Дариен затих от потрясения, но лишь на миг. А потом сказал:

— Как-нибудь днем или ночью, напившись, ты расскажешь, что вызвало у тебя такое отношение к мужчинам.

— Бездна, лорд Элдемур, — сухо сказал Лин. — И камни, — она взяла у служанки кружку, когда та вернулась.

Дариен решил нарушить напряжение и сказал:

— Дорогая женщина, я просто хотел поздравить тебя с выступлением на балу.

Она кивнула. Снова вскинув бровь, она сказала:

— Та любовная баллада, что ты пел, была очень… личной. Ты явно ее кому-то посвятил.

— Думаешь?

— Да, — сказала она. — Что ты хочешь, Дариен? Ты можешь получить все и всех. Но тут нет защиты, к которой ты привык.

Дариен ощущал желание парировать, но подавил это. Она была серьезной, но не было враждебности. И в платье она выглядела неплохо. И он решил спросить:

— Кто ты, Лин?

Она покачала головой.

— Ты ушел от ответа.

— Ладно, — Дариен провел рукой по волосам. — У меня благородные намерения. Клянусь на лире. И я рад, что кто-то присмотрит за ней… Но не нужно.

Она склонила голову и с критикой посмотрела на него.

— Думаю, ты не врешь. Надеюсь. Я давала Рианне уроки поэзии. Потому что я женщина. Иронично, да?

— Почему? Потому что ты не хочешь быть женщиной?

Лин не ответила, а посмотрела на кольцо Дариена. Камень был темным в тени.

— Изумруд, — сказала она — Ты еще и обманщик. Удача и хаос преследуют тебя, сестры-близнецы, и слушаются тебя, — она посмотрела ему в глаза. — Могло быть хуже.

* * *

Теплый вечерний ветер проникал в окна, свечи трепетали. Марлен ощущал это как ласку, растянувшись на кровати.

Марилла укуталась в одеяло и разводила огонь, кипятила воду для чая. Он смотрел на нее, на ее изящные движения, на то, как она перебрасывает волосы через плечо.

Она сбросила одеяло и вернулась к кровати. Это лишь защищало ее от искр. Она не любила боль.

Они лежали так, не соприкасаясь. Порой он не мог даже смотреть на нее после этого. Этой ночью он смотрел, но не трогал. Пока что.

— Маскарад завтра ночью, — сказала она.

Марлен лениво потянулся.

— Да. Хочешь, чтобы я взял тебя с собой?

Она пожала белыми плечами.

— Ты не возьмешь, позовет другой.

Это когда-то задевало его, но Марлен перерос гнев из-за этого. Он давал женщинам повод бояться его в такие моменты. С Мариллой в таком гневе не было смысла. Если он сорвется с ней, она рассмеется и выведет сильнее. Даже если он убьет ее.

Это было странно. Если подумать, он начинал задаваться вопросом, кто он. Марлен не считал себя жестоким. Он просто был вспыльчивым.

— Что ты со мной делаешь, — сказал он вслух.

Хотя она не знала его мыслей, Марилла улыбнулась, как кошка:

— Это важно? — сказала она. — Ты скоро от меня избавишься. Ты думаешь, что не можешь выбраться с грузом низов.

Глаза Марлена расширились. А потом он улыбнулся.

— У тебя острый ум, как для простолюдинки, — сказал он и подвинулся для поцелуя.

Она легко уклонилась.

— Не нужно, ты знаешь, — ее тон был спокойным, но глаза пристально смотрели на его лицо. — Ты можешь завести себе дорогих любовниц и даже жену — милую, чистую и богатую. А я все еще буду в тенях.

— Всегда в тенях, — Марлен буркнул под нос. Воспоминание грозило заполнить его болью, но он не позволил. Он провел пальцем от ее ребер до бедра и ниже. Она замерла. — Я думал пойти в маске змеи, — прошептал он ей на ухо. — А ты как заклинатель змеи.

Она улыбнулась и дала ему придвинуться ближе, начать их танец снова. Снаружи на улицах звучал смех, люди покидали таверны и шли домой. Ветер задул свечу, и Марлен решил — это была последняя связная мысль — что так, в темноте, даже лучше.

* * *

Ночь стала глубже, и в таверне «Кольцо и Бутыль» стало тише. Люди разбились на группы и приглушенно общались. Пьяный юный поэт играл на лире в углу, бормоча песню, которую почти не помнил. Он растянул ноги на полу, прижимал лиру к бедру и точно не вызвал бы гордость Академии. Он запинался, вспоминал с болью слова.

— И то было время… печали, — пел он с рассеянным взглядом.

Лин разозлилась бы, если бы не напилась сама. Одна кружка, за ней другая. Ей не хотелось возвращаться в пустую комнату гостиницы, а у Дариена был свой повод оставаться. Она признала раньше, что не напивалась, и он обрадовался и словно посчитал это вызовом. Он развлекал ее историями о пути сюда с Марленом Хамбрелэем, дополняя соблазненными в дороге девушками. Такие два поэта сами жили как в балладе.

— Так почему ты такая мрачная сегодня? — спросил он.

Обычно она ушла бы от ответа. Но сейчас на это не было сил.

— Леандр Кейен, мой напарник, бросил меня.

Дариен покачал головой.

— Кошмарно, — сказал он.

Ей пришлось рассмеяться. Дариен тоже рассмеялся и изящно поднял кружку.

— У вас есть история, — сказал он. — Вы как-то связаны с Валаниром Окуном?

Она кивнула.

— Он привел нас на бал. Не знаю, почему. Но он не говорил, кто он.

Дариен смотрел на нее.

— Марлен видел, как вы с Валаниром ушли в сад, — сказал он. — Что… там было?

Может, это не должно было ее разозлить — она не доверяла инстинктам, зная их происхождение. Она сказала:

— Надеюсь, ты не поэтому хотел со мной поговорить.

— Нет, — сказал Дариен. — Мне было скучно.

Она резко выдохнула, выпуская гнев с дыханием.

— Ничего не было, — сказала она. — Мы просто поговорили. Я поняла, кто он, перед его выступлением.

— И теперь он за решеткой, — Дариен тряхнул головой.

Лампы потускнели, тени стали темнее. Скоро будет рассвет, и они с Дариеном разойдутся и больше не заговорят. Лин вдруг ощутила сотни, тысячи таких ночей: одинаковые двери открываются в длинном коридоре снова и снова, старые гостиницы и пьяные песни, люди, встреченные в пути, пропадающие к рассвету. Так будет до конца, или пока она сама не покончит с агонией долгого пути.

Она сжала кулаки на столе.

— Он в тюрьме, может, его даже пытают. А мы… пьем.

Дариен пожал плечами.

— Что еще мы можем сделать?

Лин встала.

— Я расскажу, — она склонилась. — Я найду настоящую. Или попробую.

— Ты о чем?

— Серебряная Ветвь. Путь. Как Эдриен Летрелл.

Дариен лишился слов. Он покачал головой.

— Я тебя точно споил.

Лин выпрямилась и посмотрела на него с высоты, какую позволяли поза и потертые сапоги.

— Это было в песне Валанира, — сказала она. — Что все мы забыли истинную цель.

— Ты даже не поэт, — отметил Дариен.

На это ответа не было. Лин повернулась уходить.

— Там темно, — сказал Дариен без необходимости. — Я тебя провожу.

Он слышал ее пение, а теперь сказал, что она не поэт. Она не слушала его, вышла за дверь в ночь.

Улицы были тихими в этот час. Бумажные фонари висели меж деревьев в ожидании праздника, когда их зажгут.

Лин держалась за нож, но фигура в переулке была быстрее. Она не успела двинуться, а рука, как сталь, прижала ее руки к бокам.

И у ее уха раздался выдох, а потом голос:

— Я тебя искал.