— Мне очень жаль, но мы не сможем поехать, как обычно, летом к тете Люси в Баррингтон. Там можно было бы хорошо отдохнуть от Чикаго. Здесь в это время года так жарко. Твой отец считает, что путешествие для меня будет слишком утомительным. Ты не возражаешь, если останешься в городе, Катарин?

— Нет, мама. Мне нравится ездить в Баррингтон, но только с тобой.

— Приятно слышать это от тебя. — Розали немного подумала, а затем мягко спросила: — Ты привязана к тете, не правда ли?

Катарин удивил вопрос.

— Конечно, мама. Я люблю тетю Люси.

Розали сжала маленькую руку Катарин и продолжила:

— Люси всегда была для меня источником силы, она — мой самый дорогой друг, а не только сестра. — Розали замолчала. Она хотела сказать еще кое-что, но боялась напугать Катарин, и потому тщательно подбирала слова: — Тетя Люси очень любит тебя, Катарин. Ты для нее — как родная дочь. Она всегда тебе поможет, дорогая. Никогда не забывай об этом, хорошо?

Выпрямившись на софе, Катарин отстранилась от матери, пристально глядя на нее. Ее большие ясные глаза беспокойно рассматривали нежное лицо Розали, но не нашли на нем никаких признаков тревоги: странное испугавшее ее выражение ушло. Тем не менее Катарин нервно прошептала:

— Такие странные вещи ты говоришь, мама. Зачем мне тетя Люси, если у меня есть ты?

— Нам всем нужны друзья, дорогая. Я имела в виду только это. А теперь, не прочитаешь ли мне что-нибудь. Немного стихов. Я думаю, было приятно послушать что-нибудь из Элизабет Берретт Браунинг.

Катарин взяла книгу в кожаном переплете, уселась на стуле, нашла сонеты, прошла по ним, пока не нашла тот, который ей нравился больше других и который, как она знала, больше всего любила ее мать.

Ее голос, легкий и чистый, как хрустальный колокольчик, звенел в тихой комнате:

— Как я люблю тебя? Дай сосчитать.

Я люблю тебя до той вышины, ширины и глубины,

В какие только может окунуться моя душа,

Уходя в бездну бытия и благодать…

Дочитав сонет, Катарин подняла голову и посмотрела на мать, улыбаясь и рассчитывая на похвалу. Но улыбка тут же исчезла, она небрежно отбросила книгу и побежала к софе. На впалых щеках Розали блестели слезы, а рука, поднятая, чтобы утереть их, дрожала.

— Мама, мама, что случилось? — воскликнула Катарин, обнимая свою мать. — Почему ты плачешь? Я не хотела читать сонет, который бы расстроил тебя. Я думала, что этот тебе нравится.

— Он нравится мне, дорогая, — сказала Розали, думая с печалью о Патрике и улыбаясь сквозь слезы, — мне не грустно, конечно, нет. Сонет прекрасный, меня очень растрогал твой голос и твоя манера чтения — такая осмысленная и эмоциональная. Я уверена, из тебя получится прекрасная актриса.

Катарин поцеловала мать в щеку.

— Прочитать тебе еще один, не такой грустный?

Розали покачала головой:

— Я думаю, мне нужно прилечь, Катарин. Я чувствую себя немного усталой. — Она слегка наклонилась и коснулась кончиком пальца щеки дочери. — Ты необыкновенная девочка, моя дорогая. И я тебя очень люблю.

— Я тебя тоже люблю, мама!

Розали встала, держась за подлокотник дивана и делая неимоверное усилие, чтобы скрыть от дочери внезапно охватившую ее дрожь.

— Ты придешь ко мне попозже, дорогая?

— Да, мама, — ответила Катарин.

Розали кивнула, не в силах что-либо ответить, и направилась в свою спальню. Катарин пошла по дому искать Райана. Взбираясь по ступенькам на третий этаж, она почувствовала, что ей стало жарко. Горячий воздух был наполнен влагой, в доме было более душно, чем обычно. Подойдя к двери старой детской комнаты, она почувствовала, что ее платье стало влажным и прилипло к телу. Катарин нашла Райана, как и ожидала, сидящим за столом. Он рисовал.

— Можно посмотреть? — спросила Катарин, пересекая комнату и направляясь к нему.

Райан кивнул:

— Конечно. Я только что закончил. Не поднимай ее. Она еще мокрая.

Катарин поразила его акварель. Пейзаж был выполнен нежными весенними зелеными и сдержанно-розовыми, а также светло-желтыми и нежно-голубыми красками. От рисунка невозможно было оторвать взгляд — в этих расплывчатых тонах было что-то магически-притягательное. Это был лучший его рисунок, и Катарин охватил благоговейный трепет от осознания того, каким редкостным талантом обладал ее брат. Трудно было поверить, что десятилетний мальчик мог создать такой шедевр.

— Ты скопировал его с книги? — спросила она, заглядывая через его плечо.

— Нет, что ты! — воскликнул Райан оскорбленно. Его глубокие зеленые глаза, так похожие на глаза матери, заблестели от обиды, но потом он усмехнулся: — Ты не узнаешь это, глупышка?

Катарин покачала головой. Райан покопался на столе и вытащил фотографию.

— Смотри. Это сад тети Люси в Баррингтоне, — заявил он, сунув фотографию ей под нос.

— Но у тебя он выглядит намного красивее, — воскликнула Катарин, еще более пораженная его выдающимися способностями. — Послушай, Райан, ты же настоящий художник! Когда-нибудь, я уверена, ты будешь знаменитым, и я буду гордиться тобой.

Он снова усмехнулся, отчего на щеках и вокруг переносицы запрыгали веснушки, похожие на кусочки жженого сахара:

— Ты действительно думаешь, что я стану настоящим художником? Побожись.

— Честно, Райан, вот тебе крест, — ответила она, улыбаясь.

В этот момент дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Патрик О’Рурк. Дети вскочили и испуганно посмотрели друг на друга. Его ураганное появление было совершенно неожиданным, особенно в такое время дня.

— Так вы оба здесь! Какого дьявола вы здесь делаете, когда внизу я построил отличную комнату для игр?! Я зря потратил деньги?

Катарин, опиравшаяся на Райана, почувствовала, как напряглись его худые плечи. Она медленно сказала:

— Нет, папа, не напрасно. — Наступила небольшая пауза. — Мы почти всегда играем в комнате для игр, — находчиво солгала она.

— Я рад это слышать, — сказал Патрик и сел в кресло-качалку.

Это был высокий, мощного телосложения человек. Кресло было для него маловато, но он, кажется, не замечал этого. Он рассматривал их обоих проницательным и пытливым взглядом голубых глаз и наконец сосредоточил внимание на Райане.

— Как дела, сынок?

— Хорошо, па, — мягко ответил Райан, который всегда робел в присутствии своего отца.

— Хорошо, хорошо. — Патрик откинулся назад и начал тихо качаться, задумавшись. Наконец он поднял свою темную львиную голову и сказал: — Тебе не икалось сегодня, Райан?

— Нет, па. — Райан был застигнут врасплох вопросом отца. Он нервно шмыгнул носом и еще больше оробел.

— А должно бы была мой мальчик. Я говорил о тебе с моими политическими друзьями сегодня за ленчем. Партийными боссами. Я был в центре города, чтобы сделать регулярные и значительные взносы в фонд Демократической партии. Как ты знаешь, у нас лучшая политическая машина в стране. Великолепная. — Он бросил взгляд на Райана: — И ирландский контроль, хотел бы я добавить. Никогда не забывай об этом, мой мальчик. Между прочим, я сказал своим друзьям, что мой сын собирается стать самым большим политиком, какого только видел Чикаго. Да, я сказал им, что ты собираешься стать конгрессменом, а затем и сенатором — мне понравилась их реакция. Они полностью одобрили твой выбор.

Патрик ясно увидел смятение на лице Райана, удивленный взгляд Катарин и продолжал:

— Я дал им обещание и это обещание выполню. Я…

Он обрубил конец предложения и выдержал паузу, чтобы еще больше подчеркнуть важность и вес заявления, которое он собирался сделать. Глубоко вздохнув, Патрик холодно посмотрел на детей и произнес убежденно и с гордостью:

— Я обещал им, что мой сын станет первым ирландским католическим президентом Соединенных Штатов. — Патрик скрестил руки на широкой груди, и, довольный собой, откинулся на качалке, сверля обоих детей взглядом.

Поскольку ни один из них не заговорил, Патрик сказал: