Отец сохранил даже самые первые рисунки Миши: натюрморт «Стол с утюгом и платочком» (2 года 9 мес), «Кораблик и дерево» (3 года), «Портрет лежащего папы» (4 года), натюрморт «Бутылка и кружка» (5 лет). Очень симпатичны зарисовки с натуры, сделанные им во Вьетнаме. Папа подарил ему блокнот, который он всегда носил с собой и заполнял рисунками. На первой странице сделана зарисовка главной достопримечательности Ханоя - пагоды с мостиком; есть там пейзажи, сценка из вьетнамской жизни, интерьеры нашего ханойского особняка, отдельные предметы и другое. Все хорошо узнаваемо и очень забавно.

Нельзя, конечно, сказать, что рисунки Миши - это рисунки будущего художника. Но определенные способности к рисованию у мальчика, несомненно, были. При желании и настойчивости с его и нашей стороны эти способности могли получить значительное развитие. Но главное здесь в том, что благодаря рисованию он учился всматриваться в окружающий мир, видеть его краски, чувствовать многомерность, объемность, пропорции.

В старших классах он довольно успешно занимался в кружке технического дизайна во Дворце пионеров, интересуясь главным образом художественным конструированием самолетов. И мы мечтали о том, чтобы наш сын стал архитектором или авиаконструктором. Мне казалось, что у него для этого были все данные.

Как бы то ни было, но именно благодаря рисованию, он всегда хорошо, со вкусом оформлял свои альбомы, коллекции, каталоги и позже даже принимал участие в оформлении своих пластинок. Так что никакие полезные навыки, приобретенные в детстве, не пропадают даром.

А вот к музыке лет до пятнадцати Миша был совершенно равнодушен. Одно время мы хотели купить пианино и дать детям хотя бы азы музыкального воспитания. Но ни тот, ни другой не проявили к этому ни малейшего интереса и заниматься музыкой не пожелали. Учить их из-под палки не захотели мы, т.к. не видели у них никаких музыкальных способностей. Впоследствии они оба жалели об этом и упрекали нас за то, что не заставили.

Миша в детстве никогда не пел, не участвовал в художественной самодеятельности и вообще терпеть не мог никаких публичных выступлений перед гостями или в школе. Зная это, я никогда не заставляла его читать стихи перед гостями, хотя читал он неплохо. Он был скорее стеснительным и несколько зажатым, чем раскованным и свободным. Поэтому мне и сейчас трудно понять, как у него появились смелость и желание выходить на эстраду, выступать в больших залах перед огромной аудиторией.

Магнитофон и гитару мы купили ему, наверное, только к шестнадцатилетию, т.е. в 1971 году, когда вся молодежь этим увлекалась. И, признаюсь, сделали это не столько для его музыкального развития, сколько для того, чтобы дольше удерживать его дома, на глазах; лучше пусть друзья-приятели чаще приходят к нам, чем он к ним.

Свою первую гитару, очень недорогую и, вероятно, не очень хорошую, он любил нежно и преданно. Но прожила она у нас недолго. Случилось так, что Миша чем-то очень рассердил отца (что случалось крайне редко), и тот в сердцах бросил гитару об пол и разбил ее. Мы не помним, из-за чего произошел этот инцидент, но хорошо помним, как трагично переживал его Миша. Он отнесся к гибели своей гитары, как к гибели живого существа, переживал это очень долго и не мог простить отцу этого поступка. Наверное, это была первая большая и длительная размолвка с отцом. Сыну купили новую гитару, но успокоить его и привести в равновесие удалось не скоро.

Играть на гитаре он учился совершенно самостоятельно, хотя, возможно, на первых порах ему помогал и показывал основные приемы кто-нибудь из знакомых ребят. Причем он проявлял в этом свойственные ему терпение, прилежание и настойчивость. Он долго не знал нотной грамоты, но всегда отказывался пойти в музыкальную школу или брать частные уроки; он почему-то считал это совершенно ненужным и даже вредным. А по чему - я так и не поняла.

В одной из своих статей Коля Васин назвал Мишу «музыкантом с ограниченными возможностями». Наверное, это правильно, профессиональной подготовки в какой-то мере ему недоставало. Тем не менее, нужно отдать ему должное: при своих, в общем-то скромных, вокальных возможностях он сумел достичь немалого.

Как и все дети, особенно мальчики, Миша прошел через много разных увлечений - коллекционировал спичечные этикетки, марки и какие-то значки, отдал дань шпиономании, увлекался космосом и космонавтикой, долго и страстно любил самолеты. Увлечение авиацией было, пожалуй, самым большим и длительным, в чем мы его всячески поощряли: покупали и приносили из библиотеки книги и журналы, приобретали авиаконструкторы, ездили в аэропорт и т.п. Сам Миша постоянно что-то читал, переводил, выписывал, клеил и мастерил. Он сделал несколько хорошо и любовно оформленных альбомов, посвященных советским и иностранным самолетам. К сожалению, это увлечение, поначалу серьезное и основательное, постепенно приобрело коллекционный характер (например, собрать данные о всех видах самолетов) и не получило развития. А я уже готовила себя к тому, что мне придется на какое-то время расстаться с сыном, т.к. авиационные институты были только в Москве и Киеве.

Миша хорошо учился в школе, класса до шестого у него вообще были одни пятерки, кроме пения. В детстве он никогда не пел и уроки пения не уважал. Когда стал старше, то учился «не унижаясь до троек» (по его выражению), но и не напрягаясь для получения пятерок. Класс, в котором учился Миша, был очень сильным по своему составу, но на отлично учились в основном девочки - мальчики считали это ниже своего достоинства. В их числе был и Миша.

По всем предметам он учился ровно, не проявляя заметного интереса ни к гуманитарным, ни к точным наукам. Но как-то само собой разумелось, что после окончания школы он пойдет в технический вуз. В связи с этим дня подготовки к поступлению в институт мы решили после восьмого класса перевести Мишу в специализированную математическую школу. Туда его с удовольствием брали, сам он не сопротивлялся, хотя и особых восторгов не проявлял. Однако директор английской школы и заведующий РОНО перевод не разрешили. Объяснялось это тем, что на обучение в английской школе на каждого ученика затрачиваются очень большие средства. Директор школы к этому добавил: «Хорошие ученики нам и самим нужны».

Таким образом Миша закончил английскую школу, после которой поступил в Инженерно-строительный институт. Почему именно в ЛИСИ? Потому что к этому времени ему было в сущности безразлично, куда поступать, какую приобретать специальность. Увлечение авиацией прошло, электроника и радиотехника его не интересовали, химию он не любил вовсе. Поэтому он пошел по проторенной всеми дорожке - в ЛИСИ. Там преподавал отец, архитектурный факультет окончила сестра, в далекой юности три года проучилась там и я.

Миша сдал вступительные экзамены вполне успешно, благополучно прошла и зимняя сессия. В общем, учебу в институте он начал хорошо и спокойно. Ему нравилась студенческая атмосфера, менее строгий, чем в школе, режим, стипендия. Но учился он просто по инерции, безо всякого интереса. С грехом пополам, с двумя академическими отпусками, под нашим нажимом и с уговорами он протянул четыре курса и бросил институт, когда ему оставалось учиться до окончания всего полтора года.

Мы были, конечно, крайне огорчены, даже как-то разочарованы в своем сыне и обижены на него. Добро бы он бросил этот институт ради перехода в другой. Тут мы бы его поняли, поддержали и помогли. Но он уходил, с нашей точки зрения, в никуда. Его музыкальные увлечения были нам не очень понятны, мы считали их просто временным хобби, для нас было важно, чтобы он получил надежную профессию. Эту позицию мы сохранили и все последующие годы, с тревогой и некоторым недоумением вглядываясь в нашего сына.

В день его тридцатилетия, поздравляя его, я сказала: «Прости меня, сын, за то, что я оказалась неумелой и недостаточно твердой матерью; я не сумела переломить тебя и заставить закончить институт». На это он мне ответил: «Спасибо тебе, мама, что ты не ломала меня, не заставляла заниматься тем, что мне совершенно не нужно и не осложняла мою жизнь». Да, первый шаг человек делает сам, а дальше его уже ведет судьба.