Может, надо было на время прекратить всякую деятельность, отсидеться, переждать. Но как раз в это время на Путиловском заводе созрела почва для новой стачки: администрация подготавливала общее снижение расценок. Нельзя было не дать бой хозяевам, не вступиться за рабочих.

Вспыхнули волнения на заводе Речкипа, где был кружок, связанный с группой Калинина. Пришлось срочно писать для этого завода листовку. Затем - прокламацию для своих путиловцев. Кроме призыва к стачке и экономических требований в прокламации содержались требования политические. Говорилось, что полиция не имеет права вмешиваться во взаимные отношения между рабочими и капиталистами-хозяевами, что должна быть уничтожена административная высылка. А заканчивалась прокламация такими словами: «Помните, что мы - сила, которую признает и которую боится правительство. Терять нам нечего, а завоевать мы можем весь мир».

Удалось напечатать почти полторы тысячи таких листовок и распространить по всему заводу. Осталось па квартире Татаринова штук пятьдесят. Вечером их сожгли. Татаринов и Калинин с часу на час ждали ареста и не хотели оставлять улик. Едва успели сунуть бумаги в огонь - за окном раздался шум: пришла полиция.

В ночь на 4 июля 1899 года Михаил Калинин впервые перешагнул порог царской тюрьмы. Тогда же были арестованы еще шестьдесят человек - почти все кружковцы, связанные с центральной путиловской группой.

За зиму отвык Михаил Иванович от физической работы. И земля была торфяная, податливая, и лопата легкая, а через полчаса ощутил усталость, поясница начала ныть. Скрутил «козью ножку» и, затягиваясь, смотрел, как ловко, быстро копает жена. Катерина больше его сделать успела. И вид у нее моложавый, бодрый. В голодные месяцы сильно похудела, волосы пострижены коротко.

- Ты у меня прямо девица красная! Не будь женат - тебя бы посватал.

- А я еще подумала бы, - повела плечами Екатерина Ивановна. - Что это за мужчина: чуть копнет и за куревом тянется. Разве такой семейство прокормит?

- Э, Катя, в хорошем доме баба три угла держит, а мужик - четвертый.

- Без четвертого-то изба не стоит.

- Один уголок удержу.

- Да еще город впридачу, - засмеялась жена, невольно оглянувшись туда, где виднелись серые громады построек и жидко коптили высокие трубы.

Поправила волосы и вновь принялась копать умело, азартно.

Вокруг, на обширном поле, повсюду трудились люди. Погода в выходной день выдалась хорошая, самое время картошку сажать. Многие сотрудники управы пришли с семьями. На соседнем участке, согнувшись под прямым углом, старательно вгонял лопату на полный штык долговязый землемер. А жена и теща у него толстые, коротконогие - наверно, чухонки. Детишек не сосчитать: прыгают, визжат, ошалев на просторе от радости.

Рядом с землемером работает фельдшер Протоиерейский. Этот первым долгом вбил на краю участка суковатый кол, на него аккуратно повесил пальто жены и свое, затем пиджак. Остался в черной жилетке, из-под которой виднелась чистейшая белая рубашка. Копал фельдшер неумело и без особой охоты - все советовался с землемером.

Кто-то разжег костер из сухой травы и листьев. Потянуло горьковатым дымком: теплый дым перемежался волнами прохладного, опьяняюще-чистого воздуха. Калинин вдохнул поглубже, даже голова закружилась. Славно-то как! Это и работа, и отдых для тех, кто месяцами находится в помещении, в духоте.

- Иван Ефимыч, а Иван Ефимыч! - окликнул он своего соседа. Тот живо оглянулся.

- А?

- Очень уж ты стараешься, - пошутил Михаил Иванович. - Небось мозоли набил. Пойдем прогуляемся малость.

Иван Ефимович Котляков с сожалением глянул на забурьяненный, невскопанный еще клин; резким движением воткнул лопату.

- Раз руководство велит...

- То-то и оно, что руководство, - Калинин пропустил его вперед по тропинке. - Есть окончательное решение насчет нас, на днях обнародуют. Городская дума считается распущенной. Петроградский Совет будет отныне не только политическим, но и хозяйственным органом. Единый центр.

- А мы?

- Как и предполагали. При Совете создается Комиссариат городского хозяйства Петроградской городской коммуны. Меня назначили комиссаром, а тебя заместителем комиссара городского хозяйства.

- За доверие спасибо, а насчет перестройки не знаю, радоваться или пока подождать.

- Радуйся, Иван Ефимыч. Мы ведь, если строго судить, все равно работали, как отдел Петросовета. Так для чего же два разных учреждения, пусть один орган диктатуру пролетариата проводит.

- Ответственности нам меньше?

- Не скажи. За все хозяйство, как и прежде, с пас спрос. К тому же по всей Северной области и в Новгородской губернии будем отделы городского хозяйства при местных Советах налаживать.

- Это что-то новое.

- - Будем тон задавать, а как же иначе?!

- Не пойму, Михаил Иванович, понизили нас или повысили?

- Какая разница, Иван Ефимыч? На какой должности нужны мы партии, на такой и будем. И есть еще у меня идея насчет нашего домашнего быта. Давай в своем доме коммуну организуем. Чтобы все жильцы сообща хозяйство вели, продукты в один котел, обеды готовить по очереди.

- Мысль вроде бы правильная, - неуверенно произнес Котляков. - За коммуну я всегда голосую. А как женщины наши с их мисками-ложками?

- Твоя с моей уживется?

- Наши сознательные, но ведь кроме них сколько...

- А мы не сразу, мы с малого и начнем. У нас получится - другим наглядный пример будет.

- Их и примером не прошибешь, цепко за свое держатся, - осторожничал Котляков.

- Поагитируем, убедим.

Участки, отведенные под огороды, остались позади. Калинин и Котляков шли теперь по краю мелколесья, тянувшегося вдоль ручья. Дальше лежала выемка, формой напоминавшая корыто. Здесь раньше было стрельбище. Дно выемки, боковые скаты, высокий, сажени в три, вал-пулеулавливатель давно уже заросли травой, покрылись дерниной. Только на валу, за щитами для мишеней, дерн был снят, желтел в ямках песок. Там работал человек в солдатской гимнастерке.

Вот он отложил в сторону кирку, распрямился и совковой лопатой начал бросать песок в большое, с проволочной сеткой сито.

- День добрый! - поприветствовал его Михаил Иванович. Солдат хмуро покосился на пришельцев. Одна щека его, со шрамом, казалась совсем безжизненной, неприятно даже смотреть на нее. Но Михаил Иванович подавил это чувство и сказал еще раз: - День добрый! Под огород землю готовишь?

- А ты что за спрос?

- На огороды нынче народ вышел.

- А мне без надобности.

- Ты не груби, - вступил в разговор Котляков. - Уважительность иметь надо.

- А чего мне вас уважать? - дерзко ответил солдат. - Может, вы образованные господа, ученые, дворяне? Такая же деревня-матушка, только в огородах и ковыряться.

- Язык у тебя хорошо работает, - примирительно произнес Калинин. - Но петушишься зря. Огороды людей кормят, на них покопаться не грех. А ты сам-то что, клад ищешь?

- Нешто я дурак с балалайкой клад среди бела дня искать? Клад в лунную ночь ищут. А я полезную ископаемую добываю.

- Ископаемое? Полезное? - удивился Калинин.

- В эту землю солдаты десять лет пули всаживали, нашпиговали ее свинцом, как колбасу салом. Колбасы при новой жизни не добудешь, а свинец - вот он.

- Ну и промысел, - засмеялся Михаил Иванович. - Это же сообразить надо!

- Сообразишь, когда жрать нечего.

- И доходное дело?

- На свинец желающие всегда найдутся.

- Конечно, - кивнул Калинин. - И ремесленнику свинец нужен, и крестьянину, не говоря уж про охотников да рыбаков. Шустрый ты!

- А что, нельзя, что ли? Земля теперь общая!

- Копай, мы тебе конкуренцию не составим. Только ненадежное это занятие, надолго ли его хватит!

Они пошли назад вдоль ручья, навстречу веселому гомону, доносившемуся с огородов. Котляков сорвал ветку, похлопал по сапогу, сказал задумчиво:

- Туманный какой-то человек.