Джейд … В этот миг, электричество покалывает кожу и, когда уколы становятся болезненными, закрываю глаза. Когда я их открываю, он ушел. Но рядом с нами на танцполе стоит Доминик. - Эй, я могу вмешаться?

- Нет. - Резко отвечает Коннор.

- Ц-Ц. Разве леди не должна решать? - Доминик кладет свою руку мне на плечо, его прохладное дыхание касается моей щеки. Озноб пробегает вверх по моему позвоночнику, и я чувствую себя так, словно меня опустошили, словно мое тело жаждет вернуться к нему.

- Да, должна. - говорю я. - Нет, спасибо.

- Ладно, - просто говорит он. Я надеюсь, он не видит разочарования у меня на лице, когда убирает руку с моего плеча.

Склонившись к Коннору, он что-то шепчет ему на ухо. Коннор бледнеет, а затем краснеет как рак. Это происходит так быстро: одним стремительны движением Коннор отпускает меня, разворачивается к Доминику и бьет ему прямо в челюсть. Очевидно, Доминик удивлен, он утрачивает равновесие и падает на пол. Коннор стоит над ним с поднимающейся грудью и сжатыми кулаками. У меня падает челюсть, и я не могу удержаться от полного удовлетворения хихиканья.

К нам шествует директор. - Мистер Деверо, мы не потерпим здесь подобного насилия. Вы и мисс Смит будете вынуждены покинуть нас.

- Не вопрос. - говорю я, потянув Коннора за мной.

Когда мы уходим, я оборачиваюсь в зал и вижу, что Доминик улыбается нам вслед.

На стоянке, я разворачиваюсь перед Коннором и даю ему “пять”. - Отличная работа!

Коннор улыбается мне в ответ, но я вижу, что он все еще сердится на Доминика и жалеет о том, что нас вышвырнули с бала. - Итак, может нам самим устроить вечеринку?

- Что ты имеешь ввиду?

- Попкорн и фильмы конечно. - Он улыбается и помогает мне сесть в машину.

Наша машина начала двигаться, но я все же слышу, как шепоты вращаются вокруг меня, зарываются в уши, царапают кожу. Я пытаюсь отгородиться от них, но продолжаю слышать доводящие меня голоса: Improbus es, improbus es.[1] Они усыпляют меня до помутнения рассудка и будят обратно и, время от времени, клянусь, я вижу или голубые глаза или мертвых девочек, которые наблюдают за мной с обочины. Я закрываю глаза, желая избавиться от них, и приказываю им исчезнуть.

***

Коннор оставляет меня в своем доме, а сам отправляется за фильмами потому, что я больше не могу выдерживать машину. Кажется, что ее сжимают, сдавливая меня, кроме того, металлические двери кажутся слишком тонкими для чего бы то ни было, что рыскает снаружи.

Я поворачиваю ручку двери и чувствую удары, которые грохочут под моими ногами. Я ахаю, но затем понимаю, что это музыкальный ритм. Очень громкая музыка. Толчком я открываю дверь.

Музыка ревет из стереосистемы в кабинете в глубине дома.

«Сегодня я ненавижу весь свет,

Ты слишком хорош для меня,

Я понимаю это, но не могу измениться …»[2]

Я слышала эту песню раньше, но мне сложно представить с какой стати какая-то буйная женская рок-музыка взрывает половые балки у Коннора дома. Голос оттеняет пение исполнительницы. Более высокий и поет невпопад. Я вхожу в коридор и прохожу через кухню. Дверь кабинета приоткрыта. Я колеблюсь перед тем, как заглянуть внутрь. Через узкую щель я вижу, как Дейзи качается туда-сюда и обнимает что-то, прижатое к груди. Я шагаю вперед и избегаю скрипящих половиц, быстро понимая, что половая доска могла бы сломаться, и никто бы ее не услышал при таком то реве гитары.

Дейзи поет? Ее голос пытается следовать резкому ритму, но в нем все еще звучит ее легкая приятность. Песня не совсем подходящая. Она покачивается и поворачивается, подскакивает и выкладывается в песне, не обращая внимания на слушателей. Я подавляю смех, который пузырится у меня в груди. Почти задыхаюсь от него. Дейзи поворачивается ко мне, ее глаза закрыты, губы двигаются в песне. И тогда я вижу их.

Слезы. Слезы оставляют следы в ее макияже, по одной толстой, вертикальной линии под каждым глазом с чистой, бледной, свободной от основы под макияж кожей. Чернота с ее ресниц размазалась над и под веками. Она вся выглядит возбужденной, обессиленной, порозовевшей и выпачканной. Погибшей. Неуравновешенной. Ни ореола света, ни искр, ничего. Во мне что-то обрывается. Печаль Дейзи просачивается сквозь ее кожу, витает в воздухе и немедленно передается мне.

- Дейзи…

Она роняет плоский, квадратный предмет в руках. Тот разбивается на части. Стекло раскалывается. Осколки усеивают пол у ее ног. - О, Джейд… - Она смотрит на меня покрасневшими глазами. - Ты напугала меня.

- Мне так жаль, - я бросаюсь вперед, чтобы помочь ей собрать кусочки.

- Нет, не переживай. - Она опускается на колени и поднимает фотографию, прижимая ее к подолу. Она дает пальцам задержаться на изображении, на миг смотрит на меня вверх и затем занимается подборкой всех разбитых осколков.

Я шагаю вперед и встаю перед ней на колени, подбирая кусочки стекла.

- Это была последняя песня, которую он слышал в моем исполнении … - Тихо произносит она.

-Что?

Она наклоняет шею и кивает в сторону все еще ревущего стерео. - Дэвид и я … мы бывало частенько отправлялись в Французский квартал и немного выпивали. - Она моргает и еще больше слез течет по ее лицу. - Эта песня играла по радио, и он подначивал меня спеть ее.

- А ты?

-Само собой. Я стояла на помосте и пела во всю силу своих легких. - Она улыбается и вытирает нос. - Девид и я так сильно смеялись. Видела бы ты нас. Как два подростка на свидании. Но мы всегда походили на них, ты знаешь. Влюбленные. Счастливые. Даже когда этот человек сводил меня с ума, он заставлял меня смеяться.

Я не знаю, что сказать. Дейзи сидит там, бережно держит в руке фото мужа, как-будто он слишком хрупкий, чтобы отпустить его. Она рассматривает фото, проводя пальцами линии возле его волос и туловища.

- Он был моим лучшим другом. - Ее нижняя губа дрожит. Сидя на полу она выглядит такой же сломанной, как разбитая рамка. Ее глаза тусклые, измученные и какие-то еще. Грустные? Конечно. Но в ее темно-карих глазах есть еще нечто настолько изменчивое, целый водоворот эмоций, удерживаемых одним-единственным якорем, но мне этого не понять. - Мне казалось, что я потеряла его еще до того, как он умер. Муж вечно работал в этом проклятом кабинете над теми гребаными бумагами. В последние несколько месяцев он стал другим человеком.

Я кладу руку ей на плечо. Слишком боюсь сказать что-то … что-то неправильное, что-то равнодушное, что-то такое, что толкнуло бы ее еще. Дейзи тянется вверх и прикасается к моей руке, а затем ложится на нее щекой. - Впрочем, все это стоило того. Ничто не сравнится с любящим тебя лучшим другом.

Ее щека теплая на моей руке. Она играет с подолом моего платья. Ее платья.

- Словно кто-то входит, и твой мир трескается на кусочки, а потом … он здесь, и он тот клей, что держит тебя вместе, который все приводит в порядок. Он был моим восходом солнца, ты знаешь. Он делал мой мир ярким, заставил меня узнать, что день всегда обещает что-то прекрасное и удивительное. - Она закрывает глаза. - Я не видела восхода солнца долгое, долгое время.

Я рассматриваю ее. Уязвимая. Глаза закрыты от всего мира. Должно быть, там, внутри нее, темно. Она так отличается от женщины, которую я встретила в тот, первый день, … она вся сияла и светилась. Я осторожно сажусь рядом с ней. - Дейзи. - Шепчу я. - Когда я впервые тебя увидела, я подумала, что ты выглядела как солнце.

Она открывает глаза и и встречает мой пристальный взгляд. - Как солнце?

Я киваю. - Каким-то образом ты сделала комнату ярче, теплее. И я помню, как подумала, что могла бы опьянеть от солнечного света этой женщины. И я знала, что хотела быть такой же. Я хотела, чтобы люди заблудились в моем свете. Я хотела быть солнцем … как ты.

Стеснительная улыбка изгибает ее губы. - О, дорогая, ты уже чье-то солнце. - Она поднимается и я следую за ней. Я солнце? Для кого-то? Я открываю рот, чтобы заговорить. - Но, говоря об опьянении, я и впрямь думаю, что мне потребуется напиток. Позволь мне только … выбросить это стекло.