- За грехи все это. Стрелецкая слобода горит, там ведь пьяницы все. Вот господь и наказал.

- Дальше бы хоть не пошло! - вздохнул государь. - Узнать надо, унимают пожар или нет?

Узнавать пошел Шереметев.

Вскоре на колокольню поднялся перепачканный свежей сажею, в прожженной одежде боярин Никита Иванович Романов.

- Государь, дороги огню нет. Дома вокруг пожара разобрали,

- Люди не погорели?

- Самая малость, государь. Но по миру многие пойдут.

- За грехи все это! - настойчиво повторил патриарх, мрачно косясь на одежды Никиты Ивановича.

Романов был в излюбленном немецком платье, статный, ловкий.

Глянул на патриарха - знал, как не любит отче заморское, - усмехнулся и пошел по кругу.

- На погорельцев.

Государь снял с пальца перстень, Алексей зыркнул на отца, на воспитателя глазенками и сбросил с плеч расшитый золотом кафтанчик.

- Молодец! - похвалил Никита Иванович.

- Бог тебя не забудет, отрок! - патриарх благословил царевича, хотел еще что-то сказать, но шапка была перед ним. Расстегнул мантию, снял с груди крошечный крестик и, чтоб кто чего не подумал, опуская крестик в шапку, сказал:

- Золотой, на золотой цепочке!

Оглядел прогоревшую одежду князя, покрестился.

- Слава богу! Погибло поганое платье хорошего боярина.

Никита Иванович улыбнулся и шепнул Иоасафу:

- Ваше святейшество, у меня еще две смены есть.

- Знаю, сын мой, знаю.

Наутро Никита Иванович был у царя по делам погорельцев и заодно сообщил:

- Мой дом вдали от пожара, да пока я чужое добро спасал, свое проморгал. В подголовнике деньги лежали - так денег воры не взяли, а вот сундучок с моим немецким платьем унесли.

- Диво! - царь маленько глаза потаращил да и сощурил их тотчас, вспомнил вчерашний разговор патриарха с боярином.

“Неужто?” - подумал и посмеялся про себя.

В слободке Налейка стучали топоры. В Царьгороде за белой стеной с утра шум, здесь погорельцы, торгуясь до темных кругов в глазах, покупали: кто срубы, кто готовые разборные избы - и везли к своему пепелищу строиться ваново.

Глава седьмая

По Москве ехали донские казаки. Прибыло очередное посольство. Впереди, вслед за приставом, который указывал дорогу, бывший атаман Войска Донского, победитель турок в Азове, герой Михаил Татаринов. Перед въездом в стольный град Михаил накинул поверх казачьего зипуна шитую золотом турецкую шубу, к шапке своей казачьей прицепил алмазное перышко - знай наших!

Седло на черном как ночь скакуне рассыпало алмазные брызги. Даже на шпорах у Татаринова сверкали алмазы.

Все это атаман напялил на себя и на коня своего не ради одного тщеславия. Показать Москве хотели казаки, сколь велика и великолепна добыча, взятая в Азове, грех не принять московскому царю под могучую руку столь богатый город.

Рядом с Татариновым ехал Саим-мурза, сын царька больших ногаев Иштерека.

Большие ногаи бежали из-под власти тихого кровопийцы хана Бегадыра. Стены Азова - для них крепкие стены. Казаки в обиду не дадут. И степи за Азовом привольные, травяные.

Мурзы Больших и Малых ногаев, предавшие Бегадыра, - немалый козырь казаков. Пора, великий государь, сменить гнев на милость. Думай, государь. Возьми город, пока не поздно.

Казакам отвели доброе подворье в Ордынской слободе. На московское житье отпустили содержание не скудное. Атаману на день десять денег, три чарки вина, две кружки меду и две кружки пива. Есаулу и казакам - по восемь денег, по две чарки вина и по кружке меда и пива.

В Посольском приказе Михаила Татаринова и его станицу принимал сам Федор Иванович Шереметев и думный дьяк Федор Лихачев.

Шереметев спросил о здоровье войскового атамана, о дороге: не труден ли был путь?

Атаман, в свой черед, спросил о здоровье государя, государыни, царевича и царевен и о его, боярина Федора Ивановича, здоровье, потом подарки пошли.

Семеро казаков принесли ковер, стали разворачивать - до конца не развернули: палата мала.

- Такого небось и у самого султана нет! - польщенный, воскликнул Шереметев.

- А может, и нет, - согласился Татаринов. - Я за свою жизнь во многие турецкие города хаживал, а такого большого ковра не встречал.

- Спасибо, казаки-молодцы!

- Позволь, боярин, и дьяку твоему подарок поднести. Федор Лихачев - первый наш заступник перед государем.

И в руки Лихачева приплыл длинногорлый серебряный сосуд, с чеканкой, с глазастыми сапфирами, сердоликами и с крышечкой из темно-синего бадахшанского лазурита.

У Лихачева даже голоса прибыло, позвончее стал.

Подарки убрали, и на большое длинное лицо Шереметева вернулась тяжесть и строгость неумолимая.

- Государь знает, что Войско Донское просит его, государя, принять под руку город Азов. Но скажите, коли турки придут к городу со всей турецкой силой, будут ли казаки сидеть в осаде или покинут крепость?

Татаринов ответил не задумываясь:

- Казаки сидеть от турок будут накрепко. Это промеж нами решено.

- Но будут ли казаки сидеть в крепости, если турки дадут за нее большой выкуп?

- Боярин, мы за город Азов, отбирая его у турок и защищая от хана Бегадыра, кровью заплатили. Против цены крови никакие деньги не устоят.

- Спасибо за умное слово, атаман.

Шереметев сделал вид, что глубоко задумался, и в разговор осторожно вступил дьяк Федор Лихачев:

- Великий государь думает о вас, казаках. Помнит вас. Он уже отставил несколько воевод, которых мы ему предлагали послать вместе с войском в Азов, для обережения его…

- Каких таких воевод? - прервал дьяка Татаринов. - Нам воеводы не надобны! Мы - казаки!

Шереметев поднял на Татаринова свои маленькие, чудовищно медленные, когда того хотел хозяин, глаза.

Атаман выдержал взгляд, не пыжась, и Шереметев оценил это.

- Неужели ратные люди Азову не надобны?

- О ратных людях на кругу бить челом государю не наказано! - отрубил атаман. - Казаки наказывали у государя хлебных припасов просить да зелья ружейного и пушечного. У нас в Азове набралось три сотни пушек. Мы от хана отсиделись и от любого другого войска отсидимся.

Атаман так принажал на “любое” войско, что Шереметев даже отвернулся от разговора. Атаман и это испытание выдержал. Правда, тона поубавил.

- Приходили к нам в Азов два турецких корабля торговать. И мы торговали. Турки лук привезли, чеснок, сафьян, сапоги, и мы им отдали их турецкий полон.

- Будут ли вновь крымские татары приступать к Азову? - спросил Лихачев.

- Война будет, - сказал атаман и взъерошил большим и указательным пальцами длинные, как у жука, усы, - Может, и татары опять смелости наберутся, но эти воевать долго не умеют. Мы турок, боярин, все выглядываем, а ко- ^да они в гости будут, кто же знает… Покуда Мурад-султан Багдада не возьмет, у нас жизнь в Азове не переменится.

- А татары, говоришь, могут опить в одиночку прийти?

- Могут. Ногаи бегут от Бегадыра. С нами сын Иштерека приехал, Саим-мурза, под руку государя проситься.

Шереметев улыбнулся вдруг.

- Поперек горла костью ваш Азов и татарам и туркам. Ох, сорви вы головы!

Казаки, молчаливо сидевшие на лавках, задвигались, заулыбались.

Шереметев встал,” давая понять, что разговор закончен.

- Спасибо, казаки, за службу! Ждите, скоро государь позовет вас к себе.

Казаки откланялись. Вместе с ними, провожая, вышел дьяк Лихачев.

- Хороши подарки! - шепнул Татаринову. - Спасибо, атаман. Похлопочу за вас.

На отпуске станицы Михаила Татаринова государь задал казакам все тот же вопрос:

- Будет ли Войско Донское сидеть в осаде, если придут турки?

Москва недаром задавала этот вопрос. Москва хотела точно знать, есть ли у нее на юге щит для турецкого ятагана.

- Великий государь! Казаки в Азове будут сидеть накрепко! Клянемся тебе, великий государь! - выкрикнул единым духом Татаринов и грохнулся на колени. Все посольство, как единый человек, тоже опустилось на колени, склонив головы перед российским троном.