Лайл поиграл желваками — похоже, он ждал чего-то другого. Рейнс хрипло рассмеялся, потирая руки.

— Прекрасно, Сорок Третья! Будь по-твоему! Есть только одна небольшая проблема… но, конечно, ты поможешь нам её решить.

«После инцидента с клоном весь генетический материал Притворщика из Центра исчез!» — вдруг вспыхнуло в памяти. И я поняла, что меня припёрли к стенке ещё раз.

— Чтобы ты родила от Джарода, нам нужен он сам, во плоти. Ты ведь знаешь, как до него добраться, не так ли?

— А если я не соглашусь? — механически спросила я.

— Мистер Лайл всегда рад послужить на благо Центра, правда, сынок? — каркнул Рейнс удовлетворённо.

Жёлтый свет опять начинает рябить и меркнуть. Мне так страшно, мама, не оставляй меня одну! Они ушли тогда, но возвращались — вместе и по отдельности. Убеждали и угрожали, я почти не помню ни убеждений, ни угроз. Помню только Салливана и его приговор: у меня могут быть дети. Мамочка, что делать? Что мне делать? Они рассчитывают, что я выведу их на Джарода. Свяжусь с ним напрямую или соглашусь стать приманкой для него. Я сказала, что не знаю, где Притворщик и не буду им помогать. Я его не предам. Они дали мне пару дней на размышления, а потом…

Умереть — лучший выход для меня, да, мама?

Какую бы авантюру я ни затевал, никогда прежде я не испытывал настоящего страха. Напряжение сил и нервов, перекипающий через край азарт, острое и сладкое предвкушение успеха — таким был привычный коктейль ощущений. Я не всегда, конечно, был абсолютно уверен в себе — но я не боялся провала! Я играл, играл даже тогда, когда ставкой была моя собственная жизнь.

Игры закончились. От одной мысли, что мой план может провалиться, у меня внутри, над солнечным сплетением, разливается арктический холод. Пасторальные мечты, которые грели меня в эти дни, против него бессильны.

Ни запасного плана, ни времени на его создание у меня нет. Мия умирает, лечение, назначенное ей Салливаном, выглядит неубедительным. Даже если сейчас она чудом выживет, своими евгеническими опытами они её добьют. Не вытащу её из Центра немедленно — считанные дни спустя вытаскивать будет некого.

Но я её вытащу!

18.00. Покидаю гостиницу и еду к Центру. Машину, старый синий «Форд», припаркую у обочины, в трёхстах метрах от того места, где я преодолею ограждение, а потом выберусь обратно вместе с Мией. Чтобы выбраться, нужно будет проделать отверстие в металлической сетке — Мия сейчас не в той форме, чтобы скакать через заборы. Это отверстие, конечно, сразу заметят, но нас здесь уже не будет. Мы уедем в маленьком сером фургоне, который я оставил на стоянке в максимальной близости к Центру ещё в то утро, когда проводил здесь разведку.

В моём сознании далеко впереди маячком светится готовая к отплытию «Надежда»; запас медикаментов там такой, словно я предчувствовал, что мне придётся превратить её в лазарет. Но я пока не знаю, куда повезу Мию — на яхту или в одно из своих убежищ. Всё зависит от того, известно ли в Центре о нашем несостоявшемся бегстве.

Об этом я спрошу у неё самой.

Чего им удалось от неё добиться?

Она ведь геройствовала, я уверен! Как тогда, когда хотела меня спровадить, узнав о нашем возможном родстве — та беспросветная ночь на многое открыла мне глаза. Машину заносит, я едва удерживаю руль. Нет, нет, не думай! Не думай сейчас о том, что именно они могли с ней сделать! Она всё тебе расскажет… если захочет. Или ты прочитаешь всё в её глазах — совсем скоро, уже сегодня. Какие бы мучения и издевательства ей ни пришлось пережить в Центре, ты вылечишь и тело её, и её душу. Но сейчас — не думай ни о чём, кроме побега!

Ни на секунду не забываю следить, что говорит и делает Глен Салливан и что происходит вокруг него. Доктор ведёт себя отлично: скучным будничным голосом отчитывает своих подчинённых, лебезит перед Рейнсом, уверяя его, что «объект номер сорок три» идёт на поправку… В какой-то момент связь становится хуже, почти пропадает: мой подневольный сообщник едет в лифте — по-видимому, на шестнадцатый подуровень. Прислушиваюсь особенно внимательно: вдруг он вскоре заговорит с Мией, и она ему ответит? Его слова: «по крайней мере, была жива час назад…» — не идут у меня из головы. Если я услышу её голос, мне станет легче… но я его не слышу.

«Моя дорогая! Моя красавица!» — соловьём разливается Салливан. Да как он смеет разговаривать с ней в таком тоне?!

Ну-ка, стоп! Парень, где твоё хладнокровие? Скоро у тебя будет возможность влепить доктору затрещину. Двум другим негодяям не достанется даже такого наказания, но это сейчас неважно. Главное сейчас — побег!

18.57. Под прикрытием густых зарослей по-пластунски пробираюсь в укромное место в двадцати метрах от забора, окружающего Центр. Уходит страх, уходят ненужные мысли. Подсыхающая колкая трава, запах нагретых солнцем зелени и земли. Ровное дыхание, ровный пульс. Прошлого и будущего нет, есть только настоящее, и я в нём — сгусток внимания и силы, снаряд, ожидающий сигнала, чтобы ринуться к цели.

19.10. Салливан просит кого-то «подготовить процедурную для сорок третьей пациентки» и, судя по звукам, выходит из клиники. Идёт по длинному коридору к лифту, который привезёт его на подуровень номер пять, к резервному пульту «Полярной звезды». Минута, две, три…

19.16. Тихий шелест, означающий, что универсальный ключ сработал. Доктор заходит в помещение, и…

19.18…Из моего кармана слышится писк, означающий, что «личинка» тоже сработала, как надо.

Проход открыт! Один бросок — на то, чтобы преодолеть расстояние до забора. Подтянуться и перемахнуть через верх. Ещё бросок — к канализационному люку…

«Что вы здесь делаете, доктор Салливан?» — вдруг раздаётся у меня в ушах голос Лайла.

Я цепенею у края люка. Проклятье!

«Простите, мистер Лайл… я, похоже… я перепутал дверь…» — блеет Салливан.

«А также отсек и подуровень, да, доктор?» — усмехается Лайл.

Невнятные возгласы, звук борьбы, и становится совсем тихо.

19.21. Кажется, прошла вечность — а на самом деле, всего три минуты. Попискивание в моём кармане свидетельствует, что «личинка» продолжает работать, проход в Центр для меня по-прежнему открыт. Прохода обратно — не будет. Я смотрю по сторонам, чувствуя, что запомню этот миг на всю жизнь: низкое солнце, моя длинная тень, пересекающая щербатый асфальт на задворках Центра, ненавистная эмблема на круглой чугунной крышке. Один бросок до забора, подтянуться и перемахнуть через верх — я ещё успею уйти. Один шаг вниз — и я в Центре, и неизвестно, смогу ли я хоть когда-нибудь освободиться.

Там, в Центре умирает маленькая девочка. Девочка, которую я люблю. Там, в Центре — умирает моя Мия.

И я откидываю крышку люка и ныряю в черноту узкого лаза.

21.30. Прислонившись спиной к ребристой стене, я сижу на дне заброшенной лифтовой шахты. Напротив меня в позе китайского болванчика сидит Анжело. Во взгляде эмпата — такое сострадание, на какое в целом свете способен он один. Я пытаюсь сложить головоломку. Собрать в единое целое разрозненные кусочки, разгадать тайну, которую столь ревностно бережёт Центр. Когда я пойму, что движет мистером Рейнсом, ныне — моим отцом, чего он хочет на самом деле… когда я притворюсь им — я пойму, как с ним договориться. Какую заключить сделку, чтобы спасти Мию.

Таинственность, окружающая моё — и её! — рождение.

Запутанные родственные связи Паркеров.

Моя мама, родившая детей от мистера Рейнса и от майора Чарльза.

Моя мама, умеющая исчезать так, что её не могу найти даже я.

Кэтрин Паркер, которая должна была родить от мистера Рейнса и майора Чарльза, но умудрилась один раз поступить по-своему.

Внутреннее сознание Кэтрин, почти ею не раскрытое.

Мужчина с особым даром, отец Мииного будущего ребёнка, «чрезвычайно ценного» для мистера Рейнса.

Люди с необыкновенными способностями.

Многие десятилетия селекционной работы.