— Хорошо оберлёйтнант. Унтер-фельдвебель Румпф, должен вам заметить, достоин большего поощрения, чем избиение пленного палкой. Подумайте об этом. Командир взвода моментально покраснел. — Об успехах в бою будет доложено в полк господин оберлёйтнант.

— Хорошо и прикажите привести пленного к нам. Я и майор Зигель допросим его. Я знаю немного русский язык. Только приведите военнопленного в порядок. Не нарушайте конвенцию об обращении с военнопленными.

— Слушаюсь господин оберлёйтнант.

Когда Ольбрихт зашел в дом, здесь уже работа кипела вовсю. Солдаты быстро и весело выносили старую мебель и различную канцелярскую рухлядь. Два гренадера, напевая известную солдатскую песенку: 'Я замужем и то, что вы молодой человек умеете делать, то же самое умеет делать мой муж' ударами прикладов сбили доску, владельца здания, а затем водрузили над входом нацистский флаг. Красное полотнище с белым кругом и черной свастикой по центру сразу придало зданию мрачно-зловещий вид.

Ольбрихт прошелся по коридору помещения, и случайно наступил сапогами на осколки стекла. Раздался характерный хруст. Лицо оберлёйтнанта скривилось как от зубной боли. О, черт! — выругался он. Ольбрихт плохо переносил звук раздавленного стекла.

Обойдя осколки и переступив через сваленные комиссарские газеты, он открыл очередную дверь и вошел в большую комнату. Посредине комнаты вальяжно на венском стуле сидел майор Зигель. Он курил сигарету и раздумывал о выполнении текущих задач. Увидев Ольбрихта, Зигель прервался от своих размышлений и без энтузиазма спросил:

— Как дела господин Ольбрихт? Разобрались с танкистами? — Майор Зигель, как и любой трусливый человек, а он был таковым, недолюбливал мужественных людей. В них он видел опасность для своего существования. К разряду таких людей он относил и Ольбрихта. С первой встречи перед войной, когда Франц прибыл в управление корпуса, он не возлюбил того за прямоту, честность, офицерскую порядочность, а позже и за смелость в бою. Сам Зигель был малодушным, неискренним, боязливым человеком и понимал, что рядом с Ольбрихтом выглядит тускло. Это всегда его возмущало, а ведь он был гораздо старше этого сопляка. Но побороть в себе мучавшие внутренние противоречия он не мог. Поэтому, будучи старшим по званию, он не мог приказать оберлёйтнанту Ольбрихту. Он его просто боялся. Считал его выскочкой и 'выдвиженцем'. Всегда оказавшись рядом с ним при решении служебных дел, он старался уйти от ответственности и подставить под удар Франца.

— Как дела господин Ольбрихт? — вновь задал вопрос Зигель, видя молчание молодого адъютанта. — Умерили танкисты вашу прыть?

— Сейчас приведут сюда военнопленного господин майор, и мы его допросим. Не возражаете? — не замечая колкости майора, ответил тот.

— Зачем он нам нужен? Это не наше дело Франц. Пусть танкисты сдадут его в штаб полка, — Зигель вскочил и стал нервно ходить по комнате.

— Возможно дело не наше. Но я господин майор не могу позволить этим веселым парням просто вот так убить человека. Это не гуманно.

— Что вы говорите? Не гуманно! — язвительно воскликнул интендант. — А вот наш великий фюрер учит, что славянские расы, как низшие, мы должны уничтожать, во имя великой арийской нации. Разве это не так? Вы можете пострадать Франц за свой гуманизм. -

Тем не менее, он военнопленный и мы обязаны его допросить, — не сдавался Ольбрихт.

— Как хотите, но без моего участия. У меня много и других дел. Не забывайте, что вам поручено подобрать помещение для генерала. Как подберете, дайте мне знать, чтобы привести дом в порядок. Завтра штаб должен работать в Поляниновичах.

— Я все прекрасно помню господин майор. Я вас не задержу. В этот момент открылась дверь и двое панцершютце с автоматами втащили в комнату русского танкиста. Он был настолько слаб, что не стоял на ногах, и солдатам пришлось его придерживать, чтобы он не упал.

— Посадите его на стул, — приказал Ольбрихт, — и принесите воды.

— Слушаюсь, — ответил один из солдат и выбежал за водой.

— В общем, Франц, мне делать здесь нечего, — заторопился Зигель. — Допрашивайте пленного сами, если горите желанием. Но я бы вам не советовал. Майор Зигель раздраженно пошел на выход. Проходя мимо военнопленного русского, ему внос ударил резкий запах пота, крови и человеческой мочи. Тот бесчувственно сидел, склонив голову на грудь. Интендант презрительно посмотрел на русского и с отвращением скривился:

— И эту дохлую русскую свинью я должен допрашивать Франц? Его место на помойке. Руки противно пачкать. Фу!

— Я вас не задерживаю господин майор.

— Еще бы, господин оберлёйтнант. Не забудьте о своем поручении.

— Идите господин майор. Пусть ваши люди выставят охрану у двери.

— До встречи господин Ольбрихт, — майор, тяжело дыша, удалился.

После того как на пленного русского вылили полведра воды, он открыл глаза.

— Ваша фамилия, звание, должность, воинская часть? — начал вести допрос Ольбрихт.

— Пить. Дайте попить воды, — простонал пленный.

Оберлёйтнант дал команду конвоиру и тот поднес пленному котелок с водой. Пленный с жадностью выпил треть котелка холодной колодезной воды и краешками губ улыбнулся:- Спасибо.

— Ваша фамилия, звание, должность, воинская часть? — повторил свой вопрос Ольбрихт. Паренек-танкист жалобно посмотрел на немецкого офицера и тихо заскулил:

— Курнуть дайте разочек.

— Что? — переспросил того Ольбрихт.

— Папироской угости господин офицер. Не будьте жмотом.

Ольбрихт не все слова перевел, что произнес пленный, но понял одно, что тот хочет курить. Сдерживая раздражение, он приказал солдату угостить пленного сигаретой, так как сам не курил.

— Чувствуется Европа, не то, что наша махра! — немного отойдя от побоев и насладившись первыми затяжками сигареты, более спокойно и уверено проговорил танкист.

— Ваша фамилия, звание, должность, воинская часть? — третий раз как заводной произнес один и тот же вопрос Ольбрихт.

За короткое время войны в Польше и здесь с Советами он понял, что все военнопленные разные. Уже с первых шагов допроса, по их поведению, видно как они будут вести себя дальше: толи замкнуться и будут ждать своей смерти, толи сразу сдадут всю военную информацию, толи как этот тщедушный русский танкист будут торговаться. Да этот торгуется и все мне расскажет, утвердился в своем убеждении Ольбрихт, когда русский, устремив на него взгляд побитого хорька, все в той же жалостливой манере промямлил:

— Вы меня не убьете? Я буду жить, если отвечу на все ваши вопросы господин офицер. Я все расскажу.

— Да, да вы будете жить.

— А вы не брешете?

Ольбрихт смутился. Он понял, что это бранное слово. Но разве он мог гарантировать жизнь танкисту, в этой военной мясорубке. Конечно, нет. В любую минуту каждого из них может поджидать смерть. Когда жизнь немецкого солдата и марки не стоит, а русского и подавно — копейки. Какая может быть гарантия? Вон их сотни тысяч пленных, взятых в окружениях и котлах. Что их ожидает? Конечно смерть: от пули, болезней и голода. Это война. У этого русского единственный выход уцелеть на время — это стать помощником Германской армии. Он слышал, что в оккупационных районах стали формироваться первые полицейские отряды 'Ordnungsdienst', сокращенно 'OD'. Его путь лежит только туда.

— Все будет зависеть от вашей преданности Великой Германии, ее порядкам, установленным на территории Советов, — через небольшую паузу твердо произнес оберлёйтнант.

— За меня не беспокойтесь господин офицер! — танкист в порыве подался вперед. Я детдомовский. Терять мне нечего. Все самое дорогое у меня 'энкавэдэшники' отняли и мамку и отца, — русский всхлипнул.

— Говорите медленней, я не все понимаю.

— Хорошо господин офицер, я сделаю все, что вы скажете, — тщедушный вытер обожженной грязной рукой глаза и притих.

— Последний раз повторяю. Ваша фамилия, звание, должность, воинская часть.

— Криволапов Степан Архипович, механик-водитель 1-го взвода, третей роты, 2 го батальона, 99 танкового полка, войсковая часть 7805, 50 танковой дивизии, — медленно, но четко отрапортовал пленный танкист.