- Вот вам и ужин! - сказал он, бросая в лодку кусок жареной оленины.

- Что вы сделали с индианкой? - с тревогой спросил Уэстон.

- Не беспокойтесь, она теперь в надежном месте, а до остального вам нет никакого дела! Давайте сюда поводья, а сами держитесь за руль. Течение здесь быстрое, и надо быть готовым ко всему. Нет ли только у вас какой-нибудь тряпицы? - спросил Роусон, передавая опять поводья Уэстону.

- Что это у вас с плечом? - спросил Коттон, увидев кровь на рубашке Роусона.

- О, это пустяки, - хладнокровно отвечал тот. - Индианка ткнула меня своим томагавком.

В это время лодки приближались туда, где вплотную к реке подходили отроги гор, сплошь покрытые густыми лесами из сосен, елей, лиственниц и орешника.

- Сейчас мы приедем к месту, где я должен покинуть вас. Осторожнее! Не забрызгайте меня водой! Прощайте, друзья мои, не забудьте, где вам самим нужно высадиться!

Роусон выскочил из лодки и скрылся на берегу, а Коттон и Уэстон продолжали свое путешествие, затрудненное сильным в этом месте течением и постоянными водоворотами. Только благодаря опытности и умению Коттона удалось удачно справиться с лодками и лошадьми. Наконец они достигли назначенного Роусоном места.

- Ну, теперь лошади могут топать ногами сколько угодно. Скоро им придется проскакать изрядное расстояние. Подержите-ка, Уэстон, поводья, я только опрокину одну лодку и спрячу в кустах, а другую пущу вниз по течению!

- Теперь в путь! - сказал Коттон, выходя на берег. - Нужно поторопиться!

- А вы не собьетесь в дороги?

- Нужно только выбраться из густых зарослей тростника, подняться повыше в горы, а там-то пойдет уже ровная дорога, по которой я неоднократно ездил. Ну, садитесь-ка верхом да и поедем!

Уэстон набросил на спину одной из лошадей бизонью шкуру, подтянул ее подпругой, сел верхом и последовал за товарищем, ведя, как и тот, двух лошадей в поводу. Слышался только треск ломаемого лошадьми тростника. И наконец водворилась полная тишина.

Через час после того, как конокрады расстались у реки, к тому же месту подскакал Гарфильд с товарищами, освещая дорогу смоляными факелами.

- Они проезжали здесь! - воскликнул Гарфильд - Вот и следы их. Эти подлецы решились ехать по большой дороге. Чудесно! Скоро мы догоним их и заставим дорого расплатиться.

- Не думаю, - вмешался Кук, - чтобы они стали поджидать нас. Ясность самих следов говорит, что разбойники скакали во весь опор. Нам нужно мчаться как можно скорее.

- Я согласен загнать своих лошадей, лишь бы догнать проклятых конокрадов и повесить их немедленно!

- Конечно, надо раз и навсегда избавить нашу страну от этих подлых разбойников!

- Нет ли на реке где-нибудь поблизости опасных мест? - спросил Гарфильд, подъезжая к реке.

- Не беспокойтесь, - отвечал Куртис. - Реку я здесь знаю, как землю собственной фермы. Поезжайте следом за мной!

Он поехал впереди и скоро спустился к самой воде. Всадники один за другим длинной цепью тянулись за ним.

- Есть ли тут следы? - спросил Гарфильд.

- Совершенно ясные, - ответил Куртис. - Но бандиты и не могли выбрать другого места для переправы. На том берегу мы тоже найдем следы.

Выбравшись на другой берег, Куртис предложил спутникам бросить факелы, из опасения, чтобы конокрады не заметили преследователей по свету. Все последовали этому совету. Гарфильд, осветив еще раз дорогу и заметив на ней ясные отпечатки лошадиных копыт, бросил и свой факел со словами:

- Теперь я не думаю, чтобы мы могли сбиться с пути: потерять следы невозможно!

- Конечно, - отозвался Куртис. - Теперь рассветает рано.

- Вперед! - закричал Гарфильд, давая шпоры лошади. - Первому, кто откроет бандитов, обещаю в награду бочонок виски.

Громкое «ура!» встретило такое предложение, и всадники с удвоенной энергией понеслись по следам Джонсона. Мы уже знаем, что они, поскакали по ложному пути.

Под вечер того же дня, в который произошли столь знаменательные события, через реку Арканзас переезжал большой паром с двумя гребцами, гигантами неграми, направляясь из Питсбурга на другой, южный берег реки. На пароме, кроме гребцов, находился только один белый человек с лошадью. Расплатившись с неграми, он пустил свою лошадь на берег, предоставив ей полную свободу, которой она тотчас же и воспользовалась, принялась щипать свежую, сочную траву.

- А что, масса, - спросил белого всадника один из негров-перевозчиков, родом с берегов Конго, имевший, благодаря сильно выдававшимся скулам, толстым губам и приплюснутому носу, довольно зверский вид, - ведь здесь нет поблизости никакого жилья. Где же вы остановитесь?

С этими словами он стал тщательно укладывать в свой кожаный кисет плату за перевоз.

- На семь миль в окружности, - продолжал он, - нет ни одного домика, где бы вы могли провести ночь. А ведь скоро, пожалуй, и дождь соберется.

- Я это прекрасно знаю, - отвечал всадник. - Но ведь недалеко отсюда должна находиться хижина, в кото-рой жил фермер, переселившийся из Иллинойса. Разве он там уже не живет?

- О, масса, эта хижина давно уже пуста! - отвечал негр. - Его жена и двое детей померли, а сам он уехал оттуда.

- Но хижина-то, значит, стоит по-прежнему?

- Так-то так, но, масса…

- Что ж, крыша обрушилась, что ли?

- Нет, масса, и крыша цела, но только… там, говорят, происходят дела… которые…

- Дела? Что вы хотите сказать? Какие дела?

- Говорят, что жена фермера, похороненная в саду… говорят, она…

- Говорят, что она приходит в дом? Так, что ли? - спросил незнакомец.

- Да, да! - боязливо зашептали оба негра, таинственно покачивая головами, причем глаза их выражали самый непритворный страх.

- Что за дурак рассказывает подобные небылицы? - изумился всадник, готовясь сесть на лошадь. - Ведь до сих пор, кажется, никто не видел этого привидения!

Негры отрицательно замотали головами, давая понять, что были свидетели появления ужасной женщины. Старший из них даже сообщил предположение окрестных жителей, что фермер, должно быть, сам убил свою жену, а затем и обоих детей, чтобы те не могли рассказать об убийстве. Потом, говорил негр, фермер уехал на пароходе, продав землю одному из жителей Питсбурга. Когда труп вырыли, оказалось, что он весь покрыт ранами, а на другой день пропали трупы детей.

Рассказав столько ужасных вещей, негр испугался темноты и надвигавшегося с берега тумана, в котором ему, вероятно, померещилась убитая женщина; он вскочил обратно на свой паром и, не дожидаясь ответа путешественника, с помощью товарища живо погнал паром обратно.

Браун, это был он, несколько времени смотрел вслед удалявшемуся парому, скоро скрывшемуся в тумане, сел на лошадь и направился к скалистому подъему, ведшему от берега реки к гористой части Арканзаса.

Достигнув конца подъема, Браун замедлил ход лошади, давая ей возможность передохнуть. Перед молодым человеком открывался довольно печальный вид: вся равнина была усеяна сплошным слоем песка, и только в одном месте зеленел небольшой клочок земли, остаток поля, некогда возделанного ирокезами.

К этому полю примыкала маленькая хижина, о которой наговорил так много страшного негр-перевозчик. Браун поехал прямо к этому жилищу. Наступила темная ночь.

Хижина ничем не отличалась от массы подобных же построек, столь часто встречающихся в Северной Америке. Это был скорее временный барак или сарай. Забор, окружавший сад, частью сгнил, частью был сожжен. Рядом с хижиной стояло другое полуразвалившееся здание, вероятно кухня или кладовая. Все ясно говорило, что жилище давно покинуто.

Такая картина запустения неприятно подействовала на Брауна, и он уже подумывал, не лучше ли будет провести ночь на свежем воздухе, под открытым небом. Вдруг налетел порыв западного ветра, обдавший путника туманом, холодным и пронизывающим до костей, как зимний дождь. Колебаться не приходилось. Браун скрепя сердце слез с лошади и стал устраивать для своего верного животного навес, затем вытащил торбу с маисом и, высыпав корм в валявшееся на дворе корыто, подставил лошади.