— Хитрый, — подхожу к рыжему и протягиваю ту большую блестящую монету, что дал мне миссар. — Этого хватит на еду? — по нервному кивку и дрожащим рукам понимаю, что хватит. — Арри, выйдем, — не оборачиваясь, иду на улицу.

Сзади слышатся неуверенные шаги парня, который нехотя плетется следом. Останавливаюсь у той разбитой стены, где говорили в прошлый раз, и сажусь на камни, хлопая ладонью рядом с собой. Арри послушно садится, смотрит на меня исподлобья. Сижу, молчу, подбираю слова, но они все разбегаются, не поймать. Опять дождь, льет все сильнее.

— Почему молчишь? — не выдержал Арри. — Хотел же ругать, да?!

— Нет, — качаю головой.

— Как? — спросил он удивленно, явно, прежде чем подумал. — Я думал, ты тоже злиться будешь за то, что какую-то горбушку съел.

— Нет, — качаю головой. Возможно, мои мысли не правильные. Сложно судить. Мне не понятны люди. У меня свои понятия о том, что правильно. Что те богачи сегодня, что Арри. Странные. Не понимают простых вещей. Не думаю, совсем, ни о чем, кроме себя.

— Почему? — коснулся он моей руки. Редко так делал. Мне казалось, он меня боится. Шарахается, отдергивает руку, если я достаточно близко. Всегда делаю вид, что не замечаю, но от этого не менее обидно.

— А почему надо злиться? — поворачиваюсь к нему, вглядываюсь в темные глаза. Такие черные, что даже не разобрать, где радужка, а где зрачок. Красивые, бездонные. Вот бы и мне такие.

— Я съел единственную еду, — опустил он голову. — Теперь тебе нечего есть. А ты молчишь, говоришь, что не злишься… Я тебе не верю.

— Не только мне. Всем, кто живет в доме. Они так же хотят есть, как и ты. Даже Тихоня, хоть еще совсем ребенок не трогал, а ведь прекрасно знал, где лежит. Думаешь, он хочет есть меньше тебя? — отворачиваюсь, глядя под ноги, где расползается грязная лужа размытой земли.

— Прости, — опять едва слышно, на выдохе. Молчу, делаю вид, что не слышу. — Я не прав. Прости, — вскакивает он. — Слышишь?! Я ошибся. Мне стыдно. Я не хотел. Только бы немного взял, а получилось… — он зло топнул ногой, разбрызгивая грязь, по щекам текут слезы.

— Идем, — встаю, протягивая ему руку. Он удивленно смотрит на меня, вытирая глаза.

— И, — запнулся, вглядывается в мое лицо под капюшоном, — ругаться не будешь?

— А зачем? — пожимаю плечами. — Ты сам знаешь, что сделал не так. Этого достаточно. Разве крики и драка что-то изменят? — беру его за руку и веду обратно в дом.

— Ты очень странный, — шепчет себе под нос.

— Извинись перед всеми, — останавливаюсь у двери, пропуская его вперед.

— Не хочу. — Остановился он, замотал головой.

— Если ты не прав, то нужно извиниться, — отступаю в сторону, открывая перед ним дверь.

Он секунду смотрит на меня, а затем с тяжким вздохом заходит внутрь. Захожу следом, по стеночке пробираюсь к своему лежаку. В доме все те же. Хитрый, Красавчик и Тихоня. Сидят у пустой ямы и о чем-то тихо разговаривают. Мелкий перестал плакать, жмется к боку Красавчика.

— Извините, — опустив голову, говорит Арри.

— Чего? Не слышим. — Поднимается Хитрый.

— Извините. — Вскидывает он голову. — Я был не прав. Не удержался.

— Слабак, — фыркнул Красавчик.

— Да, я слабый! — часто заморгал Арри, сдерживая слезы. — Я не привык к такому!

— Ладно, замяли, — вздыхает Хитрый, положив ладонь на плечо Красавчика. — Твой друг сегодня заработал нам на еду. Надолго хватит, и с долгом рассчитаемся.

— Еще Лысому отдать часть надо, — напомнил Красавчик, взъерошив темные волосы, которые отросли до лопаток. Здесь почти все темноволосые. Отчего-то кажется, что это не правильно. Единственный, кто выделяется — Хитрый. Остальные все, как на подбор с черными или просто очень темными волосами. Даже светлые глаза — редкость. В книжках тоже все были такими. Странно, кажется, что бывает по-другому. Я даже представляю себе таких людей. Со светлой кожей, яркими и разными глазами и волосами. А тут все одинаковые.

— Чего застыл? — толкнул меня в плечо Хитрый. — Идем, надо добычу разменять. Еды купим и к Лысому зайдем, долю отдадим.

Я лишь киваю. В последнее время все чаще в голове странные мысли. О том, чего нет. Видения, которых быть не может. Что это за города, люди? Откуда? Есть ли здесь что-то подобное? Посмотреть бы. Может я оттуда родом? Именно поэтому все такое чужое и непонятное вокруг.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

Перед глазами проносятся воспоминания беззаботного детства. Смех мамы, громкий и задорный голос отца. Я была счастлива, не жалела о том, что родилась в обедневшей семье. Деньги обесценивают счастье.

Эти счастливые моменты, оставаясь далеко позади, всегда приносят с собой грусть. Стираются под напором бешеного течения жизни, превращаясь в размытые образы, отрывки тусклых эмоций. Постепенно забываются, становятся блеклыми. Как те серые тучи, что ползут по небу. Или это у меня в глазах так темно. Шутка ли, плакать всю ночь. Вместо теплой постели теперь куча мусора в грязной подворотне. Вместо шумных веселых соседей — крысы. О том, что я буду есть на завтрак, даже думать не хочется. Свобода. Вот она какая. У нее не пьянящий, а до отвращения горький вкус.

Раньше я дрожала лишь от холода, теперь же трясусь от страха. За свою жизнь, возможное будущее. А будет ли оно? Мимо проходят люди, месят грязь ногами, подметают мостовую краями длинных плащей. А вчера казалось, что это место волшебное и люди здесь особенные. В ушах гудит от этого монотонного звука городской жизни.

— Горячие пирожки! — звонкий голос проходящего мимо мальчишки. Рот наполнился вязкой слюной. Сажусь, провожая его взглядом. До носа долетает удивительно сладкий запах свежего хлеба. Сглатываю, царапая горло колючим комком голода.

Шарю по карманам в поисках хоть одной монетки, но ничего нет. На глаза опять выступают слезы. Казалось, что они давно кончились, но нет. То и дело появляются, размазывая мир перед глазами. Несмело выбираюсь из темного угла, где провела ночь, отряхиваю грязную одежду, принюхиваюсь. Да какая разница. Здесь каждый камень насквозь пропах сточными канавами, которые того и гляди перельются, затопят весь город.

Под ногой что-то звякнуло. Наклоняюсь, не веря в свое счастье. Монетка. Боги не забыли меня. Выхожу на шумную улицу, оглядываюсь. Ищу взглядом того мальчишку с пирожками. Живот протяжно завыл, предвкушая самый долгожданный завтрак за всю жизнь. Вон там, на углу мелькнула спина разносчика. Спешу следом, сжимая во вспотевшей ладони серебрушку.

Горячий жир стекает по пальцам, обжигает губы. Давлюсь, заглатывая целые куски. Как же вкусно. Первый голод отступил. Постепенно начинаю замечать, что происходит вокруг. Совсем забыла натянуть на голову капюшон. А ведь меня наверняка ищут. Хотя, в таком виде вряд ли заметят. Достаю второй пирожок с мясом, вдыхаю аромат. Жизнь уже не кажется такой ужасной. Все наладится. Я справлюсь.

Мое внимание привлекает громкий крик толпы и задорный смех. Так хочется получить и свой кусочек короткого счастья. Невольно иду на звуки, выглядываю из-за голов людей, что собрались на представление бродячих артистов. Интересно, у них есть маг? Хотелось бы хоть раз увидеть настоящего. Но они все только в столице, или сидят в своих особняках, колдуют в лабораториях. Мурашки по коже, как вспомню все то, что описано в старых книгах о времени до великой войны. У нас дома их много. Вместо сказок читала на ночь. Были и добрые и злые, но неизменно очень интересные.

Удалось протолкнуться к самой сцене. Стою, завороженно глядя на красивых девушек, что танцуют в легких, полупрозрачных платьях. Смеются, словно не чувствуют холода, парят, не касаясь земли.

Я ждала мага. Он, как и положено вышел только к концу представления. В длинном балахоне и серьезным взглядом. Он бормотал что-то, лениво двигал пальцами. А на почерневшей от вечных дождей сцене распускались цветы, парили бабочки, порхали маленькие птицы из далеких стран, которые так быстро машут крыльями, что не разглядеть. Впервые за последнее время мне стало так хорошо на душе. Вспомнились детские глупости о чудесах. Я всегда в них верила.