Разумеется, человек прямо так не думал. Все это пронеслось по краю восприятия, где-то на полустертой грани сознания и подсознания. Он находился в состоянии транса, не боевого, привычного для многих адептов боевых искусств, а совсем иного, присущего лишь подлинно познавшим собственную суть. Разогнав все мешающие мысли, утопив критическое восприятие в бездне коанов, человек наслаждался потоками солнечного света, льющегося сквозь бетонный потолок и сотни метров скалы над ним. Для этого небесного света не было преград, не было препятствий — кроме одного. Некая черная тень камнем вдвинулась в течение реки, создавая водовороты, нарушающие плавный бег вод. Эту тень следовало нейтрализовать. Предприняв ряд усилий, человек нацелился 'погасить' вопиюще неправильную сущность, однако она была очень, очень сильна. Угроза клубилась, выбрасывала ложноножки отвлекающих атак, проворачивалась сама в себе, предпринимая скрытые маневры, порывами черных масс пыталась погрести под собой чистый свободный солнечный ветер.

Эльф одолевал. Его мышцы извлекали из своих объемов на порядок больше сил, чудовищные по тяжести и почти невидимые от скорости удары то и дело пробивали оборону противника, темп танца все рос и рос, далеко выйдя за пределы возможного, вдобавок он комбинировал, совмещал атаки одновременно на физическом и ментальном планах. Будь ему доступен родной магический, противник был бы уже давно размазан тонким слоем по шершавой стене. Человек держался пока лишь за счет своего невероятного мастерства. В первые мгновения схватки скорость его реакции была равна скорости рефлекса, что само по себе было невероятно. Все равно не хватало. Затем, словно бы скачком одолев ступень, он прорвался на следующий уровень. Программист назвал бы это упреждающим чтением. Ненапряженные, естественные ответы на действия эльфа начинались порой раньше, чем тот начинал отвечаемое движение. Ментальные удары, призванные фрустрировать сознание противника, не достигали цели, потому что цели, как таковой, не было. Человек находился в каком-то виде транса, представляя собой идеально отлаженную боевую машину. Скорость практически сравнялась за счет того, что человек использовал свой организм за 'красной чертой', сам себе нанося аутотравмы. Копились мелкие разрывы мышц и сухожилий, повреждения суставов и связок, лопались под напором крови из бешено стучащего сердца капилляры — но здесь и сейчас они были равны. Ювелирно точные, безупречно выверенные, мощнейшие удары человека, способные убить бегемота, почти все достигали своей цели, но поглощались перестроенным телом эльфа, нанося тому мало вреда, а взять на прием все не удавалось из-за чудовищной силы последнего. Скрещенные ребра, эластичные полотнища сухожильной ткани, дополнительные пласты твердых мышц надежно гасили даже полуторатонные 'длинные' удары человека.

Двенадцать секунд смертельного танца. Эльф двоится, троится в воздухе, отправляя десятки страшных уколов-ударов из самых неожиданных положений. Ему наплевать на неравновесные состояния, на встречные контрприемы, он не слишком-то бережет даже глаза, одного из которых он уже лишился. Сдерживать его ураганный напор становится все труднее. Сверхбыстрые, парадоксально меняющие направления, ломаные движения. Человек пропускает почти две трети атак, удерживаясь лишь силой воли и путем съема ударов, принимает и гасит их возникающими буграми мышц, но каждый из них столь тяжел, что сотрясает все тело. Долго так продолжаться не может.

Неожиданно эльф начинает замедляться. С удивлением прислушиваясь к себе, он чувствует, что удары человека несли в себе кое-что еще помимо ломающей кости мощи. Нечто непонятное распространяется по нервам, свивая гнезда в узлах, снижает скорость передачи сигналов, а затем и вовсе их прерывает, взамен ядовитой волной, лесным пожаром заливая нервы БОЛЬЮ.

Эльф совсем останавливается, замирает статуей, а после валится на пол и кричит. Этот долгий, пульсирующий, протяжный крик, наполненный невероятной болью, вызывает тень улыбки на лице человека, потом его зрачки сужаются до крайнего предела, до игольного отверстия, и он тоже опускается вниз, бессильно растягиваясь на бетоне.

Расположение меридианов энергетического каркаса эльфа, а значит, и уязвимых точек, значительно отличалось от человеческого, и выяснить их в короткие мгновения схватки не представлялось возможным. Посему обширный арсенал атэ-ми, парализующих и шоковых ударов, отлично работающий против людей, оказался практически невостребован. Когда выяснилось, что он все-таки не в состоянии противостоять эльфу, мэйдзин вынужден был обратиться к иным разделам искусства, к темным и страшным тайнам, которые очень не рекомендовалось тревожить без нужды. Заплатив за это десятком лет жизни, мастер сумел сформировать безусловный приказ, действующий на клеточном уровне, и путем нескольких специальных ударов внедрил его в оболочки врага. Это была не магия, а что-то другое. Скорее, высшее постижение жизни. Приказ этот, однажды запущенный, не мог быть отменен, и суть его была — смерть.

Подбежавшие по тревоге спецы мгновенно спеленали корчащегося эльфа, издающего полным крови ртом от прованных в крике голосовых связок такие дикие, влажно булькающие хрипы, что волосы вставали дыбом. Кто-то проверил пульс человека. Тот дышал, и глаза его были открыты, вот только двигаться не мог. Но в глазах его стояла чистая, незамутненная радость от постижения следующей ступени мастерства.

Несмотря на все усилия врачей, им удалось всего на месяц оттянуть конец. Болевой синдром эльфу полностью снять так и не удалось, и жил он теперь на капельницах. Гонору и спеси в нем сильно поубавилось, вернее, они почти исчезли после того, как какое-то низшее существо, человек, даже не маг, сумел сотворить с ним такое.

Выдавать информацию он не желал и постоянно стремился к самоубийству, убедившись в том, что сбежать не получится. Большие возможности волевого контроля доставляли массу проблем людям. Он то останавливал себе сердце, то печень, то запускал стремительное разложение клеток крови. То сокращал гладкомышечную мускулатуру кишок так, что они рвались и начинался перитонит, то напрочь останавливал себе дыхание. Не имея достаточных сведений, противостоять таким попыткам было весьма трудно.

В конце концов, эльф превратился в кусок мяса, распластанный в специальном боксе. Вскрыты все полости тела, внутренние органы частью удалены, частью подключены к установкам принудительной циркуляции. Искуственное сердце, искуственные легкие, шунтированные сосуды, массивный аппарат гемодиализа, сотни разнообразных трубочек, орошающих брюшину физраствором, впрыскивающих препараты и совершающих прочие непонятные действия. Стекло, пластик, металл. Это было по-настоящему, до колик в желудке, страшно, и отражало всю непреклонную решимость людей добыть из врага жизненно важные сведения.

Молчание прекратилось после того, как старший 'важняк' прихватил с собой небольшое зеркальце. В него он показал зафиксированному так, что мог шевелить только глазами эльфу, на что он теперь похож. Вот это его окончательно проняло. Условием он поставил только то, что после допросов его сразу убьют, прекратят все это. Люди согласились, и сведения полились широким потоком. День и ночь, сменяя друг друга, команды добывали самую разнообразную информацию. Культура и социальное устройство, магия и военное дело, история, традиции и обычаи, язык и искусство — их интересовало решительно все. Одновременно ученые снимали тысячи показателей жизнедеятельности, проводили анализы, всяческие пробы и исследования, делали замеры, высевали культуры, клонировали клетки, изучали геном и тонкие структуры. Вся научная мощь Империи была задействована в познании врага.

Спустя месяц эльф умер. Не помогли ни его собственные способности, ни все меры, предпринятые учеными. Древнее искусство разило надежно, и вся современная техника могла лишь замедлить процесс. Под конец он уже не мог говорить, и лишь бешено вращал вылезающими из орбит глазами. Старший разумно не дал никому добить столь страшно умирающего эльфа — а желающие были, особенно, среди медиков, — и его кончина была скрупулезно зафиксирована всеми видами аппаратуры, принеся очередные драгоценные крупицы знаний.