря своему удивительному пению сколотить сказочное состояние, о котором ходили легенды. Впрочем, эти легенды имели под собой вполне реальную основу.

О материальной стороне жизни перворазрядных теноров можно судить хотя бы по такому факту. В 1927 году, то есть через тринадцать лет после начала карьеры, Беньямино Джильи (как мы помним, в молодые годы он начинал трудовую жизнь помощником аптекаря) въезжает в специально отстроенный для него дом в родном Реканати. Вот как его описывает сам певец: «В доме было шестьдесят жилых комнат, двадцать три ванных комнаты, бассейн, римская баня и водопровод. В кухне стоял холодильник таких размеров, что в нем можно было хранить годовой запас продуктов на двадцать человек… Мои владения в то время (впоследствии они еще увеличились) составляли около трех с половиной тысяч гектаров земли и семь больших сельскохозяйственных ферм, связанных между собой восьмьюдесятью километрами специально построенных дорог»*.

Однако были и совсем другие случаи. В расположенном неподалеку от Анконы Пезаро, население которого к началу 30-х годов не превышало пятидесяти тысяч человек, можно было встретить немало известных в прошлом артистов, и их судьба становилась предметом оживленного обсуждения сограждан. Так, например, в Пезаро обосновался покинувший в 1927 году сцену Алессандро Бончи (который, ко всему прочему, был одним из первых, кто поддержал в стремлении получить хорошую музыкальную подготовку совсем еще молодого Джильи). С Бончи неоднократно встречался юный Марио дель Монако, оставивший колоритный рассказ о том, как проводил последние дни жизни легендарный тенор: «Мир театра и оперы был одновременно и притягательным, и безжалостным. Тут можно было снискать огромную славу или, наоборот, попасть в полную немилость у публики. А можно было так никогда и не повстречаться с настоящей удачей. В том Пезаро, который я знал, жили известные тенора. Один из них, Алессандро Бончи — можно сказать, олицетворенный миф — в свое время сводил с ума партеры всего мира и был самым грозным соперником Карузо. Когда я познакомился с Бончи в доме у его внучки, моей подруги, ему было уже шестьдесят четыре года. Он спел нам арию «Вот я и у предела» из «Мефистофеля» Бой-то. Однако исполнение, по-моему, не отличалось совершенством. И несмотря ни на что, Бончи сохранял обаяние своей славы. Одевался он эксцентрично — редингот, галстук a la дипломат с бриллиантовой заколкой, брюки дудочкой, лакированные туфли с белыми гамашами. В этом чуть старомодном одеянии он выглядел неповторимо. Высокие каблуки, прибавлявшие несколько сантиметров к его невыгодному росту, трость из черного дерева с набалдашником слоновой кости, темно-серый котелок из Лондона, — все это как бы подчеркивало прошлое величие артиста.

* Джильи Б. Воспоминания. Л., Музыка, 1964. С. 257 — 258. Как с горечью вспоминает дочь певца Рима Джильи, после смерти великого тенора от всего этого великолепия очень скоро ничего не осталось (см. об этом в ее книге «Мой отец — Беньямино Джильи», отрывки из которой опубликованы в новом издании воспоминаний тенора: Джильи Б. Я не хотел жить в тени Карузо. М., Классика — XXI, 2001. С. 284 — 293).

На самом деле Бончи был гол как сокол. Он охотно рассказывал о своей жизни, но лишь о первой ее части. Сын переселившегося из Чезены в Фано сапожника, юный Бончи дважды в неделю ходил пешком за двенадцать километров в Пезаро Фано на уроки к знаменитому преподавателю вокала маэстро Коэну, преемнику великого Делле Седье. Жизнь Бончи украшали галантные приключения. Такие, например, как бегство в большом автомобиле десятых годов с юной флорентийской поклонницей. Затем пришли годы неудач и упадка. Но, подобно другим, Бончи об этом не распространялся. Он чем-то походил на Пьеро Скьявацци, любимого тенора Масканьи и всех композиторов-веристов. Скьявацци славился в Пезаро своими королевскими чаевыми. В 1910 году было принято одаривать сотней лир подавшего шубу официанта, хотя сто лир по тем временам равнялись хорошей месячной зарплате.

Я как-то увидел его в 1930 году на концерте, устроенном в его пользу маэстро Дзанеллой. Лучше бы мне не видеть его тогда и не слышать, как он с трудом доползает до конца арий. А главное — не знать, что его гонорар за выступление составлял как раз сто лир, то есть равнялся его прежним чаевым (и был даже много меньше, если учесть девальвацию)»*.

Не лучше была и судьба тех итальянцев, которые обосновались в Соединенных Штатах. Приехавший после долгого перерыва в Америку и снискавший, вопреки своему волнению, огромный успех, Беньямино Джильи вспоминает: «Я пережил, однако, и печальные минуты, когда побывал у Антонио Скотти и Паскуале Амато, моих старых коллег по «Метрополитен», которые уже ушли со сцены. В свое время это были великие имена. Во время депрессии 1929 года оба они потеряли все до последнего цента.

* Монако Марио дель. Моя жизнь, мои успехи. С. 38 — 40.