- Владыка, - прошептал он одними губами.

   - Как идут дела?

   - Он в комнате. Не двигается, но бодрствует. Он что-то пишет: горит свеча.

   - Так. Тогда зачем ты звал меня?

   - Господин, Фидес болен. Моё присутствие ослабляет его. Я боюсь, новый приступ его убьёт, и виной тому будет моё воздействие.

   - Как скоро может быть приступ?

   - Сложно сказать, Владыка. Может быть, очень скоро. Сегодня...

   - Так, - повторил Конор. Улыбка сошла с его лица, он играл желваками. - От... Отлично. Продолжай.

   - Господин?!

   - Продолжай. Пусть Фидес умрёт, - он со злостью втыкал свою трость в землю садовой дорожки на каждой точке. - Дэви не узнает о твоём участии, обещаю. Продолжай!

   - Да, Владыка.

   Конор быстро ушёл. Его лицо вновь было улыбчивым и довольным, только озёра-глаза потускнели, словно затянулись льдом. У дальнего перекрёстка его ожидал экипаж, и, садясь в него, он задумчиво промолвил:

   - Мне нужен другой Избранный.

   Это эхо его мыслей прозвучало как оправдание. Поморщившись, Конор плотно сомкнул губы и не проговорил более ничего. Молодой Низший истуканом простоял в пустом тёмном саду почти всю ночь. Он ушёл за час до рассвета, не замеченный никем. Скоро вслед за этим в комнате на втором этаже затрепетал огонёк свечи, начавший тонуть в лужице воска. Дрожащий свет освещал лист бумаги, лежавший на столе. На листе дрожащей, неверной рукой было написано несколько фраз:

   "Перед Избранным два пути. Первый из них ведёт в бессмертие, и сейчас он представляется мне наилучшим. Второй же путь - целительство - кажется слишком зыбким... Старая сказка - опасная сказка! Мы произносим: "Избранный", "Дар" - и дверь в сокровищницу отворяется. Но золото ли блестит во тьме пещеры или это - чешуя дракона; драгоценные каменья то - или слепые глаза древнего ужаса? Полно, какая сокровищница? - мы в логове чудовища! Дар - великая, страшная сила, и не мне выпускать её в мир. Нет, нет. Избранный не тот, кто выбран Даром, а тот, кто владеет Даром. Может быть, будь я моложе, я б не побоялся взять эту ношу. Но сейчас я скорее предпочту отказаться от звания Избранного-целителя...".

   Огонёк в последний раз слабо прошипел проклятие и погас. Комнату и слова отречения на листе скрыл предутренний мрак.

   Не просыпаясь, Мира почувствовала, что день сменился ночью. Паутина лучей света, оплетавшая мир, растворилась, белый шар обманчиво слабого зимнего солнца прыгнул за горизонт. На землю опустилась тень. Все крики тысячи тысяч заявляющих о себе тварей затихли, остался лишь один шум, вечный и неизменный - голос их тысячи тысяч жизней. Свет и тепло покинули всё: и камни, и деревья и живые глаза, остались свет и тепло единой жизни - вечной и неизменной. Настала ночь - время вечности, когда сквозь узор облаков на землю глядят бессмертные звёзды. Время carere morte...

   Из снов вампирши ушла тревога. В доме, который она помнила до мелочей, который был её истинным Домом, в городе, где она знала каждый вздох, ей явился сон-воспоминание. Один из первых вечеров её бессмертной жизни...

   ...Они отдыхали после удачной охоты. В гостиной был разожжён камин - огненная рана на теле тьмы.

   Алан удобно устроился в кресле. Вампир дремал. Его глаза были закрыты, губы мечтательно улыбались. Мира сидела у его ног и глядела на пламя очага. Она любовалась танцем огненных язычков, а в голове звучала только что сочинённая музыка, которую девушка назвала "танцем Огня". В этой музыке пронзительно кричали скрипки и протяжно выли флейты, звенели маленькие колокольчики. И дикарке мерещилось, что и она сама танцует сейчас там, в пламени.

   - Расскажи что-нибудь, - вдруг попросила она.

   - Что-нибудь? - насмешливо обронил Алан, не открывая глаз.

   - Когда появились вампиры? Откуда мы?

   - Разве ты сама не знаешь этой истории?

   - Чётвёртого Владыку Карды Макту называли "Вампиром". В вампирских сказках он выступает как Первый бессмертный, но я не верю...

   - В то, что он был вампиром?

   - В то, что он был Первым, - Мира вытянула руки перед собой, наслаждаясь тем, как удивительное тепло недавно отнятой жизни разбегается по телу, растекается до кончиков пальцев, вдруг обретающих необычайную чувствительность. - Макта жил всего триста лет назад, а я думаю, вампиризм древнее. Он из тех времён, когда не было солнца, когда была только тьма, тьма...

   - Нет, Макта, действительно, был Первым, - равнодушно возразил Алан. Его рука скользнула по её волосам, и Мира как кошка потёрлась о ладонь. - Только жил он за столетие до той даты, которую принято считать датой его рождения. Он современник Основателя, Лазара Арденса, и обрёл вечность, благодаря ему. Наш Светлый Король Арденс мечтал о бессмертии, но по ошибке чародея оно досталось его заклятому другу, Тёмному Макте. И наша земля вместе с суверенностью получила проклятие вампиризма...

   "Каким образом Макта стал вампиром?" -

   Этот вопрос она не успела задать вслух. Пальцы Алана переместились к завиткам тонких светлых волос на затылке, оттуда скользнули по шее вниз, и вопрос был вовсе забыт. Отзываясь на ласку, Мира выгнулась как большая кошка, склонила голову, вцепившись в пушистый ковёр. Пламя очага просвечивало сквозь её волосы, создавая иллюзию огненно-желтой гривы...

   Час спустя огонь в камине погас. Холод из приоткрытого окна расползся по комнате. Вампирша улеглась в большое кресло, укрывшись халатом друга, как одеялом. Теперь Алан сидел на ковре, склонив голову ей на грудь, и девушка перебирала его тёмные длинные волосы.

   - Ты не жалеешь о том, что пошла за мной? - вдруг спросил он. Эти слова, ещё тёплые от дыхания, согрели её лицо и грудь. Мира отрицательно качнула головой в ответ и вновь вытянула руку перед собой. Тепло жизни уже ушло из кончиков пальцев, они были нечувствительными и холодными, как пепел в потухшем очаге. Сердце, просыпающееся во время любовной игры, опять затихало, засыпая. Воздух снова становился безвкусным, нужным только для речи, но не для жизни, и где-то глубоко внутри вновь поднимала крик голодная пустота.

   - Почему мы с тобой словно снова становимся смертными во время близости?

   - Я не знаю.

   - У всех carere morte так? А мы действительно становимся на эти мгновения смертными, уязвимыми? У нас... могут быть дети?!

   - Нет! - Алан был чем-то раздражён. Молодое лицо исказилось, будто он надел злую маску. - Ты навсегда теперь вампир. Бессмертная. И бесплодная. То, что ты чувствуешь, лишь твоя иллюзия. И забудь эту смертную привычку! - он шутливо сдёрнул с неё халат. - Ни одежда, ни тёплый плед не согреют тебя! - он засмеялся, но Мира всё яснее видела его злобу.

   Больше чем злобу. Ненависть. Но на что или кого она обращена?

   Девушка стыдливо прикрыла обнажившуюся грудь, подтянула колени к животу.

   - Ты больше не говоришь "carere morte", - заметила она.

   Алан неожиданно успокоился. Резкая усмешка смягчилась. В ледяных светло-серых глазах заплескалась прозрачная талая вода.

   - Потому что я вампир. Таких называют дикарями. Бессмертные боги, сестрёнка, обитают выше, в горах за Короной!

   Он взял её руку и долго гладил, мял, игрался, не замечая того. Мира отвернулась и долго изучала зеркало в холле, видимое в открытом дверном проёме. Огромное старое потемневшее зеркало в узорчатой раме было покрыто паутиной трещин.

   - Зачем в доме разбитое зеркало? Говорят, они приносят несчастья...

   - Это знаменитое зеркало Регины Вако.

   - Моей прабабки?

   - Да. И за ним тайник. Что там, знала одна Регина Вако. По условию её завещания дом принадлежит нашей фамилии, пока на месте это зеркало, вот его и не снимают уже чуть не сотню лет! Увы, жадность побеждает любопытство. Мира... -