— У меня тоже такое же, — почти прошептала она.

— Ты, дорогая, исключаешься отнюдь не из-за алиби, а по совершенно иным причинам. Кстати, его окружение, скорее всего — тоже пустой номер. Я тут на свой страх и риск предприняла кое-какие провокационные действия…

— Рита! — Ланка трагически всплеснула руками, даже уронила канцелярский прибор, стоявший на оленькином столе.

— Да что ты сегодня какая нервная? — я поставила прибор на прежнее место и собрала рассыпавшиеся скрепки, карандаши и прочие конторские причиндалы. На дне стакана для карандашей что-то звякнуло. Совершенно автоматически я заглянула туда, скрепкой извлекла звякающий предмет и продемонстрировала его Ланке:

— Этот?

— Ой, а что он там делал? — ее изумление было неподдельным.

— Лежал. Ну, этот?

— Похож. Думаешь, я помню, как он точно выглядит? Смотри сама, — она извлекла из сумки свою связку ключей и положила рядом с находкой ключ от студии. Похожи они были почти как близнецы, только зубчики на бородках разные. Я одолжила у Ланки подходящую коробочку и убрала в нее драгоценный ключик. Конечно, все сегодня умные, все знают, что надо действовать в перчатках, но если ключ даже не удосужились положить на место, так может и следы какие найдутся?

Как ни странно, Ланку мои манипуляции не слишком заинтересовали: ну, ключ, ну, оказался не на месте, непонятно, но какая разница? Гораздо больше ее беспокоили мои провокации в окружении «бывшего».

— Брось, расслабься, все было медленно и печально. Аппарат у твоего Большого Человека отнюдь не гигантский. Я всего лишь аккуратно повыясняла, кто где был в нужное время, и осторожненько намекнула, что информация не совсем соответствует действительности.

— Ну?

— Ничего, — для убедительности я помотала головой. — Все убеждены, что Максим Ильич из командировки вернулся в субботу утром, про пятницу знаешь только ты. Хотя на самом деле остальным вообще наплевать. Никто не пытался меня ликвидировать, никто не пытался меня купить, никто вообще ничего не пытался сделать. Даже сказочек про плохо работающие телефоны не рассказывали. В общем, никого там не беспокоит, что их собственным времяпрепровождением в ту роковую пятницу интересуются. Более того. Никто, кажется, и не подозревает, что пятница была роковой. Так что остаешься ты, которая заведомо ни при чем, Казанцев, которому ты обеспечиваешь железное алиби, Оленька и твоя Лариса Михайловна. Или еще кто?

— Ну… заходят многие. — Ланка задвинула-выдвинула злополучный ящик, сунула в стакан откатившийся в сторону карандаш. — Но тогда получается ужасно сложно. Слишком сложно. Добыть ключи, выяснить про пустующее помещение… Мы ведь особо не докладываем, все привыкли, что в студии всегда кто-то есть. А зачем Оленьке или Ларисе Михайловне?..

— Оленькиных резонов нам с тобой не понять, даже и не пытайся. Тебе отомстить, оградить ненаглядного от посягательств очередной пиявки, да все, что угодно. Но тогда придется предположить, что она — великая актриса, переплюнувшая Сару Бернар и Комиссаржевскую, вместе взятых. Мы же обе на ее истерику любовались — невозможно так достоверно сыграть. Не верю. А вот Лариса Михайловна — это любопытно. Я тут давеча демонстрировала чудеса хитрости, врала, как целое стадо сивых меринов, и в итоге выяснила — в «Улыбку» она была записана на одиннадцать утра, я, между прочим, даже с врачом побеседовала, в кресле Лариса Михайловна сидела с одиннадцати до начала первого. Дальше — аут. Где дача, какая дача, чья дача и, главное, когда дача? У нее случайно не было возможности за твоей спиной чего-нибудь химичить, ну там, со счетами, дебет-кредит, прибыль-убыль, не знаю, я ничего не понимаю в бухгалтерии.

Ланка грустно усмехнулась:

— Я, к сожалению, тоже. Но при чем тогда эта девица? Она-то, наверное, в бухгалтерии понимала еще меньше?

— В бухгалтерии, может, и меньше, зато у нее обширные и разнообразные знакомства, в том числе, не исключено, что и среди финансовых работников. Могла случайно что-то узнать…

Ланка отреагировала на мое рассуждение бессмертным:

— Черт побери!

В общем, не хватало только гипса и бриллиантов.

10.

Друзья мои, прекрасен наш Союз!

М. С. Горбачев

Бриллианты ждали дома. Сразу два. Точнее, двое. Право, это не частная квартира, а какой-то проходной двор! Ну ладно, Кешка, свой человек, когда он не появляется, даже скучно. И ему всегда можно сказать «Глебов, брысь, а?» — исчезнет без всяких обид. Тактичный. Вот и сейчас выродил нечто, похожее на извинения:

— Рит, ты не сердись, что мы вот так, если мы не в тему, только скажи! Но… обсудить-то надо… — и добавил совсем уж жалобно. — Я тебе еды принес, вот, — он протянул мне коробочку. — Рыбка… Вкусная… Еще теплая…

Можно ли на него сердиться?!

А вот наглый Ильин даже бровью не повел. Он что, думает, раз он мне замок менял, теперь можно этот замок открывать, когда захочется?

— А я-то считал, здесь рады гостям… — задумчиво молвил Никита, слегка улыбаясь.

Но Маргариту Львовну голыми руками не возьмешь!

— Гости, дорогой мой, стучат в дверь и незваными не ходят. Иннокентий, не слушай, к тебе это не относится, ты тут не гость, а вполне полноправная личность. В крайнем случае за хлебом отправлю или компьютер чинить посажу.

Глебовская физиономия явственно отразила стремление немедленно бежать, причем сразу в двух направлениях. Победил, конечно, компьютер.

— А… что… что-то не работает?

Я вернула его на место.

— Да сиди ты, все в порядке, даже хлеб есть, это я так, чтобы некоторые немного в чувство пришли…

«Некоторый» шевельнул под столом ногой, и прямо на меня выкатился… арбуз. В мае месяце?!!

— Откуда? — глупо пискнула ошарашенная я.

Наглый гость повел плечом.

— Было трудно, но мы достали.

Если чье-то сердце способно в такой ситуации не дрогнуть, значит, его, сердца, там просто нет. Вот и весь сказ. Не устаю цитировать некоего неизвестного мне мудреца: счастье — это мягкий-мягкий диван, большой-большой арбуз и «Три мушкетера», которые никогда не кончаются. Насчет «Трех мушкетеров» — дело вкуса, а в остальном — гениальная формула. Правда, в свете последних событий я, пожалуй, добавила бы еще одно условие: никаких убийств в реальной жизни, только в книжках! Но, видно, такая уж у меня карма — на каждом шагу о трупы спотыкаться.

— И, кстати, я думал, ты новости узнать захочешь, — все так же невозмутимо протянул Ильин.

— Ну?! — вскинулась я.

— Э нет, ladies first, — дорогой гость сделал широкий приглашающий жест.

Тьфу, инфекция! Даже приготовлением кофе отговориться не удалось, заботливый Глебов уже снимал с огня джезву, увенчанную шапкой вздыбившейся пенки. Ну, раньше сядешь — раньше выйдешь. Изложив высокому собранию факты, извлеченные из Натали — про Светино стремление замуж, про злость, про радость и весь прочий идиотизм — я получила в награду почти восхищенный взгляд обожаемого майора:

— Как тебе это удалось? У нее ведь на все один ответ: да я не помню…

— Было трудно, но мы достали, — ответила я той же фразой из анекдота.

Долго наслаждаться триумфом мне не пришлось, Ильин уточнил:

— Ты думаешь, она в самом деле не помнит, что за машина у этого, у покровителя?

Хороший вопрос. На «тойотах» у нас ездит чуть не полгорода, но все больше на серебристых да еще на синих. Прочие цвета встречаются почему-то редко, а бежевых и кофейных — тем более, а чтоб еще и «металлик» — я, кажется, и вовсе не видела. Впрочем, пусть Никита сам ищет эту бежевую «тойоту». Натали знает явно больше, чем говорит, но как это из нее вытянуть? Так что свои соображения я предпочла оставить при себе, ответив формально:

— Фрейд ее разберет. Вообще-то девушка не производит впечатления гиганта мысли.

— Слушай, Маргарита Львовна, тебе не кажется, что в этой истории слишком много дурочек? Покойница, судя по всему, особым интеллектом не отличалась, Оленька, теперь еще и эта Наташа, — не унимался майор.