– Почему бы тебе не задать этот вопрос ему самому?

– Мне интересно твое мнение, как врача. Насколько он поправился?

– Ну, не считая того, что глаз всё еще беспокоит его, можно считать, что он практически в порядке. Конечно, о полном выздоровлении пока речи не идет, но…

– Хорошо, это всё, что я хотел узнать, – оборвал его Ольт.

– Эй, вы идете завтракать? – крикнула Зали, оторвавшись от рассматривания насекомых. – Все уже пошли.

Ольт осмотрелся и понял, что вокруг действительно стало пусто. Только вдали виднелись спины странников, идущих по направлению к главной поляне. Не получив ответа, Зали поднялась с земли и, отряхнув бронекостюм, поспешила за остальными.

Ольт был не голоден. Сейчас ему казалось, что аппетит его покинул навсегда. Но также он знал, что это всего лишь нервы, и когда они улягутся, чувство голода вернется стоглавым чудищем. И случится это в самый неподходящий момент, когда вокруг на километры не будет ничего съестного. Поэтому он поплелся к поляне, стараясь думать о питательном завтраке, а не о том, что Ное предстоит предстать перед публичным судом из-за его донесения.

В это утро на поляне, казалось, было ещё больше народу, чем вчера за ужином. Ольт оглядывался по сторонам, выискивая аж-сулов. Наконец, он увидел Келгани и Кинбакаба, сидящими у одного из костров. Те выглядели абсолютно спокойно, но это ничуть не успокоило Ольта. Напряженное ожидание замерло где-то в глубине его нутра как сжатая пружина.

Но минута проходила за минутой, и ничего не происходило. Вскоре прозвучал сигнал, ознаменовавший начало завтрака. На поляне царила легкая оживленная атмосфера. Даже члены разведотряда, которым вот-вот предстояло отправиться в дорогу, обменивались шутками, смеялись и в целом выглядели расслабленно. Ольт выстоял в очереди, получил свою порцию еды и механически расправился с ней, даже не почувствовав вкуса.

Завтрак уже подходил к концу – костры погасли, все получили свою порцию пищи и теперь поглощали её кто в одиночку, а кто в кругу приятелей. Никто не спешил покидать поляну, поскольку все, как и обычно, надеялись, что на этот раз еды окажется больше необходимого минимума, и кому-то удастся получить добавку.

Без энтузиазма дожевывая остывающую баранину, Ольт пристально следил за аж-сулами, но те, казалось, были полностью поглощены завтраком и не думали ни о чем постороннем. Ольт уже начал надеяться, что аж-сулы ещё раз всё обсудили и отказались от идеи публичного суда или хотя бы решили перенести его на более удобный момент, но тут Кинбакаб встал с земли.

– Я прошу вас ненадолго задержаться после завтрака. Надеюсь, это не займет много времени, – сказал Кинбакаб, и Ольт с удивлением заметил, что все взгляды немедленно обернулись в сторону аж-сула, и все разговоры стихли, будто волна схлынула с берега.

Кинбакаб откашлялся и начал свою речь:

– Сегодня нам предстоит разобраться с одним не очень приятным делом. И я считаю, что все вы должны стать этому свидетелями.

Кинбакаб подал знак, и трое крепких камаштли, сидевших подле него, встали и направились через поляну к Ное. «Значит он всё заранее подготовил, предупредил своих людей. И всё это время сидел как ни в чем не бывало, выглядел непринужденно и будто бы даже пребывал в приподнятом настроении. Вот это выдержка! – подумал Ольт, – Или же то, что выглядело как веселость, на самом деле было радостным предвкушением…»

Ольт перевел взгляд на Келгани. Тот так и продолжал сидеть на земле, доедая свою порцию баранины. По виду Келгани невозможно было определить, как он относится к происходящему, но очевидно было, что он не собирается принимать в этом никакого участия.

Вокруг начало ощущаться возрастающее напряжение, со всех сторон послышался тревожный шепот, в котором преобладали вопросительные интонации. Никто из присутствующих не знал, что должно произойти, но эти трое из личной охраны Кинбакаба не внушали никакого оптимизма. Сотни пар глаз следили за тем, как охранники пересекают поляну, ожидая, что будет дальше.

Троица остановилась у потухшего костра, возле которого сидел Ное. Один из них сказал сухо:

– Вставай.

Ольт не видел глаз Ное, но был уверен в том, что он непонимающе уставился на охранников.

– Вставай, – повторил охранник, будто сами эти слова должны были всё объяснить.

Ное повиновался, и, вытерев жирные руки о траву, поднялся. Двое охранников встали по бокам от него, третий подтолкнул в спину:

– Теперь иди.

Ное шел через поляну, оглядываясь по сторонам. Наконец, он увидел в толпе незнакомых лиц своего командира и взглянул на него, ища ответа и помощи. Ольт отвел глаза. Он представлял себя на месте Ное – вот его ведут через поле под пристальными взглядами, в которых читается осуждение, страх и одновременно облегчение, что это не они попали в беду. Его грубо подталкивают в спину, поддерживают за руки, будто он вот-вот собирается дать деру, как последний трус. Какое это, должно быть, унижение…

Наконец, этот путь, в котором каждый шаг приходилось делать, преодолевая себя, был закончен. Растерянный и смятённый пленник предстал перед Кинбакабом. Ольт заметил, что Ное на несколько сантиметров выше аж-сула и значительно шире его в плечах. Даже в окровавленной повязке на глазу этот молодой пехотинец выглядел значительно и смотрел на командующего сверху вниз.

– На колени, – холодно сказал Кинбакаб.

Один из охранников пнул Ное в ногу, и тот, пошатнувшись, упал на одно колено.

Перед глазами у Ольта заклубилась алая пелена. Он задыхался от возмущения. Никогда, даже во время самых страшных битв и самых жестоких трибуналов странники не ставили на колени даже своих врагов, не говоря уж о равных себе, о своих собратьях. Ольт хотел выкрикнуть, что такое обхождение неслыханно, но слова застряли у него в горле – он понимал, что в происходящем немало и его вины. И всё равно всё происходило вопиюще не так, как тому должно было происходить.

Не желая больше присутствовать на этом суде, попирающем все нормы и законы Магистрата, Ольт поднялся, чтобы уйти. Но тут Кинбакаб заговорил снова:

– Приведите свидетеля.

Один из охранников покинул свое место и направился к Ольту. Не дожидаясь, пока и его толкнут в спину, Ольт сам сделал шаг вперед и двинулся в ту точу поляны, куда были направлены напряженные взгляды всех присутствующих.

– Итак, – сказал Кинбакаб, – Ты утверждаешь, что этот холькан покинул свою команду вопреки приказу командира и подбивал своих собратьев взбунтоваться?

Теперь голос Кинбакаба звучал мягко, почти ласково. И от этой наигранной теплоты Ольт проникся еще большей неприязнью к аж-сулу. Тем не менее, ему пришлось признать:

– Да, это так.

Ное метнул в Ольта испепеляющий взгляд. Даже одним глазом он смог передать всю обуревавшую его гамму эмоций – удивление, ненависть, боль предательства.

– Тебе есть что сказать в ответ на эти обвинения, холькан? – спросил Кинбакаб.

– Да, мне есть что сказать, – прорычал Ное и попытался подняться с колен, но охранник толкнул его в спину, возвращая в прежнее положение. – Похоже, я был единственным, кому было не наплевать на смерть собратьев, и кто готов был отомстить за них!

– Но какой ценой?! – рявкнул Ольт.

Ярость, охватившая его в пустыне во время разговора с Ное, снова кипела в нем. Ольт на миг забыл о том, что теперь они находятся в лагере – он снова готов был ввязаться в перебранку с хольканом, будто старый спор и не заканчивался.

– Когда дело касается вопросов чести, рассуждать о цене малодушно. А ты повел себя как трус, – сказал Ное.

– Так ты, значит, думаешь, что ты герой? – улыбнулся Кинбакаб. – Что ж, тогда у меня есть для тебя подарок, который будет напомнить и тебе, и всем остальным об этом геройском поступке.

Кинбакаб оглянулся и кивнул. Из-за его спины вышел еще один охранник, неся в руке железный прут, загнутый на конце в виде иероглифа. Ольту даже не нужно было всматриваться, чтобы понять, что означает этот иероглиф – было и так понятно, что в нём заключено слово «дезертир». Командир перевел взгляд с орудия наказания на Кинбакаба и в который раз за утро удивился его предусмотрительности. Было что-то зловещее и пугающее в том, что с корабля эвакуировали не только необходимые вещи, но и подобные орудия.