Немирович вернулся [224] . Пьесу назвал «В мечтах». Сегодня сам будет на репетиции, чему все рады, т. к. Санин ведет себя, как мужик. Кантату Гречанинов написал эффектную, красивую [225] . У солистов-актеров мало еще слышатся тона. Я Юлию цежу сквозь зубы и ломаюсь. Я говорила с Лилиной. Она слаба и говорит, что никоим образом не может играть и бывать на репетиции утрами.

Ну, пока до свиданья, родной мой, любимый мой. Ты меня хоть мысленно ласкаешь?..

Будь здоров, счастлив, любовь моя. Целую тебя много раз, целую голову, и грудь, и глаза и долго смотрю в них.

Твоя собака.

Ответь, согласен ли будешь прислать Немировичу новый рассказ, он спрашивал.Антонка, ты должен теперь написать что-нибудь новое, у тебя в голове сидит очень много, ты не ленись, принатужься и пиши.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

12 ноября 1901 г., Ялта

С новосельем, радость моя! Только почему ни ты, ни Маша не сообщаете нового адреса? Этак вскользь Маша сообщила, что вы смотрели квартиру в доме Гонецкой, а взяли ли эту квартиру и где она – ничего не известно. Буду ждать нового адреса, а пока не знаю, что делать, как поступать – писать или не писать.

Елпатьевская немножко наврала. Она говорила тебе, что у меня в кабинете тепло, между тем я отлично помню, как она пожималась у меня в кабинете и жаловалась, что ей холодно. Да, дуся моя, радуйся и торжествуй: я остригся, о чем уже и сообщал тебе. Зубы твоим мылом чищу и вспоминаю тебя каждый раз. Ем отменно.

«В мечтах» – хорошее название, легкое и приятное. Я бы с большим удовольствием прислал Немировичу рассказ, но ведь все, что я теперь пишу, немножко длинно, неудобно для публичного чтения, а то, что я сейчас пишу, едва ли цензурно, т. е. едва ли допустимо для публичного чтения. Нет, уж попроси лучше, чтоб извинил.

Только что сделал открытие: кто-то на моем столе разбил мою большую круглую чернильницу. Очевидно, убирали на столе.

Целую мою славную, хорошую жену, обнимаю и благословляю.Твой Антонио.

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

13-ое ноября вечер 1901 г., Москва

Утром писала тебе и опять села покалякать с «милым другом» Антошечкой. А письма от тебя опять нет – что сие значит? Ты здоров, дорогой мой? Или ты недоволен моими письмами? Я мало рассуждаю? Вероятно, жизнь не наводит на рассуждения. Или все понятно, или все непонятно. Мне скорее все непонятно.

Мне вот все мерещится, что где-то, когда-то мы с тобой всласть поживем вдвоем. Где это будет – я не знаю. Но хочется очень. А тебе хочется? Хочется жизни красивой, широкой, свежей, а способна ли я на нее – не знаю. И это сомнение ужасно.

Дусик мой, что ты поделываешь? Не тоскуй только очень. Свидимся – опять будем вместе, будем счастливы, опять будешь меня называть собакой – да?

Ах, Антон, Антон…

Кто у тебя бывает из интересных? Пиши мне все. Очень жалею, что не могу познакомиться с Бальмонтом. Воображаю, что он за пьесу напишет! Я что-то не верю.

Вишневский с восторгом показывал твою открытку [226] и с восторгом рассказывал, как и что он тебе написал.

В труппе чувствуется нелюбовь к Алексееву, даже больно слушать. Стали его бояться, но не любить. Только молчи об этом.

Сейчас был Немирович, привез мне конфект на новоселье, сидел, болтал. Я ему сказала про Алексеева, – то, что сейчас писала тебе. Он, верно, это сам чувствует.

Театра нового, верно, не будут строить, а перестроят наш. Купец Морозов ассигновал мне сегодня на Юлию, т. е. на туалеты, 500 р., но выйдет, наверное, больше, т. к. она одета по последней парижской моде. Воображаю, во сколько им влетит эта пьеса! А мне на эту Юльку жаль даже директорских денег. Вообще я теперь, как прихожу на репетицию, так на меня нападает спячка, апатия, равнодушие и даже скользит какая-то злоба.

Начал читать рассказ Горького в «Курьере»? [227]

Ну, покойной ночи, мой дорогой, у меня болит голова опять. Увидь меня во сне. Приезжай, когда тебе разрешит это твое докторское чутье. Только не вреди своему здоровью, ради Бога. Целую тебя, родной мой, голубчик мой, любимый мой.Твоя собака

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

17 ноября 1901 г., Ялта

Милая моя супружница, слухи о Толстом, дошедшие до вас, насчет его болезни и даже смерти ни на чем не основаны. В его здоровье особенных перемен нет и не было, а до смерти, по-видимому, еще далеко. Он, правда, слаб, на вид хил, но нет ни одного симптома, который угрожал бы, ни одного кроме старости… Ты ничему не верь. Если, не дай Бог, случится что, то я извещу тебя телеграммой. Назову его в телеграмме «дедушкой», иначе, пожалуй, не дойдет [228] .

А. М. здесь, здоров. Ночует он у меня, и у меня прописан. Сегодня был становой [229] .

Я пишу, работаю, но, дуся моя, в Ялте нельзя работать, нельзя и нельзя. Далеко от мира, неинтересно, а главное – холодно. Получил письмо от Вишневского; скажи ему, что пьесу напишу, но не раньше весны.

У меня в кабинете горит теперь лампа. Пока не воняет керосином, ничего себе.

А. М. не изменился, все такой же порядочный, и интеллигентный, и добрый. Одно только в нем, или, вернее, на нем, нескладно – это его рубаха [230] . Не могу к ней привыкнуть, как к камергерскому мундиру.

Погода осенняя, неважная.

Ну, оставайся жива и здорова, светик мой. Спасибо за письма. Не хворай, будь умницей. Кланяйся своим.

Целую тебя крепко и обнимаю.Твой муж Антонио. Я здоров. Москва подействовала на меня изумительно хорошо. Не знаю, Москва ли это, или ты виновата, только кашляю я очень мало. Если увидишь Кундасову или кого-нибудь из тех, кто увидит ее скоро, то передай, что в настоящее время в Ялте находится д-р Васильев, психиатр, который болен очень серьезно.

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

20-ое ноября, ночь, 1901 г., Москва

Милый, хороший, нежный мой, любимый мой, душу тебя в объятиях и целую тысячи раз за милую фотографию. Ты такой там дусик, что я совсем влюбилась и неудержимо захотелось иметь тебя здесь, около меня, близко, близко…

Какой это доктор Тихонов был у тебя? Можно ему верить? Если да, то это большое счастье! Значит, тогда ты можешь приехать и жить здесь, хотя это страшно. Как ты думаешь, сильный мой человек? Мне без тебя тоскливо и дико. Мне нужна твоя мягкость и нежность. Я около тебя делаюсь лучше. Ты веришь?

Сейчас очень поздно. Я только что вернулась из театра, начерно прошли 2 акта, смотрели гримы, – есть интересные. Пьеса пока никак не идет. Утром репетировали «Чайку» с Загаровым – Сориным. Потом ходила за покупками, обедали; заходили к нам Васильева, Малкиель, Дроздова и приехала Мария Федоровна из Мелихова; Бунин заходил; завтра приезжает его жена. В пятницу мы обедаем у Малкиель.

Отчего ты не хочешь устроиться с немцем Шольц и получать гонорар? Объясни.

Как ты славно, мягко сидишь с Толстым. Я все любуюсь. Ты еще ездил к нему? Ты работаешь, Антонка? Мне спокойно, если буду знать, что работаешь, значит, меньше тоскуешь и занят.

Кончаю, дусик мой, страшно устала. Присылаю письмо, кот. я получила. Целую крепко, обнимаю горячо.Твоя собака.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

22 ноября 1901 г., Ялта

Я послал тебе как-то открытое письмо с изображением Толстого. Получила? Толстой здоров, температура у него нормальная, и пока нет ничего такого, что особенно бы пугало, кроме старости, конечно.

Сегодня нет письма от тебя, радость моя. Поэтому я не в духе. И оттого, что опять был Лазаревский. Здоровье ничего себе, пожаловаться не могу. В театре здешнем, как я уже писал тебе, идут сегодня «Три сестры». Актеры отвратительные, обстановка еще того хуже. А сбор, вероятно, полный. Погода тихая, теплая, облачная.

Я послал тебе фотографию – разве не получила? Что же ты еще хочешь? А та, что мы вместе снимались в Аксенове, у тебя есть.

Итак, помни, деточка, в декабре ты должна быть в Ялте. Непременно! Твой приезд для меня был бы сущим благодеянием. Эта зима для меня самая скучная из всех зим, с удовольствием бы я уехал.

Сегодня Марфуша чистила мой пиджак и пришила пуговицу.