Проект Genomius.

Средневековые свитки.

«Готовится нечто грандиозное!»

— Джарод знает! — внезапно говорит Анжело. — Джарод всё знает!

Он прав. Я всё знаю. Головоломка складывается сама и вспыхивает, как старинный витраж, сквозь который пробился луч света.

— Мистер Рейнс сейчас у себя? — спрашиваю я Анжело.

Тот энергично кивает.

— Сможешь проводить меня к нему? К потайному входу в его кабинет?

Снова утвердительный жест.

— Тогда пошли!

Небо надо мной медленно кружится — как полотнище цвета маренго с латунными пуговицами звёзд. Ни одного знакомого очертания… Томми учил меня определять созвездия — неужели я всё забыла? Интересно, я встречу его там? Он ещё помнит меня?

Мама, а тебя я встречу?

Она молчит. Кажется, я чувствую её дыхание на своём лице. Одной рукой касается моего лба, другой — перебирает мои волосы. Причеши меня, пожалуйста! Как ты всегда делала, когда я была маленькой. Когда мы были вместе. Скоро мы снова будем вместе, да, мама?

Мои волосы — спутанные и грязные. Я сама… Я уже не помню, когда вставала. Сначала, в первые дни… Сколько их было, этих дней? Времени здесь нет. Сначала, несмотря на слабость, я иногда поднималась и приводила себя в порядок за перегородкой. Теперь перестала. Постель пахнет потом и какой-то приторной дрянью. Рейнс, кажется, чего-то хотел от меня в обмен на «нормальные условия»… Чего именно? Не помню.

Нужно было соглашаться! Они и так всё из меня вытянули. Я только не сказала им, где встречалась с Джародом. Без моей помощи они его не поймают.

Они его не поймают… раз не поймали до сих пор. Я бы знала! Раз до сих пор задают вопросы, значит, не поймали.

Свинцовое зеркало озера. Тусклые жёлтые листья на поверхности воды. Запах умирания и гнили. Войти в холодную тёмную воду — по щиколотки, по колени, по пояс… Как только холод достигнет груди, моё сердце остановится. Я не хочу туда, но здесь я не останусь.

Он за мной не приходил. Он сразу понял, что ничего не выйдет! И он прав: его жизнь стократ дороже моей. На свободе он стократ нужнее, чем в Центре.

Серое небо, жёлтые звёзды. Жёлтые листья на серой воде. Серые стены и жёлтый свет. Жёлтые руки в рукавах серой рубашки. Серый и жёлтый, жёлтый и серый, этот мир я запомню таким.

Лучше уж — таким! Я везучая — я очень больна. Лайл не пустит в дело шприц, который всякий раз приносит с собой. Я никогда не узнаю сюжета приготовленного для меня кошмара.

— Ну что? Подумала? Ты поможешь нам добраться до Джарода?

— Катись в преисподнюю, мистер Дурная Кровь.

— Ну и правильно, Сорок Третья! Зачем нам Притворщик? — ухмыляясь, запускает руку под одеяло. — От него одни проблемы. Как только ты выздоровеешь, я заберу тебя к себе. Папа получит своего бесценного внука, и никакой врач нам для этого не понадобится, верно, детка? Мы справимся сами.

Я не выздоровею. Всё, что тебе осталось, скотина — угрожать и гладить мои ноги. Неважно! Это тело мне больше не принадлежит.

— Как ты гадко пахнешь, Сорок Третья! Запомни на будущее: мне нравятся чистые женщины.

Я везучая — он брезгует ко мне прикасаться.

— Нет, мистер Рейнс, она пока совсем не ест… Раствор глюкозы инфузионно… Сорбитол, пентамин, пантогам…

Зря стараетесь, доктор Глен. Всё кончено! Я везучая.

— Чёртова кукла! Сдохнет, но сделает по-своему. Её мать и то была сговорчивей!

Катись в преисподнюю, мистер Обманутые Ожидания! — слишком много слов, чтобы выговорить вслух. — Мне тебя даже жалко.

Небо всё ниже, вода всё ближе. Где ты, мама? Ты со мной? Ты меня проводишь?

«Не бойся, доченька. Я рядом!»

По щиколотки. По колени. По пояс…

Белый и чёрный — откуда?! Белёный потолок с трещиной от угла до угла. Бледный мужчина в белой рубашке, почти чёрные волосы и глаза.

Ты здесь?! Зачем?! Я не звала тебя! Ты должен быть далеко отсюда!

Беззвучно шевелятся губы: «Возвращайся. Возвращайся, Мия!»

Чёрное на белом. Солнце в иллюминаторе. Взгляд — такой, будто ты ждал меня целую вечность. Я хотела разрушить твою жизнь. Ты хотел меня спасти. Чудо-мальчик, этого я не забуду! Мы обо всём поговорим… потом… когда увидимся — там.

Но теперь — уходи! Прошу тебя, уходи! Будь с теми, кому ещё можно помочь. Скажи ему, мамочка, пусть уходит!..

— Здравствуй, папа!

Дуло пистолета приставлено к горлу руководителя Центра — хлипкому горлу в складках увядшей кожи. Стоит только сжать пальцы, и он захрипит в попытке наполнить кислородом свои неполноценные лёгкие, а затем, затихнув, обмякнет. Усилием воли гашу приступ ярости — мистер Рейнс нужен мне живым. И я не отцеубийца… но ему об этом знать незачем.

— Вызовешь охрану — и ты покойник! Мне терять нечего.

Он перестаёт искать под столом «тревожную кнопку» и замирает.

— Позаботься, чтобы нам не помешали. Я пришёл с тобой поговорить. Когда мы закончим, ты будешь рад тому, что меня никто не видел. Камер здесь, я полагаю, нет?

— Нет, — сипит мистер Рейнс.

Раздаётся характерный звук, означающий, что кабинет заперли изнутри.

— Вот и отлично. А теперь покажи мне её.

Нащупывает мышку и торопливо ею щёлкает, один из мониторов над его столом оживает. Я и не думал, что столь острое облегчение и столь сильную боль можно испытывать одновременно — как сейчас, когда я смотрю на женщину, клубком свернувшуюся на тюремной койке. В первый момент она кажется мне незнакомой, но, приглядевшись, я понимаю: конечно, это моя Мия, только очень, очень похудевшая.

— Ближе!

Изображение увеличивается.

Обморочно закрытые глаза, впалые щёки, потрескавшиеся приоткрытые губы, прозрачная рука, выпростанная из-под одеяла. Пальцы слабо шевелятся, словно пытаются что-то стряхнуть, и это жалкое движение окончательно убеждает меня в том, что она не умерла.

— Живая! — говорю я, наслаждаясь звучанием слова. — Живая. Тебе повезло, папа! Самое время вознести хвалу высшим силам.

Выкатываю кресло мистера Рейнса на середину комнаты.

— Положи руки на подлокотники и не делай резких движений.

Беру стул и устраиваюсь напротив, на всякий случай, удерживая своего визави на прицеле. Тот, кого я должен теперь считать отцом, боится меня — но интереса в его бесцветных глазах больше, чем страха. Интереса — и чего-то ещё, похожего на надежду и на безумие. Несколько мгновений мы сверлим друг друга взглядом, он первый нарушает паузу.

— Чего ты хочешь… сын мой?

— Неужели не догадываешься, папа? Я хочу её. Как ты всю жизнь хотел Кэтрин Паркер.

Он кривится, по его щеке проходит нервная дрожь. Я попал в точку! Слава Богу, я попал, эта моя идея оказалась верной, а значит, вероятней всего, верны и остальные.

— С чего ты взял, что я тебе её отдам?

— Мы поменяемся, — пожимаю я плечами. — Ты мне — мисс Паркер…

— Не называй её этим именем, она его недостойна!

— …Ты мне — мисс Паркер, я тебе — то, чего больше всего на свете желаешь ты. Ребёнка. Нашего с ней ребёнка!

— С чего ты взял, что мне нужен ваш ребёнок?

— Догадался. Я же гений, ты забыл?

Рейнс дышит со свистом, судорожно выгибаются ладони, лежащие на подлокотниках кресла. Он колеблется: привычка хранить тайну борется в нём с желанием сыграть в открытую, и, похоже, сдаёт позиции.

— Ты наломал дров. Так бывает, когда позволяешь ненависти и любви взять верх над разумом. Я дам тебе шанс исправить ошибки.

— Какие ошибки ты имеешь в виду?

— Во-первых, нужно было тщательней организовать слежку — тогда наша связь с мисс Паркер не была бы для тебя секретом. Ты слишком сильно доверяешь своему младшему сыну, папа.

По тому, как усиливается его тик, я понимаю, что удар достиг цели.

— Во-вторых, не нужно было хватать её и запирать её в Центре, когда ты узнал, что она не твоя дочь. Я понимаю: Кэтрин не только отвергла тебя, но и обманула, а они так похожи, что невозможно думать о них по отдельности. Но ведь в твоём деле холодная голова — самое главное!