— Ай–яй! Чего только со мной не случалось!

«Лучше, пожалуй, теперь проглотить этого Куку! Пусть себе зовет меня Куку, если ей так хочется. Не все ли равно?!»

— Значит, именно поэтому ты принесла в дом только один носок?

— Он оставил его под деревом. Смеялся, смеялся, а потом вскочил, подхватил сандалию и унесся. Я кричала ему вслед: «Крючок! Крючок!» А он и внимания не обратил. Что мне было делать? Я принесла его в дом.

— Принесла в дом. А что ты принесешь в следующий раз? Чего нам прикажешь ждать?

— Перестань, папа!

— Ты подобрала его с земли. — В голосе матери не было гнева. Она сидела на диване рядом с Чиму. В руке ее был носок.

— Видно, они так и будут передавать его друг другу, — сказала Росита Омлетас. — Один другому. Сколько можно заниматься какой–то изношенной тряпкой? — Она замолчала.

«Кто знает, а вдруг Арнольд на меня обиделся? Изношенная тряпка… Это звучит как–то… Вообще этот носок может оказаться с ним в родстве».

— Какой горячий! — Мать крутила, вертела, разглядывала носок. — Нагрелся на солнце.

— А я было подумал, что это птичка. Что у меня в кармане прячется птичка.

— Носок хранит тепло ноги этого мальчишки, — рассмеялась мать.

Отец задумался.

— Но как птичка смогла бы попасть в карман моего купального халата? — Он изумленно потряс головой. — Что там насчет ноги этого Крючка? — Неожиданно он схватил Арнольда. — А этот тут зачем?

Арнольд заболтал в воздухе ногами.

— Так я и знал! Я же говорил, что все шишки повалятся на меня! Простите, зачем вы меня трясете? И что вы на меня уставились? Впервые увидели? Ни разу со мной не встречались? Что значит, зачем я тут? Я?! Старинный друг семьи?! Прекратите, наконец, дурацкую тряску! Я не копилка! Из меня даже гроша не вытрясешь!

Голос его прервался. Голова (если, правда, ее можно так назвать) дернулась вперед. Ноги (если, правда, их можно так назвать) беспорядочно болтались в воздухе.

И тут прозвучал резкий голос:

— А что будет с пением? Разве сегодня вечером не будет пения? Разве сегодняшний урок отменен?

В тот же момент отец бросил Арнольда. Мать испуганно поднялась с дивана.

— Но Чиму… Простите, уважаемая учительница, я… мы…

Чиму перебила:

— Не желаю ничего слушать! Ни единого слова!

Теперь перед родителями стояла настоящая учительница.

Ледяной взгляд, строгое лицо, обрамленное воротничком свежевыглаженной, накрахмаленной блузки.

— Чиму… — робко шепнула мать. Но тотчас умолкла.

Чиму расхаживала вокруг них широкими шагами.

— Если кто–нибудь думает, что урока пения не будет, он очень ошибается. Садитесь! Прошу сесть!

Два сдвинутых стула сиротливо стоят посреди комнаты. Два школьника со слегка откинутыми назад головами. Перед ними учительница. Она еще раз оглядывает их. Стучит по спинке стула.

— «Жизнь у пастуха — что надо!» Даю тон!

Она дала тон. Родители послушно затянули:

Жизнь у пастуха — что надо:

Знай себе гоняет стадо

По низинам, по холмам,

На дуде играет сам.

Нет ни бед, ни невзгод —

Хорошо пастух живет!

Учительница хлопнула в ладоши.

— Стоп! В конце немного сфальшивили! Прошу сначала! Учительница снова хлопнула в ладоши.

И родители затянули снова:

Жизнь у пастуха — что надо:

Знай себе гоняет стадо.

Тишина. Ночная тишина.

Арнольд пристально уставился на стол. Наверное, ждет, что на него положат скатерть. Отец, мать, Чиму выйдут из темноты и сядут к столу.

Он принюхивается.

— Что–то мне не нравится.

Росита вздрагивает.

— Что случилось?

— Я просто сказал, что мне кое–что не нравится.

— Вероятно, вы страдаете бессонницей.

— Признаюсь, с тех пор как я здесь, у меня не было ни одной спокойной ночи. Но сейчас я намерен говорить не об этом.

— А о чем же?

Арнольд ничего не ответил. Уснул, что ли? Но вот его голос послышался снова:

— Я чувствую ветер. — Тон его стал торжественным: — Поднялся ветер.

— Ах, ветер! У меня всегда от ветра болит голова.

— Головная боль! Это женские штучки…

— Но послушайте, Арнольд!

— Неужели вы не понимаете, Росита? Я чувствую ревущие сороковые. Грозовые пятидесятые! Поднялся ветер! Ветер охотников за китами!

— Вы говорите так, словно находитесь на море.

— А где я нахожусь? Не могли бы вы мне сказать, милая барышня, где я нахожусь?

— О, Арнольд, все–таки…

— Когда–то всю землю покрывало море. Правда, потом оно отступило. Но лишь для того, барышня, да, да, лишь для того, чтобы когда–нибудь вновь отвоевать все обратно. Море вернет себе свои владения.

— Не хотите ли вы сказать…

— Я хочу только сказать, что чувствую ветер. Ревущий, воющий ветер. Грозный ветер с моря.

— Кажется, даже я его теперь чувствую.

Ветер чувствовала, очевидно, и мебель, потому что она скрипела. И не только мебель. Корежился, вздувался и скрипел пол. Словно из трещин его прорвалось пенящееся море.

— Я на своем посту, барышня. Вероятно, нас ожидают ужасные минуты, но не бойтесь. Верьте в Арнольда! Конечно, нам бы не помешала лодка или что–то в этом роде. Да, пожалуй, и этот диван сойдет. Как–нибудь управлюсь! Не раздобудете ли вы мне гарпун?

— Что вы, Арнольд, откуда мне взять гарпун?

— Если меня не обманывает предчувствие, вскоре я встречусь со своим старым противником, с Гезой Великим.

— С китом?

— Да, барышня.

— Здесь, в столовой?

— Это уже будет не столовая! Впрочем, Геза Великий не обращает внимания на подобные мелочи. Однажды он всплыл на заднем дворе. — Арнольд задумался. — Разумеется, нельзя забывать о девочке.

— Вы имеете в виду Чиму?

— Я должен сделать все, чтобы ее защитить. Что касается ее родителей… Порой они довольно странно разговаривают со мной. В особенности ее отец. Как вы думаете, милая Росита, Чиму станет очень горевать, если ее отец вдруг… Как бы это сказать?..

— И не думайте об этом! Нельзя бросить в беде отца Чиму!

— Вы правы, барышня. Это было бы недостойной местью. Что бы между нами ни произошло, в эти трудные часы… Скажите, неужели во всем доме не найдется ни одного гарпуна?

— Ну что вы, Арнольд!

Они замолчали. Мебель перестала трещать.

Наступила глубокая тишина.

С дивана донеслось словно тихое дуновение:

— Арнольд?

— Да, барышня?

— Вы все еще чувствуете дыхание ветра?

— Как будто он утих.

— А море?

— Что море?

— Оно отступило?

— По крайней мере, на сегодняшнюю ночь. Его час еще не настал!

— Значит, и для кита час не настал?

— Вы имеете в виду Гезу Великого? Да, его время тоже не пришло. Очевидно, он догадался, что я безоружен. Что стою здесь без гарпуна.

— Несомненно.

— Геза Великий — противник грозный, но благородный. Он не пожелал бороться со мной в неравных условиях.

— Это очень великодушно с его стороны.

— Я сказал, что он благородный противник? Возможно. Но одновременно и коварный. Жестокий и коварный. Об этом нельзя забывать. Я совершу большую ошибку, если забуду об этом. Надо знать своего врага. Вам я могу спокойно сказать все, милая Росита…

Он осекся.

Что за фигура в белом стоит у напольных часов в столовой?

Что на ней? Платье? Ночная сорочка? Или халат, накинутый бессознательным движением, когда она выпрыгивала из постели? Ночные туфли она не нашла. Искать их не было времени. Так и вышла босиком из спальни с распущенными волосами, в наброшенном на плечи халате. В ушах у нее все еще звучал голос Чиму:

— Иди к часам! Мама, подойди к часам и сними большую стрелку!