У ворот карабинер преградил ему путь.

— Это видишь? — И Петрит показал монеты. — Надзиратель Джовани послал меня за сигаретами для господина директора. Открывай ворота!

Джовани, оказывается, шел сзади Петрита. Он что-то сказал карабинеру, и тот пропустил мальчика. Ворота со скрипом открылись и быстро захлопнулись вновь.

Сердце Петрита защемило: «Что-то здесь не так». Чем больше он думал, тем больше возникало сомнений: «Определенно здесь какой-то подвох. Ведь раньше никогда не было ничего подобного. С чего это надзиратель проникся таким доверием?»

По этой улочке Петрит ходил около двух лет, и никогда она не казалась ему такой длинной и настороженной, как сегодня. Шагая мимо парикмахерской, он по привычке заглянул в окно. В большом зеркале отразилась его осунувшаяся физиономия. Он приостановился и… Что за чудеса! В зеркале мелькнул и исчез надзиратель Джовани.

«Следит, капитанская ищейка!» — выругался про себя Петрит.

Теперь все было ясно. Петрит прибавил шагу. «Он хочет знать, куда я пойду. Хорошо же! Сейчас он у меня покрутится!»

Петрит не оглядывался, но чувствовал, что надзиратель где-то рядом.

И в этот момент неожиданно из-за поворота показался Агрон. Только этого не хватало! Петрит отвернулся и быстро скользнул в магазин. Там он купил сигареты и стал ждать, когда друг пройдет мимо. Но Агрон заметил его и теперь бегом мчался в магазин: какая радость, Петрита выпустили в город!

— Петрит! Вот так встреча! — закричал он, бросаясь к другу. — Как я…

— Иди! Иди своей дорогой! — шепотом перебил Петрит.

Агрон даже рот открыл от неожиданности, И тут на углу показался запыхавшийся от бега Джовани. Петрит, не придумав ничего лучшего, закричал:

— Негодяй! Вот тебе! Вот! — и закатил Агрону оплеуху.

Агрон буквально лишился дара речи. Не иначе Петрит сошел с ума… «Ну, сейчас я ему…» В дверях магазина появился Джовани… «Где я его видел? — мелькнуло в сознании Агрона. — Что-то он мне знаком…» — И он выскочил на улицу.

А вокруг Петрита собрались покупатели, которые были в магазине: все хотели узнать, что случилось.

К мальчику протиснулся Джовани.

— Что здесь происходит? — засуетился надзиратель.

Хозяин магазина только разводил руками — он ничего не успел увидеть.

— Какой-то мальчишка украл у меня сдачу! — шмыгая носом, говорил Петрит.

— О-о-о, это ерунда! Ты не знаешь его? — участливо спросил надзиратель. — Я забыл тебе сказать, что надо купить еще две бутылки вина…

— Прошу вас, господа! — услужливо открыл дверь хозяин магазина, когда надзиратель и Петрит направились к выходу. — Все произошло так неожиданно. Всегда рад видеть вас у себя.

Агрон с удивлением наблюдал с другой стороны улицы за Петритом, который вышел из магазина с Джовани.

«Так это же надзиратель из приюта! — Агрон был полон не только обиды, но гораздо больше недоумения. — Ничего не понимаю…»

Трим поставил удочки у самых камней. Поблизости без особого интереса ловил рыбу худощавый паренек: он даже не смотрел на свою леску. Чуть поодаль на камнях скучали еще четверо таких же «рыбаков». Трим и подошел к этой группе.

— Нужно действовать быстро и решительно, — заговорил он без всякого вступления. — Городскому подполью поручается эта трудная операция.

Он взглянул на море. Все его мысли в этот момент были связаны с пароходом, неподвижно стоявшим на рейде.

— Теперь слушайте меня внимательно, — тихо сказал Трим, поглядывая на леску, которую успел закинуть в море. — Товарищам в тюрьме я сам сообщу план операции. Нам удалось подкупить одного итальянского охранника. От него наш товарищ из десятой камеры узнает о подробностях операции и, главное, о времени ее проведения. Правда, связь эта не совсем надежная. Поэтому я постараюсь найти еще один канал связи. Кое-что для этого уже сделано, Ты, — обратился он к парню, который стоял в стороне, — встретишь на перевале партизан. Главное, одновременность действий. Сигнал к бою тебе известен?

— Да!

— Ты должен доставить на место мину, — повернулся он к парню, который стоял за спиной. — Итак, решили? Время нужно уточнять через каждые три часа.

— Вот именно! — сказал отрядный связной, который ночью пробрался в город. — Нужно взять под контроль и тюрьму, и приют, и казармы карабинеров. Враг может изменить наш план. Необходимо быть готовыми к любым неожиданностям. Это мы с Тримом возьмем на себя.

Худощавый кашлянул три раза. Все смолкли и стали смотреть на закинутые в воду лески, изображая внимательных рыбаков.

Из-за скалы, треща мотором, выскочил патрульный катер. Худощавый схватил рубашку, лежавшую на одном из камней, и радостно замахал солдатам. Те высунулись из-под металлического навеса, посмотрели на «рыбаков» и ответили на приветствие.

— Мы должны предупредить планы противника на считанные минуты. В нашем распоряжении будет не более получаса, — придвинулся к Триму связной. — Капитан достаточно ловок и хитер. С ним будет не так просто.

— Может, его убрать? — спросил кто-то.

— Сейчас? — поднял брови связной. — И этим спутать все карты? Нам нужно усилить связь с товарищами в тюрьме и с приютом. Надо, Трим, подумать, как ее усилить. Перед нами две нелегкие задачи: вражеский пароход и наши друзья в тюрьме. Трим прав: главное, одновременность операции в море и на перевале. Поэтому мы должны жить и действовать по часам господина капитана. Не спрашивая его согласия, разумеется.

Все засмеялись.

— А теперь расходимся! — сказал связной партизанского отряда.

Подпольщики крепко пожали друг другу руки. Трим ушел последним. Набросив куртку на плечи, он медленно двинулся к городу. В одной руке он держал удочку, а в другой — ведерко для рыбы.

В темном холодном коридоре тюрьмы стояла глухая тишина. Кое-где мерцал слабый свет керосиновых ламп. Стены, влажные у земли, были покрыты разводами белой плесени. Местами эта плесень начинала зеленеть.

На дворе было жарко — там стоял раскаленный албанский полдень, а в коридоре тюрьмы люди дрожали от холода. Чтобы не замерзнуть, карабинеры толпились у входной двери.

— В эти дни нам достанется, — с досадой проворчал сержант. — Пришел пароход…

— Как?! Пришел пароход?! Так это же здорово! Значит, мы поедем домой?! Наконец-то! Я боюсь этих людей.

Сержант потрепал приятеля по плечу:

— Ты в себе ли, дружок? Где ты только витаешь? Заключенные… Они поедут…

— Нет! Это невозможно!

— Что ты городишь? Почему невозможно?

— Если увезут заключенных, то нас переведут в какую-нибудь посткоманду[9], и тогда…

— Не бойся! Просто тюрьма для этих бандитов стала уже тесна. Так я понимаю. Все смотрят на нас со злобой и ненавистью. Но мы их подчиним! В Италию, в концлагерь. Там порядочки другие.

— Пожалуй, ты прав, — туго соображал карабинер. — А сюда доставят новых…

Он понимал, что тюрьма переполнена, а посадить надо очень многих. Только одного он понять никак не мог: как подчинить всех этих людей? Каждый день они спускаются с гор и разбрасывают в городе листовки, сжигают склады, захватывают оружие, убивают шпионов, а когда попадают в тюрьму, поют, ни у кого не спрашивая разрешения, свои песни, от которых сотрясаются тюремные своды. Как капитан подчинит всех этих людей? Но тут он спохватился, что слишком далеко зашел даже в своих мыслях. У капитана везде агенты, а у стен есть уши. Нет-нет, лучше не думать ни о чем, а то попадешь в посткоманду. По рассказам других он знал, что там приходится очень несладко.

Карабинера вдруг охватило беспокойство. Солнце в проеме двери показалось ему чересчур красным, а коридор слишком черным. Он не знал, что делать. Сидеть снаружи или войти? Всюду враги.

Карабинер посмотрел в глубину холодного тюремного коридора. Все по-прежнему: железные двери камер с малюсенькими окошками, сырость и холод. И тут он услышал песню… «Неужели опять?» — подумал он с ужасом, и дрожь пробежала по телу. Да, сомнений не могло быть: песня началась в одной камере, ее подхватывали в других. Песня все нарастала и нарастала. Теперь казалось, что поет вся тюрьма.