Тогда я рассердился уже не на шутку. Ведь я еще ровно ничего дурного не сделал, а черная бестия так гнусно обращалась со мною и не пускала забрать собственное оружие. Но что можно было предпринять в таком положении? Вооруженный ножом, я ничего не мог поделать со старой медведицей - это я отлично сознавал, - а моя винтовка была в ее власти. Пришлось подождать, пока она уснет, и тогда повторить попытку снова. Я прошел подальше в чащу леса, улегся под деревом и лежал довольно долго. Наконец меня пробрало от холода. Прошло, очевидно, уже несколько часов, и я принялся задело. Между тем, ничего из этого не выходило. Проклятая медведица так зорко за мною наблюдала, что. как только я подкрался поближе к моему оружию, она в третий раз бросилась на меня и отогнала прочь.

На беду наступил вечер, и мне пришлось все-таки бросить оружие и возвратиться домой. Понятно, как я и ожидал, дома меня подняли на смех, но зато рано утром мы на лошадях и с собаками отправились к логовищу медведицы и наконец одолели ее. К сожалению, при этом она задушила лучшую нашу собаку, но зато нам достались живьем два превосходных медвежонка.

- Ну а если бы в тот день медведица вас догнала? - спросил Георг.

- Гм… - со смехом сказал старик, - ну что же? Помяла бы хорошенько для начала, а затем разделала лучше самого опытного мясника. А впрочем, однажды мне медведь жизнь спас.

- Как? Медведь? - с полным изумлением воскликнул Георг.

- Да, медведь, и притом здоровенная детина; да еще при таких обстоятельствах, что я всю жизнь не забуду.

- Да как же это было возможно?

- Да, милый мой, это действительно было изумительным происшествием, и как только я о нем вспомню, меня и теперь мороз пробирает по коже. Расшевели немного огонь в костре, и тогда я расскажу эту историю. Но после этого немедленно спать, потому что до рассвета надо уже двинуться в путь.

Георг поспешил исполнить просьбу, а старик, закрыв глаза рукою и на несколько секунд погрузившись в глубокое раздумье, приступил к рассказу.

- Много-много лет тому назад я с одним из моих братьев переселился в Кентукки. Тогда, как я уже говорил, дичь там была в необычайном изобилии. Буйвол водился повсюду; медведей множество; куда ни пойдешь, везде их следы; оленей и диких индеек даже стрелять надоело. Ну, конечно, в Штатах теперь совсем иное, так как люди всюду широко расселились и за дичью теперь не охотятся, а прямо-таки истребляют. Ну, это в сторону; оно к делу не относится. Несомненно, что в те времена у нас бывали частые схватки с индейцами, подстерегавшими нас везде, где только можно, но это не мешало нам от души предаваться охоте. Когда вас постоянно окружают опасности, к ним так привыкаешь, что перестаешь обращать на них внимание.

В нашем лагере мы всегда держались вместе, небольшими отрядами, опасаясь нападения индейцев. Но часто каждый из нас охотился в одиночку, избрав предварительно определенное направление, чтобы не мешать друг другу в погоне за дичью. Вечером мы снова сходились все вместе и спали, расставив вокруг сторожевые посты.

Вот таким образом однажды утром я отправился один-одинешенек к реке Огио, где я за несколько дней перед тем видел очень много медвежьих следов у самого берега реки. Насколько я помню, это было в конце февраля, когда еще большинство медведей лежит в берлоге и только в редких случаях они идут к водопою. Я особенно тщательно осматривал самую густую чащу в лесу и дупла старых больших деревьев, в которых медведи так охотно залегают на зиму. Если кто обладает сколько-нибудь значительным навыком, то всегда заметит следы когтей медведя на древесной коре в тех местах, где он карабкался по дереву. Весьма возможно, что животные предусмотрительно стараются не оставлять на деревьях следов своего пребывания, но если их преследуют собаки, тогда они глубоко впиваются когтями в кору дерева, и она отскакивает большими кусками.

У меня в то время не было собаки, да и вообще очень трудно было добыть хорошую собаку, потому что при постоянной травле медведей они часто погибали или оставались искалеченными. Но в таких поисках собака и не нужна. Потому я тихонько брел лесом с винтовкой на плече. Я встречал много оленей, еще больше - диких индеек, но стрелять их не хотел, так как был вблизи от нашего лагеря, да и притом у нас были значительные запасы дичи. Наконец я подошел к старому, громадному дубу, над кото-рым, по-видимому, пронеслось не менее двух веков. Он рос во впадине между холмами, в месте, превосходно защищенном от северного ветра, и в такой густой чаще, что я бы никогда не нашел это место, если бы не приметил нечто похожее на очень узенькую тропинку среди вьющихся по земле растений. Такие тропинки часто прокладывают себе медведи. Я осторожно прокрадывался к дубу и вскоре вплотную подошел к лесному исполину, великолепно обвитому диким виноградом и с совершенно сохранившейся зеленой верхушкой.

На коре ясно были видны следы, доказывавшие, что медведь недавно лазил по стволу дуба. Тропинка вводила меня в заблуждение и вызывала сомнение, сидел ли старый детина и теперь в дупле или уже вылез из него. Однако я ничего не мог предпринять, так как при мне был только маленький томагавк и я должен был неизбежно отправиться за помощью. Но прежде, чем я решил так поступить, мне вздумалось удостовериться, действительно ли медведь там находится или это только старое, покинутое им логовище.

С этой целью мне пришлось самому полезть туда, где я приметил отверстие в дереве, ведущее в дупло. Если я найду там свежие следы, то вернусь сюда с помощью, если же ничего не найду, то тем дело и кончится. Сказано - сделано. Винтовку свою я спрятал в густой чаще из опасения, чтобы ею не завладели незамеченные мною, но часто бродящие вокруг индейцы, и затем осторожно и медленно полез на дерево.

Это уже само по себе было немалым трудом, потому что ствол был около пяти футов в поперечнике и оказалось достаточно высоко до первых ветвей. Не будь на каждом шагу спускающихся вниз виноградных лоз, я не мог бы добраться до цели. С помощью последних я усердно работал руками и ногами и добрался до первой ветви и оттуда уже легко долез до необходимого мне места. Тогда я был еще молодой, сильный детина, на шесть или на семь лет старше тебя.

Ствол когда-то имел здесь два главных разветвления, из которых одно, очевидно, было сломано бурей, а позднее прогнило и образовало такую пустоту, в которой самый рослый медведь мог поместиться совершенно свободно. Там оказалось много царапин, но и без этого своеобразный, острый запах медведя, исходивший оттуда, доказывал, что это было его жилище. Даже на мгновение я не сомневался в том, что там находится медведь. На четыре или на пять футов выше была другая дыра, открывавшая вход внутрь дерева, и хотя это не сулило мне ничего хорошего, но я вздумал разузнать, что там такое. Раз я уже был наверху, ничто не мешало мне и туда сунуть нос. Но для этого надо было лезть несколько выше, что представлялось мне делом очень легким. Я стал сначала коленями на нижний край дупла, затем ногами и уже мог свободно заглянуть в верхнее дупло. Здесь, однако, не было ни малейших следов когтей и даже, собственно говоря, там не было дыры, так как несколькими футами ниже я заметил прогнившее дерево. Так как искать больше было нечего, я наполовину повернулся, чтобы стать на ближайшую нижнюю ветку, спускаясь обратно вниз.

К несчастью, я забыл, что край трухлявый и что надо ступать на него осмотрительно, а потому при первом же движении прогнивший край обломился, обе мои ноги соскользнули, и я с головокружительной быстротою полетел вниз. Единственной моей мыслью в ту минуту было только одно: там медведь!

Наконец, почувствовав, что упал на какой-то мягкий предмет, я уже ничего другого не ждал, как тотчас же быть растерзанным острыми когтями и изгрызанным страшными клыками рассвирепевшего страшилища. В то мгновение я даже не вспомнил о заткнутом у меня за поясом ноже; он мог дать мне возможность как можно дороже отдать свою жизнь. Но ничего подобного не случилось; всюду вокруг меня царила гробовая тишина, и хотя я сначала не решался двигаться, но мало-помалу набрался смелости и начал ощупывать кругом, желая удостовериться, где я и, главное, один ли я здесь?