Во-первых, никогда не надо плевать не только против ветра, но и в сторону солнца. Если ты сделаешь это, на мир опустится вечная тьма, и все погибнет.

Во-вторых, солнце давным-давно (давнее не бывает) было огромным-преогромным, но как только стали появляться люди, оно начало уменьшаться в размерах. Рождается на свет человек – ррраз, от солнца отрывается кусок, и становится тот кусок звездой, умирает гот человек — гаснет эта звезда и падает на землю… И если жил человек праведной жизнью, не обижал никого, не воровал, друзей не предавал, то вернется его душа на солнце, а если был он злыднем и гадюкой – из него после смерти месяц получится… Так что, если судить по этому поверью, не догнавший солнце при жизни, имеет шанс породниться со светилом после смерти. Кем быть — солнием или месяцем — каждый выбирает сам и строит сообразно своему выбору жизнь свою.

Заботясь о самочувствии великого светила, которому ученые предсказывают в новом веке медленное угасание, не советую убивать встреченную невзначай на лесной тропинке яшерицу, хотя и считается, что, греясь на солнце с открытым ртом, она «пьет, глотает, высасывает» из солнца соки. Убей ящерицу, — гласиг русское поверье, — и на том свете тебе простится аж 40 грехов. Идет этакий Иван-дурак, вооруженный знанием фольклора, грешит напропалую и устилает свой жизненный путь бездыханными телами невинных ящериц. Тем временем нарушается экологический баланс, и не за горами экологическая катастрофа…

…Холст попросил увековечить в тексте столь любимого им в юности Ф. Ницше. И — удивительное дело! Строки из «Заратустры» сами легли в предложенный Дубом стихотворный размер…

«Мужество есть лишь у тех, кто знает страх, кто видит бездну, но с гордостью смотрит в нее, кто смотрит в бездну, но глазами орла, кто хватает бездну когтями орла», — писал философ.

«Мужество есть лишь у тех, кто ощутил сердцем страх, — пел Кипелов, — кто смотрит в пропасть, но смотрит с гордостью в глазах».

В припеве хотелось передать состояние разбегающегося человека, который секундами позже, преодолев притяжение земли, отрывается от ее поверхности и взмывает вверх. Отсюда сначала: «беги, беги за солнцем…», а потом: «лети, лети…».

Закончив сочинять и подгонять сочиненное под заданный размер, я где-то часа в три ночи прилегла на диван, и подумала: «А не — плохо было бы сейчас, после трудов праведных, искупаться в океане…». Тоска по этому неспокойному чудовищу, меняющему цвет в зависимости от настроения, то и дело охватывает меня. Иногда в самом центре Москвы неизвестно откуда и неизвестно почему в ноздри вдруг ударяет его волнующий запах… И вот, стоило только подумать об океане, как на меня накатывают изумительные изумрудные волны, покачивают, успокаивают. Нет, я не сплю! Появляется одна огромная волна, она подкрадывается бесшумно, вот-вот утащит в никуда…Я стряхиваю оцепенение, и океан исчезает. Один знакомый буддист потом сказал, что таким образом курирующие наш очередной проект Силы поощрили меня. «Значит вы все сделали правильно, — говорил громилоподобныи знаток Востока и вегетарианской пищи, — ноты вовремя ушла от волны… А то осталась бы там, не выплыла бы… Такое тоже случается».

«Беги за солнцем» была записана на студии последней, 3-го января 1998 года. Жаль, что не удалось сохранить в тексте строчку «Даже у Бога свой ад — это любовь его к нам…».

Окончательный вариант текста:

В воздухе пахнет бедой Целых две тысячи лет, Жизнь так жестока На этой проклятой Земле…

Ветер в твоих волосах Тот же, что вечность назад, Время застыло, Луна и Солнце встали в ряд…

Улететь бы птицей, прочь от проклятой земли, С небом чистым слиться – вот о нем мечтаешь ты.

Беги, беги за Солнцем, Сбивая ноги в кровь, Беги, беги, не бойся Играть судьбою вновь и вновь.

Лети, лети за Солнцем К безумству высоты, Лети, лети, не бойся, Так можешь сделать только ты…

Мужество есть лишь у тех, Кто ощутил сердцем страх, Кто смотрит в пропасть, Но смотрит с гордостью в глазах. С белым пером в волосах, Словно языческий бог,

Ты прыгнул в небо, В гремящий грозами поток.

Ты упал со стоном, опаленный высотой, На Земле рожденный, снова должен стать землей…

А какой клип или короткометражный фильм можно было бы снять по этой песне!

Когда я сегодня сравниваю работу над альбомами «Химера» и «Генератор Зла», у меня создается впечатление, что помогавшие раньше Силы в 2001 году повернулись к нам уже вполоборота… Хорошо, что пока еще не спиной.

ОБМАН (музыка В.Холстинина и В.Дубинина)

Постоянное ожидание явления доброго царя-батюшки в конце концов нас погубит. Равно как и неистребимая идиотическая вера в непогрешимость царя существующего, способного заменить людям родных отца и мать. Странно видеть, как взрослые создания легко покупаются на обещания кандидатов в цари накормить всех голодных пятью хлебами и напоить всех страждущих из одной бутылки с минеральной водой, как эти вроде бы зрячие и неглухие способны терпеть власть откровенных маразматиков, но при короне и скипетре. Забравшиеся на высокий трон с помощью доверчивой толпы карлики медленно, но верно разбухают от сознания собственной значимости, напоминая банальную жабу, в которую через задний проход вдувают при помощи соломинки воздух. В какой-то не очень приятный для окружающих момент карлики-жабы с треском лопаются, и вонючие кишки и мозги прилипают к зеркалам и стенам царских покоев… И тотчас же, словно по команде, верноподанные Его Величества становятся бывшими верноподанными и доверительно говорят друг другу: «Сколько же дерьма было в этом козле!». И сажают себе на голову нового карлика или свинопаса, продолжая пинать ногами дурно пахнущую шкурку лопнувшего родного экс-отца нации.

Своим появлением текст «Обмана» обязан поэту Николаю Степановичу Гумилеву, который в стихотворении «Гиена» вывел образ весьма здравомыслящего зверя, разоблачившего умершую преступную и прекрасную царицу. Царица лежит в заброшенной могиле, а не в пирамиде, «над тростником медлительного Нила, где носятся лишь бабочки да птицы»..,

В первом варианте текста фигурировали гиена и шакал, народы, оплакивающие кончину своего повелителя, многотысячная конница и нефритовый гроб.

Звериная фантазия

(переселение животных из обычной среды обитания санкционировано моим воображением)

…Жаркий день. Солнце пронзало огненными стрелами все живое, степь стонала от жажды. Гиена и шакал сидели на небольшом холме, наблюдая за тучами черной пыли, надвигающейся на них из-за горизонта.

— Бури вроде бы не должно быть сегодня, — тихо прошелестела гиена, облизывая красным языком свои пожелтевшие от времени клыки.

— Это кони, гиена, это тысяча длинногривых с вооруженными копьями и луками всадниками, — шакал почувствовал, как шерсть поднимается у него на загривке. — Они затопчут нас, гиена, мы и пролаять не успеем…

— Странно, что нужно этим людям в наших краях ? Здесь нет никакой добычи для двуногих…

– Слышал я от старого ястреба, что на днях стадо двуногих постигло горе… Умер от дряхлости их пастух, которого они называли Владыкой мира… Он дошел, говорят, до сказочной страны Индии, умел справедливо решать человечьи споры, был красив и мудр. Он строил дворцы, собирал войска и уходил в многодневные походы, добывая золото и славу… А умирая, приказал похоронить его в степи, и чтобы по месту захоронения промчалась быстрая конница, — тогда никто не узнает, где он лежит, ни один враг и осквернитель могил. А если кто-нибудь потревожит сон Владыки мира, грянет Конец Света. Эй, гиена! Слышишь ли ты мои слова?

– Слышу, шакал, — все так же тихо произнесла гиена, в гноящихся глазах которой вспыхивали недобрые желтые искры. — Справедливым был ? Мудрым ?Ха, дворцы строил… Детенышей людских благословлял?

Гиена ненавидела весь род человеческий. Не потому, что люди не любили ее и награждали самыми скверными и обидными кличками за то, что падалью питалась, за то, что хвост некрасиво поджимала, за вороватость, которая чудилась им в осторожных, движениях зверя. Нет, не поэтому. Гиена слишком хорошо изучила нрав двуногих, подслушивая их разговоры в кибитках и шатрах, слишком хорошо ей была известна цена их улыбок и льстивых слов… «Люди гораздо хуже гиен, и даже хуже шакалов, — много раз повторяла она, в полнолуние сидя у подножия неуклюжей каменной бабы, — свои мерзости и гадости они любят приписывать зверью…» В полутьме непрочных жилищ верные своему Господину подданные шептали о том, что в стены строящихся дворцов он повелевает замуровывать плененных в Гималаях великанов с необычными красными глазами и белыми, как лунный свет, волосами, чтобы стены стояли вечно и были крепки, как никакие другие стены на свете. Шептали своим молчаливым женам о том, что Владыка приказывает по ночам своим стражникам бесшумно проникать в дома тех, кого он признал правыми в спорах, забирать у них медь, драгоценности и серебро, и умерщвлять укусом неизвестных лекарям черных змей с голубой полоской на плоской голове. С первыми лучами рассвета входила в шатры и кибитки легенда о жене Владыки, которая зналась с тенями предков и научила своего мужа пить от всех хворей, порчи и проклятий молоко странной птицы Гуарокс, черные перья которой складывались на белых крыльях в причудливые иероглифы… Подслушала гиена торопливый рассказ приехавшего из столицы Луны и Солнца человека о том, что сын Владыки сумел заманить гордую птицу Гуарокс в обычные сети, а не шелковые, и отрубить ей голову. Одним взмахом меча, подаренного ему отцом. И Владыка состарился сразу же, за три минуты, после того как превратились в золу все жившие во дворце тени предков, и трижды ухнул неизвестно откуда взявшийся в царской опочивальне оранжевый филин…