Что и говорить, у дверей «Майнор-клаб» собралась целая толпа желающих поглазеть на представление. Бобби в своих высоких шапках и ремнях оцепили подъезд, откуда арестованных препровождали в крытые кареты. Мужчины либо шли молча, понурив головы, либо поносили полицейских на чем свет стоит; шлюхи по большей части плакали, хотя некоторые пытались брыкаться и царапаться.

Будь мы поумней, то держались бы на расстоянии, но стало темнеть, и мы подошли поближе. Мы пробрались к краю толпы, и надо же было случиться, что как раз в этот момент вывели того юнца в розовом сюртуке, хнычущего и бледного. Спиди рассмешил его несчастный вид, и повернувшись ко мне, он пропел:

— Слушай, Флэши, что же скажет мама?

Юнец, видно, услышал; он обернулся и заметил нас. Взвизгнув, эта презренная шавка указала на нас:

— Они тоже были там! Эти двое — они тоже прятались!

Если бы мы не дрогнули, никто бы ничего не доказал, но инстинкт бегства укоренился во мне слишком глубоко: не успели бобби повернуться к нам, я уже мчался как заяц. Увидев, что мы бежим, они бросились в погоню. У нас получилась неплохая фора, но недостаточная, чтобы успеть скрыться из глаз, нырнув за угол или в подворотню; Сент-Джеймс — чертовски плохой район, чтобы бегать от полиции: улицы слишком широкие, и нет укромных переулков.

Поначалу нас разделяло ярдов пятьдесят, но потом они начали приближаться — особенно двое, размахивающие дубинками и приказывающие нам остановиться. Я почувствовал, что начинаю хромать. Мускулы сломанной при Джелалабаде ноги еще не совсем восстановились, каждый шаг отдавался болью в бедре.

Спиди это заметил и замедлил бег.

— Эгей, Флэш! Ты что, отбегался?

— Нога, — говорю я. — Больше не выдержу.

Он бросил взгляд за спину. Вопреки плохой характеристике, которую дает ему Хьюз в «Школьных годах Тома Брауна», Спидикат был храбрым, как терьер, и готовым в любой миг ввязаться в драку — совсем не то, что я. [V*]

— Понятно, — говорит он. — Тогда к дьяволу все. Давай остановимся и покончим с ними. Их только двое… хотя нет, проклятье, там позади еще. Покажем всем, на что мы способны, старина.

— Без толку, — прохрипел я. — Я не в состоянии драться.

— Предоставь это мне, — кричит он. — Я задержу их, пока ты не скроешься. Да не стой тут, парень: разве ты не понимаешь, что не к лицу герою Афганистана оказаться в кутузке? Жуткий скандал. Не беспокойся обо мне. Ну, идите сюда, ублюдки в синих мундирах!

Он развернулся посреди дороги, обзывая их и приглашая подойти ближе.

Я не колебался. Если найдется такой осел, что готов принести себя в жертву ради Флэши, — значит сам виноват, пусть получает по полной. Оглянувшись, я увидел, как он остановил одного из бобби ударом прямой левой и сцепился со вторым. Потом я свернул за угол, ковыляя со всей скоростью, которую позволяла больная нога. Я добежал до конца улицы, пересек площадь; бобби еще не показались. Обогнул разбитый в центре садик, и тут нога буквально подломилась.

Привалившись к изгороди, я отдыхал, судорожно хватая воздух. Издалека до меня долетал боевой клич, который все еще издавал Спиди. Где-то неподалеку послышался топот. Оглядевшись в поисках убежища, я увидел пару экипажей, стоящих у дома, выходящего на огороженный садик. До них было недалеко, а оба возницы сидели в первом из экипажей, обсуждая лошадей. Меня они не видели; если мне удастся доковылять до второго и забраться внутрь, ищейки останутся с носом.

Хромать бесшумно не так и просто, но мне удалось незамеченным добраться до экипажа, открыть дверь и укрыться в нем. Я скорчился, чтобы меня не было видно и, затаив дыхание, стал прислушиваться к звукам погони. Несколько минут все было тихо. «Потеряли след», — подумал я, и тут услышал новый звук. От двери одного из домов донеслись женский и мужской голоса. Раздался смех, пожелания доброй ночи, цоканье шагов по мостовой и скрип подножки. У меня перехватило дыхание, а сердце бешено забилось; дверь экипажа распахнулась, стало светло, и я осознал, что смотрю в глаза одной из самых красивых девушек, которых мне доводилось встречать.

Нет, самой красивой. Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю женщин, которых знавал: блондинок и брюнеток, худеньких и полных, смуглых и белолицых — их сотни, сотни… — я не могу найти ни одной, что могла бы сравниться с ней. Одну ногу она поставила на подножку, руки, придерживающие юбку из алого сатина, были отведены назад, открывая взору белоснежную грудь, на которой сверкало колье из бриллиантов, соперничающих своей роскошью с ниткой жемчуга в ее иссиня-черных волосах. Большие темные глаза уставились на меня, а губы, не слишком большие, но полные и алые, приоткрылись в удивленном вздохе.

— Господи боже! Мужчина! Какого черта вы тут делаете, сэр?

Должен вам признаться, такого рода приветствие не часто можно было услышать из уст леди в дни молодой королевы Виктории. Любая другая завизжала бы и рухнула в обморок. Подумав, я решил, что в данной ситуации лучше всего сказать правду.

— Я прячусь.

— Это-то я вижу, — говорит она. В голосе ее слышались нотки приятного ирландского акцента. — Но от кого? И почему в моем экипаже, не потрудитесь ли объяснить?

Я не успел ответить, поскольку из-под ее локтя появилось лицо мужчины. При виде меня он выругался по-иностранному и подался вперед, словно желая защитить даму.

— Умоляю, я не причиню вреда, — торопливо заверил я. — За мной гнались… полиция… нет, нет, я не преступник, честное слово. Я находился в клубе, когда туда нагрянула облава.

Мужчина по-прежнему не сводил с меня глаз, зато женщина приоткрыла ротик в очаровательной улыбке, и рассмеялась, откинув голову. Я улыбнулся самой заискивающей улыбкой, какую смог изобразить, но мое обаяние произвело на ее спутника не больший эффект, чем если бы я был Квазимодо.

— Убирайся отсюда немедленно! — отрезал он ледяным тоном. — Немедленно. Слышишь?

Я сразу же почувствовал к нему крайнее нерасположение. И не только из-за его манер или выражений, но еще и из-за внешнего вида. Он был высок, примерно с меня ростом, узок в бедрах и широк в плечах, и при этом чертовски привлекателен. У него были серые глаза и одно из тех четко очерченных лиц в обрамлении русых волос, при виде которого вспоминаешь про моральный облик скандинавских богов — в любом случае, он был слишком правильным, чтобы находиться в компании с такой жгучей красоткой.

Я попытался было что-то сказать, но он снова рявкнул на меня. И тут на помощь мне пришла женщина.

— Ах, оставь его, Отто, — говорит она. — Разве ты не видишь, что это джентльмен?

Я собирался сердечно поблагодарить ее, как вдруг на мостовой послышались тяжелые шаги и мрачный голос спросил, не видели ли здесь джентльмена, пробегающего через площадь. Ищейки снова напали на след, и на этот раз загнали меня в угол.

Но не успел я даже рта раскрыть или пошевелиться, как леди уселась в экипаж и прошептала:

— Вставай с пола! Ну же, болван!

Я подчинился, несмотря на боль в ноге, и плюхнулся рядом с ней на сиденье. Тут ее компаньон, лопни его глаза, и говорит:

— Вот тот человек, констебль. Арестуйте его.

Сержант просунул голову в дверь, оглядел нас и в сомнении спрашивает русоволосого:

— Этот джентльмен, сэр?

— Конечно, кто же еще?

— Ну… — бобби пришел в замешательство, видя, что я сижу важный, как король. — Вы уверены, сэр?

Блондин издал еще одно чужеземное проклятие, и сказал сержанту, что уверен, обозвав его дураком.

— Ах, Отто, прекрати, — говорит вдруг леди. — Сержант, это и вправду слишком жестоко с его стороны. Он разыгрывает вас. Этот джентльмен с нами.

— Розанна! — блондин вышел из себя. — Что ты задумала? Сержант, я…

— Не валяй дурака, Отто, — говорю я, входя в роль, и вспыхиваю от радости, чувствуя как леди сжала мою ладонь. — Залезай к нам и поедем домой. Я устал.

Иностранец одарил меня разъяренным взором; между ним и сержантом разразилась ожесточенная перебранка, доставлявшая леди Розанне невероятное удовольствие. Подошли кучер и другой констебль. Тут сержант, весь спор хмуро косившийся на меня, снова просовывает голову в экипаж и говорит: