- Только и всего? Да что ж тут удивительного? Мне сколько раз приходилось наблюдать подобную охоту орла за рыбой!

- Э, почтенный господин, будьте потерпеливее. Дайте мне время сначала рассказать по порядку все, как было, а затем уже беритесь решать вопрос, удивительна моя история или нет. Совершенно с вами согласен, что в такой охоте нет ничего оригинального и что всякий охотник, хоть немного постранствовавший по обширным полям, рекам и скалам нашей благодатной родины, мог наблюдать подобное зрелище, но дело вовсе не в том. Слушайте, орел, поднимаясь все выше и выше, продолжал держать в клюве угря, которого наконец и проглотил. Теперь, подумал я, орел утолил свой голод, и ему больше незачем спускаться на землю, и, следовательно, нечего и мне торчать здесь с наведенным ружьем. Я спустил курки, взял ружье на плечо и готовился идти дальше. Вдруг я заметил - клянусь, все рассказываемое мною чистейшая правда, - что угорь стал выползать из глотки орла. Орел сначала не обратил было внимания на это обстоятельство, но, когда заметил, что его добыча целиком выскользнула из клюва, бросился в погоню и - да не будьте так недоверчивы к старому Баренсу, видавшему на своем веку вещи и поудивительнее этого, - настигнув ее в воздухе, проглотил снова, прежде чем хитрый угорь успел коснуться поверхности воды.

- Баренс, Баренс, - укоризненно произнес судья, - если у вас хватает духу рассказывать нам подобные небывальщины…

- Да вы, быть может, думаете, что дело тем и кончилось? Как бы не так! - продолжал старик, не смущаясь подобным перерывом своего рассказа. - Орел и угорь вовсе не хотели еще уступать друг другу. Только что птица успела вторично проглотить рыбу, как последняя опять стала вылезать у нее из глотки и…

- Да чем же это все кончилось? - нетерпеливо перебил неутомимого рассказчика Геккер.

- Чем кончилось? Неужели вы думаете, что у меня только и дела было, что смотреть за таким состязанием хитрости и изобретательности птицы и рыбы? Почем я знаю, кто из них перехитрил другого? Я оставил их воевать между собой, а сам отправился своей дорогой.

- Теперь и я, пожалуй, могу идти своей дорогой? - спросил Геккер.

- Конечно, раз у вас явилось такое непреодолимое желание покинуть нашу компанию. Перестаньте лучше подсмеиваться над почтенным человеком и отправляйтесь скорее восвояси. А вы, друзья мои, отправьтесь за виски. Вы знаете, что я терпеть не могу толкаться в давке, где его продают. Это занятие наводит на меня ужасную тоску. Геккер, подождите хоть минутку и хватите добрый стакан этого чудного напитка, что будет лучшим предохранительным средством против возможности заполучить лихорадку, охотясь в болотах. Мне лично скоро совсем придется отказаться от этого прелестного занятия, увы, я больше не могу охотиться при дневном свете на оленей. Что же касается ночной охоты, то я также не люблю проводить ночь в лесу в ожидании зверя. В таких случаях приходится следить с головней в руках, а жар ее не слишком достаточен, чтобы согреть меня. Кроме того, я боюсь задремать во время такого продолжительного ожидания и, пожалуй, выроню смоляной факел как раз в ту минуту, когда олень подойдет ко мне. Судите сами, что будет за картина, когда олень с удивлением уставится на меня и услышит храп когда-то неутомимого охотника, спящего среди соленых болот! Впрочем, вы не думайте, что я собираюсь вас уговаривать. Всякий волен поступать, как ему вздумается. Но прежде дайте мне рассказать о том, что случилось со мной, когда я был еще в Техасе.

- Ладно, рассказывайте, только нельзя ли покороче, - согласился Геккер, перекладывая карабин с одного плеча на другое. - У меня и так осталось не много времени.

- Хорошо! Поверьте, у меня вовсе нет желания помешать вам как следует промокнуть под собирающимся пойти ливнем. Если вы мне не верите, то посмотрите над собой и вокруг, какие собираются на небе тучи. Ну, да все равно. Я начинаю. Слушайте! Однажды ночью - нужно вам заметить, что в те времена я был таким же сумасбродом, как и наш милейший Геккер сейчас, и постоянно проводил время с ружьем в руках под открытым небом, - я вышел из дома и остановился на берегу небольшого соляного озера. Дичи, должен вам сказать, водилось там множество. Я спрятался в засаду, давая себе слово не уходить, не настреляв изрядного количества добычи. Всю ночь напролет, до зари, просидел я, скорчившись, за сосновым пнем в наскоро построенном шалаше, как вдруг неподалеку услышал страшный рев, точно сотня пантер собиралась броситься на меня. Да, то был страшный шум. Точно тысячи ружей стреляли зараз. Словом, я был совершенно оглушен всем этим и просто не знал, куда деваться. Долго я не мог понять, в чем дело, как вдруг заметил, что с соседнего хлопкового поля на берег несется несметная стая диких гусей. Никогда в жизни я еще не видал и, наверное, не увижу подобного количества. Они летели прямо на сосну и, достигнув места, где стоял мой шалаш, стали спускаться на землю. Теперь угадайте-ка, что было дальше?

- Черт возьми! Угадать довольно легко: гуси посидели и улетели, а вам не удалось убить ни одного! - со смехом сказал судья, чтобы подзадорить Баренса.

- Вовсе нет! Гусей были тысячи. Когда они опустились на землю, то такой массой навалились на мой шалаш, что разрушили его совершенно, затушили зажженный мною огонь и чуть не задавили меня самого. Не имея возможности схватить ружье, я вытащил из-за пояса нож и стал наносить им удары направо и налево. Птицы догадались, что попали в довольно скверное положение, но было уже поздно. Всех находившихся поблизости я успел переколоть раньше, чем они успели опомниться и криком предупредить товарищей о грозящей опасности. Когда наконец остальная стая поднялась в воздух, вокруг меня валялись на земле пятьдесят один гусь и пятьдесят восемь голов.

- Это каким же образом? Оказывается ведь, что голов на семь штук было больше, чем тел. Куда же девались гуси, которым принадлежали эти семь лишних голов?

- Я отыскал их потом. Представьте себе, стая была так велика и летела так плотно, что на своих крыльях живые гуси на довольно порядочное расстояние, шагов за сто, отнесли мертвых в сторону. Теперь. Геккер, история кончена, и вы можете лететь на соленое болото!

- Какой вы мастер рассказывать всякие небылицы, Баренс, - сказал судья. - Вы просто незаменимы!

- Небылицы? Да какого же черта вы всегда слушаете их с разинутыми от удивления ртами, если знаете, что я рассказываю неправду? Нет, право, не стоит больше вам ничего рассказывать. А как обстоят дела с виски?

- Его только что принесли, и как вовремя. Виски поможет нам проглотить рассказанную вами историю, Баренс. - сказал Куртис. - Теперь я в свою очередь расскажу, что случилось со мной прошлой ночью. Предупреждаю, что это будет чистейшая правда! Чего вы ухмыляетесь, Баренс?

- Да знаете ли, я никогда не начинаю рассказов с такими предисловиями и никогда заранее не стараюсь уверять слушателей, что мой рассказ чистейшая правда. Делать так - значит наверняка возбуждать ненужные сомнения у своих слушателей. Примите себе это за правило, Куртис! - наставительно сказал тот.

- О, вам-то этого действительно не нужно делать, - с улыбкой сказал судья, - потому что ваши истории, с предисловием они или нет, будут иметь одну и ту же судьбу у слушателей. Рассказывайте, Куртис, не смущайтесь. Да не забудьте оставить немного виски, чтобы промачивать горло во время рассказа.

- Вчера вечером, - начал Куртис, - я шел по берегу Литл-Джен, отыскивая свиней, которые, по словам Баренса, бродили в этих местах, тех самых свиней, в поисках которых мы наткнулись на труп Гитзкота. Несколько раз за то время, когда я бродил по лесу, я натыкался на кабаньи норы, но ни разу не находил там обитателей. Наконец, когда совершенно стемнело, я заметил, что в чаще деревьев что-то шевелится, и, представьте мою радость, увидал там старую свинью с десятью поросятами. Одиннадцатого, вероятно, съели медведи. Как только я заметил, что свинья носит метку своего хозяина - дыру на правом ухе и рассеченное левое, - я высыпал перед ней из захваченного мешка маис и постарался отыскать на ночь удобное местечко, теперь, в такую темень, ничего нельзя больше предпринять. Признаться, я не очень то люблю болота Литл-Джен. Они и сыры, и неудобны, не говоря уже о целой массе всяких жужжащих, кусающихся и жалящих насекомых, тучами висящих над болотом. После долгих тщетных поисков сухого местечка, я нашел его наконец, развел огонь и улегся на землю. Собак со мной не было, потому, во-первых, что я боялся испугать свиней, а во-вторых, и не собирался охотиться. Усталость была так велика, что я почти тотчас же заснул. Сколько времени я спал, не знаю, чаща была настолько густа, что из-за нее нельзя было различить звезд. Вдруг я проснулся от странного предчувствия. Казалось, что кто-то приближается к тому месту где я лежал. Я тотчас же приподнялся и насторожился, потом, зарядив ружье, прицелился в ту сторону, откуда послышался шум, и стал ждать. Я подумал, что все это мне почудилось во сне, и опять улегся на землю. Признаюсь, я чувствовал себя не особенно-то важно. А вдруг, думал я, мне придется иметь дело с пантерой. Это ведь легко могло случиться, а в такую темень да без собак трудно было что-нибудь поделать с хищным зверем. Несколько времени я колебался, потом, прислушиваясь внимательнее, как будто опять стал различать какой-то шум. Сдернув платок, которым я прикрыл лицо, чтобы защититься от комаров, я почувствовал, что около меня стоит какое-то живое существо, теплое дыхание которого ясно ощущалось на лице. Сквозь легкий ночной полумрак, окутывавший меня, я рассмотрел какой-то черный силуэт, склонившийся надо мной. К моему великому удивлению и страху, наклонившееся надо мной существо оставалось неподвижным. Я прислушивался, теперь несколько успокоенный тем, что это не могла быть пантера, в противном случае я был бы уже мертв. В то же время я положительно терялся в догадках, что это было за существо. К несчастью, мне нельзя было даже вытащить нож, заткнутый за пояс, чтобы защищаться от врага, сражаясь с ним, как подобает порядочному охотнику, грудь в грудь. Итак, я неподвижно, как труп, лежал без движения на земле, пристально вглядываясь в наклонившуюся ко мне черную фигуру, глаза которой так и светились в темноте. Вы все знаете, я не из трусливого десятка, но, признаюсь, в эту минуту дрожал, как лист, до такой степени был напуган, и всякое животное могло бы безнаказанно броситься на меня.