Затем он выразительно взглянул на часы и встал из-за стола со словами:

– Извини, что не предлагаю тебе посидеть еще, но нам двоим нужно выспаться. Я утром отправлюсь в госпиталь повидать Адарона, а ты в это время займешься речью.

– Речью? – переспросил Келгани.

– Да, обращением к народу Кинчена. Думаю, чем быстрее мы все провернем, тем лучше. Нужно застать Кинбакаба врасплох.

– Но почему я? – Келгани выглядел растерянным. – Ты же знаешь, я не мастер словесности. Дай мне отряд бойцов и макуавитль – я покажу, на что способен, но речь…

– Как раз поэтому ты и должен сделать обращение. Если оно получится бесхитростным – тем лучше. Главное – искренность. К тому же, я получил звание аж-сула совсем недавно, а тебе народ доверяет, ты много лет доказывал свое право быть правителем.

– Думаешь?

– Я в этом уверен. Иначе не стал бы на этом настаивать. Что ж, а теперь, я думаю, мы заслужили несколько часов отдыха.

Проводив Келгани до двери, Тейт отправился в постель. Этой ночью ему снились яркие сны о будущем – о том будущем, которое он планировал не первый год и, наконец, начал воплощать в жизнь.

На следующее утро Тейт проснулся бодрым и отдохнувшим. Первым делом он, как и обещал, пошел в госпиталь навестить Адарона. Биосентол подействовал, и камаштли стремительно пошел на поправку. Его отключили от аппарата жизнеобеспечения и даже сняли некоторые повязки. Посетителя Адарон встретил уже полусидя на койке.

– Бак-уц, – поприветствовал камаштлианца Тейт. – Как ты себя чувствуешь?

– Хола! – ответил Адарон. – Сегодня мне определенно лучше, чем вчера. Думаю, это хорошо.

– Я думал, что тебе принести. Говорят, навещая больных, принято приносить им амальтины. Но, увы, на Земле они не растут. Так что вот, отсыпал тебе из собственных запасов. Разводишь с водой, получается очень даже ничего, – Тейт поставил на столик у кровати небольшой пакет с сухим молоком.

– Ты очень добр, Тейт. Спасибо.

– Ну что, рассказывай. Всё и вправду было так, как мне рассказывали?

– Не знаю, что тебе рассказывали, – ответил Адарон. – Но Кинбакаб выскочил со склада так стремительно, будто за ним гналась целая стая годавров.

– Прекрасно! То, что надо. А что там с видео? Удалось заснять?

– Удалось, – Адарон заметно помрачнел. – Возьмешь в больничном хранилище мой бронескостюм – точнее, то, что от него осталось – в компьютере найдешь нужный файл. Только посмотри видео целиком. Кроме побега командира там есть еще пара захватывающих сцен, в которых мои собратья захлебываются кровью. Надеюсь, оно того стоило.

Свои слова он сопроводил улыбкой, которая, однако, не являлась выражением радости или удовольствия. За эти дни он успел забыть, в каких ситуациях странники обычно улыбаются, и какие чувства должна отражать улыбка. Это было просто одно из мимических упражнений, привычных его лицевым мышцам.

– Я скорблю вместе с тобой, – только и ответил Тейт.

– Ну что, теперь мы в расчете? – спросил Адарон несколько резче, чем позволял его статус и социальное положение.

– Да, с этих пор ты свободен от любых обязательств по отношению ко мне, – кивнул Тейт. – Я распоряжусь, чтобы к моменту выписки тебе доставили бронекостюм, оснащенный новейшими разработками. Выздоравливай, – бросил он напоследок и вышел из палаты.

Келгани сидел за столом в своем кабинете и выглядел весьма озабоченным. Если бы дело происходило несколько десятков тысяч лет назад, когда странники еще пользовались бумагой, вокруг аж-сула сейчас валялись бы сотни скомканных листков. Сейчас его отчаянье было не столь очевидно постороннему глазу – Келгани лишь набирал на компьютере фразы для обращения к народу, стирал их и набирал снова. За несколько часов интенсивной работы на странице было написано всего несколько беспомощных строчек.

В дверь позвонили, и на экране возникла улыбающаяся физиономия Тейта. Келгани нажал на кнопку и впустил посетителя.

– Ну как тут дела? – спросив Тейт, пропустив приветствия.

– Да вообще-то не очень, – вздохнул Келгани. – Как я и говорил, текст – не моя стихия. А у тебя что?

– У меня всё по плану. Пообщался с нашим героическим бойцом. Сначала думал, что понадобится его публичное свидетельство, но потом посмотрел видео и понял, что обойдемся своими силами. Там есть такие шикарные кадры, что можно даже не стараться с этим обращением – кинченцы сами захотят крови Кинбакаба. – Тейт посмотрел на часы и добавил, – Ладно, идем. Улицы уже наполняются горожанами, и нам нужно быть там.

– Я почти ничего не успел написать, – в этот миг Келгани больше всего походил на ребенка, не выучившего урок.

– Ничего, скажешь что-нибудь экспромтом. Буквально несколько предложений. Импровизация – залог искренности.

Тейт и Келгани отправились на главную площадь Кинчена. Аж-сулы не стали предупреждать горожан о предстоящем мероприятии, потому что знали – даже если свидетелями происходящего станет всего сотня странников, они расскажут об увиденном каждому, кого встретят. Новость облетит Кинчен меньше, чем за сутки, и уже завтра Кинбакаб останется в прошлом. Чтобы он ни запланировал и что бы ни сказал, странники не пойдут за ним.

Тейт установил компьютер так, чтобы изображение проецировалось на широкую темную стену ажсулата. От этого картинка будет выглядеть четче и ярче – кинченцы смогут рассмотреть каждую деталь. Когда с техническими моментами было покончено, Келгани взобрался на помост и встал за трибуну. Тейт подал ему знак, что можно начинать, и запустил видео.

– Собратья, – начал несмело Келгани, когда на стене замелькали многократно увеличенные картины боя на оружейном складе. – Сегодня я стою здесь, чтобы сообщить вам трагическую новость.

Привлеченные яркими кадрами и голосом аж-сула, странники останавливались посреди площади, и вскоре перед помостом собралась толпа. Меж тем Келгани продолжал:

– Девять дней назад мы лишились девятнадцати бойцов. Это большая потеря для всего города, для каждого из нас. Я вместе с вами скорблю об их гибели.

В это время на импровизированном экране мелькали перекошенные от ужаса лица молодых камаштлианцев, странники и дикари один за другим падали на бурый от крови пол. Когда камера брала крупный план, каждый зритель мог рассмотреть смертельные раны, нанесенные бойцам безжалостным врагом.

– Но не только это заставило меня прийти сюда сегодня, – упавшим голосом произнес Келгани. – я с прискорбием вынужден признать, что один из правителей Кинчена, один из тех, кому вы доверяли и кому вручили свои судьбы, оказался предателем.

Келгани замолчал, подыскивая слова. Но слова были уже не нужны – видео всё сказало само за себя. Когда спина Кинбакаба скрылась за воротами склада, десятки странников ахнули. Многие опустили глаза, почувствовав, что стали невольными свидетелями постыдной сцены. Тут и там послышались воинственные выкрики.

Келгани собрался с духом и продолжил:

– Думаю, все согласятся с тем, что такой недостойный представитель нашей колонии не может больше носить звание аж-сула.

Кинченцы возмущенно загудели, соглашаясь с Келгани. «Казнить его!» – кричали одни. «Изгнать из города!» – вопили другие. «Позор!», «Не потерпим!», «Предатель!».

– Этот день останется в нашей памяти днем траура и справедливого возмездия, – закончил Келгани свою речь и сошел с помоста под рев толпы.

В ту же ночь Кинбакаб исчез из города. Разъяренным кинченцем, которые пришли к его дому, чтобы призвать недостойного правителя к ответу, пришлось довольствоваться малым – они разбили окна, вломились в жилище бывшего аж-сула и разнесли в щепки всё, что только можно было разнести. Многие годы его дом не сносили и не ремонтировали – он так и стоял хмурым памятником предательству, напоминая кинченцам о том, что никакие регалии не способны уберечь странника от праведного гнева собратьев.

Самого же Кинбакаба спустя неделю нашли в пустыне. Его тело распласталось на земле, и над ним уже изрядно потрудились стервятники. Никто не взял на себя труд похоронить бывшего правителя – он так и остался гнить посреди выжженной солнцем пустоши, и лежал там, пока его кости не обратились в прах.