– Да, сэр. – Она вытирает глаза подолом ночной рубашки.

– Дядя устал, – говорю я девочке. – Ему нужно поспать.

Она покорно отходит от кровати.

– Мы пойдем в парк, тетя Шад?

– Конечно. – Меня осеняет счастливая мысль, и я решаю написать Энн и спросить, не хочет ли она прокатить в своем модном экипаже двух маленьких пассажиров. Сама я намерена ехать на лошади, которую подарил мне Шад. Я горячо надеюсь, что мы будем кататься вместе, когда он поправится.

Он должен поправиться. Я не признаю альтернативу.

Выезд в парк – большой успех. Энн правит сама, у моей кобылы, как и предсказывал Шад, прекрасный шаг. Она только что из стойла, ей не терпится пуститься в галоп, что можно сделать, поскольку в парке никого нет. (Я уже давно на ногах, но по меркам светского общества еще рано.) Я отдаюсь на волю лошади, Энн пускает рысцой запряженную в экипаж пару.

Когда моя лошадь успокаивается, я, к восторгу Джона, поднимаю его на луку седла.

У нас с Энн нет возможности поговорить об интимных делах, но она весела, улыбчива, сочувствует Шаду. Подруга увлеченно рассказывает мне о предстоящем бале, говорит, что Шад должен к этому времени поправиться, и мы обсуждаем платья и оформление дома. Мы нежно целуемся, – я наклоняюсь с седла, она приподнимается с высоких козел, – и я поручаю свою кобылу, которую решила назвать Кассандрой, конюху.

Эмилия и Джон бегут рассказать миссис Прайс о своем приключении, я вхожу в дом. У дверей спальни я говорю с Робертсом, который побрился и переменил рубашку, но выглядит усталым и встревоженным.

– Когда лихорадка прекратится, он поправится, миледи.

– Надеюсь.

Я прохожу через кабинет в гардеробную, не желая беспокоить Шада, и велю принести горячей воды. Этой гардеробной пользуется главным образом Шад, здесь хранится его одежда. Открыв шкаф, я провожу кончиками пальцев по его хрустящим накрахмаленным рубашкам, тонким чулкам, прижимаюсь щекой к податливой мягкой коже бриджей. Если я не могу коснуться его, я могу потрогать то, что соприкасалось с его телом.

Потом закрываю дверцы, приказав себе не глупить, – что я буду делать, если войдет слуга?

Я умылась, переоделась, а когда зазвонил дверной колокольчик, спустилась в гостиную принять визитеров.

Моя мать с красными глазами бросается обнять меня.

– Дитя мое, бедное дитя, овдовела до срока!

– Он еще не умер, – отвечаю я, сознавая, как неприветливо это звучит. Я вижу горе на лицах Карстэрса, Мэрианн, Бирсфорда и дюжины членов семейства Трелейз, имен которых не могу вспомнить. Я обращаюсь ко всем собравшимся в комнате: – У Шада все еще сильная лихорадка, но я полагаю, что никакая опасность ему не грозит. Он в очень дурном настроении, а это, я уверена, хороший признак. К сожалению, он отказывается кого-либо принять, но он так ужасно выглядит, что вы и сами не захотите его видеть сейчас.

После моего заявления все улыбаются. Я велю подать чай, достаю из буфета мадеру и пытаюсь вспомнить, кто есть кто. К моему удивлению, Бирсфорд с удивительным тактом напоминает мне имена.

– Энн шлет вам сердечный привет и сожалеет, что не смогла сама приехать, поскольку у нее другая договоренность. Это, как вы помните, моя кузина Мария, довольно дальняя родственница, если быть точным, мэм. А это кузен Телфорд, добрый парень, который может говорить только о лошадях, верно, сэр? Я полагаю, что Шад недавно купил у него кобылу.

– Да, сэр. – Я пожимаю ему руку с большим энтузиазмом. – Она просто великолепна, я назвала ее Кассандра. Мой отец тоже очень интересуется лошадьми.

– Леди Шад, у меня есть прекрасная пара серых, если мистер Хейден или Шад интересуются.

– Нет, не интересуются. – Бирсфорд берет мою руку. – Миссис Гарранд и ее дочери, которых вы уже знаете, а это капитан Бердж, родственник со стороны моей матери. Не играйте в карты с этим господином, мэм...

И так я оказалась в лоне семейства Трелейзов, которое приняло меня с удивительной теплотой (кроме миссис Гарранд, которая держалась с ледяной официальностью), довольно скоро ко мне уже обращаются по имени. Мы болтаем на обычные темы – о слугах, о городских сплетнях, – и я соглашаюсь сегодня вечером посетить вместе с родственниками Воксхолл, поскольку все уверяют меня, что отсутствие свежего воздуха повредит моему здоровью.

– Но Шад... – говорю я.

– Чепуха! – Бирсфорд сама доброта и любезность, и я немного понимаю, почему Энн любит его. – Вы должны поехать, моя дорогая Шарлотта. Я настаиваю на этом. Энн мне покоя не даст, если вы не поедете.

Глава 13

Шад

Шарлотта так уверяет меня, что; я не умру, что, подозреваю, все наоборот. Она также настаивает, что отвратительные струпья, которые теперь украшают мою персону, признак выздоровления. Кроме того, она сказала моим родственникам, что я поправляюсь, и они провели здесь полдня, истребляя запасы вина и чая.

Что она знает? Она всего лишь женщина, и не особенно опытная и образованная в этой области. Она сказала, что любит читать, но я никогда не видел в ее руках что-нибудь, кроме модного журнала вроде того, что упал на пол, когда она заснула. Подозреваю, она усердно подкреплялась мадерой, изображая хозяйку дома.

– Не чешитесь. – Ее глаза все еще закрыты, но она явно не спит.

Кроме того, мое состояние позволяет ей отдавать распоряжения, словно я слуга, и исполнять роль моего камердинера. И теперь она наливает очередной стакан безвкусного ячменного отвара, черт бы его побрал. Мне отчаянно хочется пива. Скоро она снова станет пихать в меня кашу.

Я хочу, чтобы она разделась и легла со мной в постель. Нет! Это неприлично. Моя собственная жена!

Но если я умру, то должен ей кое-что сказать.

– Шарлотта?

– Горшок?

– Нет. Бастарды.

– Вы не умрете, сэр. Вам не нужно собирать членов семьи и устраивать сцену у смертного ложа.

– Я должен был сказать вам о них раньше.

Она хмурится.

– Да, сэр, но они хорошие дети.

– Эмилия моя сводная сестра, одна из внебрачных потомков моего отца. Джон – мой племянник, ребенок моего брата.

Долгое молчание. Я не уверен, что она мне поверила.

Я продолжаю:

– Я пытался сказать вам это после нашей свадьбы.

– О да. Вас прервало появление вашей любовницы. Или вы скажете, что она чужая любовница?

– Фактически да. – Поскольку я поклялся Бирсфорду сохранить тайну, я больше не говорю на эту тему. – Когда я вернулся в Англию после смерти Фредерика и унаследовал титул, я узнал о существовании бастардов и разыскал их. Эмилию после отъезда ее матери приход устроил в услужение, она работала до полусмерти и голодала. Джона я тоже нашел полуголодным. Как я мог не забрать их?

Она судорожно вздыхает.

– С вашей стороны это замечательно. Спасибо, что рассказали, но вы глупец, что не сообщили мне раньше. – Она энергично встряхивает бутылку с лекарством. – Пожалуйста, снимите сорочку.

– Бесстыжая соблазнительница, – бормочу я, чтобы поддразнить ее, и стаскиваю сорочку. – Шарлотта, я сказал правду о миссис Перкинс.

– Очень смешно, сэр.

Я взвизгиваю, когда большая холодная капля притирания падает мне на спину. Будь я проклят, если стану спорить с Шарлоттой!

Она обрабатывает мне спину и ноги. Не знаю, как ей удается передавать свое раздражение только касанием, но Шарлотта умеет это делать. К сожалению, ее прикосновение производит на меня обычный эффект.

– Можете повернуться.

– Я бы предпочел этого не делать.

– Пожалуйста.

Я поворачиваюсь.

– О! – Она замирает, подняв бутылку. – Полагаю, этого не происходит, когда о вас заботится Робертс? Думаю, он бы пришел в большое смущение.

– Нет, мэм, не происходит, и менее живой интерес с вашей стороны будет кстати.

– У меня нет живого интереса, сэр. Как можно живо интересоваться столь частым явлением?

– Спасибо, мэм... ух! – Черт бы ее побрал, она плюхает щедрую порцию холодного зелья на самое чувствительное место. – Думаю, вам лучше растереть лекарство, Шарлотта.