Алеша Шакурнов — милый, добродушный увалень с седьмого этажа. Мы не то чтобы дружим… в некотором смысле мы должны дружить — в классе из нашего дома мы с ним одни. Наш дом кооперативный, публика интеллигентная, в чем-то даже сравнительно «зажиточная». Проживает даже второй пилот международных рейсов со смешной фамилией Вещеватых. И в семье — один ребенок, максимум двое... Вот в соседнем, пятом, где нравы попроще, — вот там да! Там каждый, если не справляется собственными силами — всегда готов пригрозить явлением народу старшего брата. Вон, у Василия Нешишкина из «Б» — их аж трое! И все уже с утра — на посту у вино-водочного отдела на Шоссе. Включая отца, разумеется. И хотя мать и сомневается, кому именно из братьев Нешишкиных он конкретно отец, но все равно — династия! Трудовая! А мы — одни… но — из одного дома, даже из одного подъезда. И мы часто вместе идем домой после школы. Ведь друг — это именно тот, с кем ты идешь до конца…

Еще я иногда помогаю Алеше делать уроки. Хотя я многим помогаю. Соображает Алеша, сказать по совести, туговато, и помогать ему непросто, но я все равно люблю к нему спускаться. У него на шкафу стоит пластмассовый «Броненосец “Потемкин”», он сам его склеил. Клеить такие модели я обожаю, особенно первый, самый сладостный этап, когда откупориваешь баночку с клеем (ну еще бы: он на ацетоне! — Прим. ред.), но так ровно и чисто у меня не получается никогда. Поэтому пока разминаюсь на эсминцах и тральщиках, а тут — целый броненосец, почти как настоящий! 305 миллиметров главного калибра, носовой и кормовой, и обе огромные башни крутятся, а у меня — вечно прилипают, и совсем не тот эффект. Ведь может же человек! И я завороженно кручу их снова и снова.

Для футбола Шакурнов не годится — слишком неповоротливый. «Жиртрест». Да он и не любит его. И ни за кого не болеет. Но вот в хоккей — вполне возможно.

В хоккей во дворе мы играем гораздо реже, чем в футбол. Его сложней организовать. Нужна как минимум ровная поверхность, чтобы не застревала шайба, или хотя бы теннисный мячик — приходится гонять на дорожке перед самым домом. Но по дороге ходят люди, и они возмущаются, и приходится ждать, пока люди пройдут. И клюшки есть не у всех: «крюки» отечественного производства, даже предусмотрительно обмотанные изолентой, иной раз разлетаются с одного меткого попадания «щелчком» кого-то из «больших», ни фига у нас не умеют делать клюшки… а настоящая, с «загибом», стоит, в общем, довольно дорого… и темнеет рано.

А наибольшая опасность — это соседи с Алешиного же этажа. Пожилая пара. У них во дворе, аккурат напротив нашего подъезда, базируется несметное богатство — МАШИНА. («Сын им купил, — шушукаются взрослые. — И квартиру, и машину. Он у них чуть ли не замминистра… или ворует где… а скорей всего, и то и другое вместе…») И стоит иной раз только начаться периоду, как они уже спускаются и дают истошную финальную сирену, вопя: «Уходите! Идите вон — к четвертому подъезду! А еще лучше — куда-нибудь к другому дому!» Ну конечно, да — «к другому»… Здорово придумано. Так нас там и ждут, с распростертыми прям объятиями!

Нет, я их прекрасно понимаю. Я и сейчас, в общем, был бы против, чтобы рядом с моим авто агрессивно махали бы дрекольем… а скол? А покраска? А зеркало снесут или стекло, не дай бог?!! И это сейчас, а уж в те незапамятные времена, когда машина если и покупалась, то уж точно одна и навсегда…

А главное — как все время узнают-то? Ведь у них даже окна все на другую сторону выходят — на лестничной клетке, что ли, дежурят по очереди? Мать потом говорит: «Ты же за Алешей всегда заходишь, и вы клюшками стучите у лифта, как настоящие… по бетонному полу, все и слышно через дверь, они и выходят…»

Но зато в хоккей вполне можно играть вдвоем. Если набраться смелости и утащить с подворья магазина «Мясо №7» пару деревянных ящиков для ворот — вполне, вполне! Да даже если и один — можно качественно потренировать «выходы один на один» и «выкатился из-за ворот». Алеша большой, закрывает чуть ли не весь ящик, забить ему, даже неподвижному, довольно трудно — и мастерство мое неуклонно растет от игры к игре. Хотя и не так быстро, как хотелось бы. Я злюсь на Алешу, в сотый раз показываю ему, как правильно согнуть ноги, прикрыть «домик» и изобразить левой рукой «ловушку». А Шакурнов улыбается и все равно стоит столбом и почти не «работает» клюшкой, но зато он искренне рад за меня. И назавтра он после школы выйдет из лифта на своем седьмом этаже, и я скажу ему: «Я за тобой зайду, выйдем в четыре часа!» А он ответит: «Только не в четыре, а в полпятого, меня раньше мать не выпускает, говорит, что уроки я так быстро сделать не могу…» И я зайду в полпятого, и мы, стараясь не грохотать клюшками как настоящие, спустимся вниз…

Алеша, Алеша…

Я не помню, как мы подружились. Тем более что все шло постепенно. Но началось, скорее всего, так.

Мать пришла и сказала:

— Ты не поможешь сегодня одному мальчику из вашего класса уроки сделать? Олегу?

«Олегу!..» Тут, конечно, любовь была с интересом. У Олега мать стучит за кассой в магазине «Мясо №7», и близкое знакомство с ней — вещь весьма полезная. Слава о нашем «Мясе» гремит и разносится. За полсотни верст от столицы, в военном городке бабки судачат на лавке, и одна укоряет другую: «Ну какжить ты Мяса-то не знаиш… Ну Мясо, Мясо, как сойтить у Сельмаша!..» («Сельмаш» (искаж.) — собственно наша Платформа. — Прим. авт.) И все близлежащие жители почитают за хороший тон быть с кем-то из персонала на короткой ноге для отоваривания с черного хода. Лучше всего, конечно, с обер-фельд-рубщиком Василий Феофилактичем, но и кассирша — это тоже очень высокий уровень! Но — Олегу!..

Олег — забавный парень из «пятого» дома. Но совсем не хулиганистый, как большинство оттуда. Кличка — «Пьяный». Когда его вызывают и он отвечает, стоя за партой, то смешно раскачивается из стороны в сторону… потому что заикается, и довольно сильно подчас, и не может выговорить ни слова, а нам смешно… дети жестоки порою. А еще в этот момент у него из носа торчит, я извиняюсь, зеленый такой козюлент, и сидящая с ним классная прима-балерина Елена Галкина демонстративно фикает, и морщится, и отодвигается на самый край. Нет, я совсем не горю желанием помогать ему с уроками, даже за ради приобретения столь полезного блата!

Но время идет — и сердце мое оттаивает. На пении мы вместе сидим на первом, самом бездарном ряду — и мы не поем, только записываем в тетрадки тексты песен. И Олег — рисует. Рисует здорово, и всегда машины. Он разбирается в них, знает, где «MAN», где «Татра», где «Магирус» и так далее — того и гляди, сейчас взревет мотор, вырвется дым из выхлопной трубы над кабиной и помчится! А сзади налезают «шоссейные» и громким шепотом заказывают: «Пьяный, голую бабу нам нарисуй лучше!» Но баба выходит похуже. Ну или, во всяком случае, просто не в моем вкусе. И вообще, у любого художника по-настоящему красиво получается лишь то, что он искренне любит. И опять — машины, машины, машины. Он знает их все. И он обязательно станет шофером, как отец. Он уже твердо решил это.

И еще замечаю, что у Олега… как бы это сказать. Я не люблю это словосочетание, но не знаю, как сказать по-другому… ну, то есть не банальные «га-га» да «гы-гы», а… ну хорошо, пусть будет «чувство юмора второго рода». Однажды мы сидим всё на той же «пеше», развлекаем себя, кто как может. А Петр Михайлович рвет и мечет над ф-но, и клавиши звенят, и голова его запрокидывается, как у самого настоящего пианиста из концерта по заявкам трудящихся, и бант развевается, будто поймавшие ветер паруса, и в такт ему голосят третий и четвертый ряды… А Олег Юрьевич вдруг наклоняется ко мне и мрачно сообщает: «Да, маэстро Петя сегодня, похоже, в ударе… видать, хорошо вчера с Борей вечером посидели!» И я еще не очень хорошо понимаю смысл термина «посидели», хотя всю школу будоражат слухи о нетрадиционных формах обмена педагогическим опытом между «Петей», а также наставником физической культуры «Борей» и преподавателем технического рукомесла «Александром»… Нет, ну а что: как раз трое, и «музыка», и спортзал, и мастерские — на отшибе: не к директору же Грифель Палычу в кабинет им идти, а больше мужиков в школе и нет. А, НВП еще, но тот, говорят, непьющий… И я чуть не валюсь под парту со смеху: «маэстро… в ударе… посидели с Борей…» — ну ведь правда же, очень смешно!