— Ничего не получится, — сказал Кирон. — Их часовые стоят в устье реки, в море и на суше. А вот с воздуха нас никто не ждет.

— Как бы то ни было, — проворчал Кентигерн, — я склоняюсь к последнему предложению. Ничего лучшего я за весь день не услышал. Думаю, нам потребуются сто добровольцев и десять лодок. Добровольцев я буду отбирать сам, в таком деле мне не нужны сомневающиеся и неуверенные люди.

В числе первых вызвался Кирон. В успех он не верил, просто открывалась еще одна возможность рассчитаться с пиратами.

Ночью, дождавшись прилива, лодки спустили на воду. Быстрое течение Аруна несло нападающих к Литтл Хэмптону со скоростью выше пяти узлов. Почти весь путь бойцы сидели в лодках, только у самой цели осторожно спустились в воду, держась за борта.

Многим пришлось вцепиться зубами в одежду, чтобы не стучать ими, настолько холодной оказалась вода. Кентигерн хотел, чтобы лодки плыли по течению, а пловцы лишь направляли их к середине реки. Планировалось также, что, привязав лодки к кораблям пиратов, пловцы подожгут запальные шнуры и успеют хоть немного отплыть, прежде чем взорвутся бочки с китовым жиром.

Успех, как и предвидел Кирон, полностью зависел от внезапности, достичь которую было почти невозможно. Лодки заметили в устье реки. Их обнаружил небольшой отряд пиратов, несущий сторожевую службу. Очертания лодок легко угадывались в свете фонарей, кроме того, один из добровольцев Кентигерна чихнул. Пираты открыли стрельбу из мушкетов и луков. Эффект ее был ужасен для экспедиции. Люди оцепенели от холода, промокшая одежда не давала пошевелиться, да и психологически никто не был готов к сколько-нибудь серьезному сопротивлению. Бросив лодки, добровольцы устремились к противоположному от пиратов берегу. Выбираясь из речной грязи, люди становились удобной мишенью для стрел и пуль.

Какой-то смышленый пират, очевидно, разгадав цель вылазки, швырнул свой фонарь в ближайшую лодку. Она тут же запылала гигантским факелом. Остатки невезучей экспедиции Кентигерна оказались освещены как днем. Мало кому удалось выбраться на отвесный скользкий берег и скрыться в спасительной тьме. Многие были убиты в воде, некоторые, лишившись последних сил, просто утонули.

У Кирона, как только он понял, что произошло, достало ума нырнуть и некоторое время проплыть под прикрытием лодки. К счастью, взорвали не ее. Оказавшись вне досягаемости стрел, пуль и света фонарей, он отпустил борт и выбрался на берег.

Несмотря на полную потерю сил и оцепенение, Кирон заставил себя бежать. Он падал, поднимался и бежал дальше. Все тело ломило, кожа уже ничего не чувствовала, но он понимал, что только бег может сохранить ему жизнь. Несколько раз он был готов прилечь хоть ненадолго и отдохнуть, может быть, даже поспать, но переборол себя, понимая, что больше уже никогда не поднимется.

На рассвете Кирон добрался до Мизери. Некоторые счастливо спасшиеся добровольцы были уже здесь, некоторые подошли позже.

Кирон не узнал Петрину. Он вообще ничего и никого не узнавал. Глаза его были пусты; похоже, слепой инстинкт пригнал его сюда, к своему народу.

Кто-то держал его, пытался с ним говорить. Кирон не понимал их слов. Что-то подсказывало ему, что он среди друзей, в противном случае его бы уже убили. Но если это ловушка, у него есть меч. Кирон попытался взмахнуть мечом, который не выпускал из рук в течение всей неудавшейся экспедиции по Аруну. И бессильно повалился на землю.

Петрина опустилась рядом с ним на колени и заплакала, гладя мужа по голове. Она попыталась взять у него меч, но не смогла разжать замерзших пальцев.

У Кирона началась лихорадка. Монахи полагали, что он не выживет. Но Кирон был молодым и сильным, а Петрина согрела его теплом своего тела, когда жар спал и он погрузился в смертельный холод. Наконец прошел и озноб. Кирон начал узнавать окружающий его мир. Питательные бульоны вернули силы, и он с удивлением обнаружил, что судьбой ему уготовано жить.

Однажды утром юноша решил умыться, привести себя в порядок. Петрина принесла зеркало. Лицо незнакомца изумило и потрясло его. В зеркале отразился седой человек со впавшими щеками и глубокими морщинами на лбу.

Седые волосы в восемнадцать лет… Что тогда говорить о тридцати? Кирон пожал плечами. Какая разница? Надо работать. Много, много работать. Не важно, как ты выглядишь — важно, чего ты сумел достичь.

Из сотни человек, отправившихся в эту изначально обреченную экспедицию, вернулись двадцать три, остальные погибли или попали в плен. Кентигерн сломался. Его способность принимать решения была окончательно подорвана масштабами трагедии.

Прочие феодальные владения южного побережья постигла та же участь, что и Арандель. Их население укрылось в лесах и ущельях, время от времени донимая пиратов боевыми вылазками. За долгий период автономного натурального хозяйствования у сеньоров выработалось стойкое отвращение ко всякого рода союзам и совместным действиям. В истоке всех предрассудков лежал почти генетический страх перед центральным правительством. Объединение владений, насколько помнили люди, всегда происходило либо путем их завоеваний, либо через породнение семей. Непрочные военные союзы сеньоров были одновременно их слабым и сильным местом. Теперь же, столкнувшись с противником, действующим под единым центральным командованием, они оказались в невыгодном положении.

Для Кирона было ясно, что на перестройку сформировавшегося мировоззрения уйдет немало времени. Житель соседнего владения по-прежнему считался чужаком и относиться к нему следовало с недоверием. Сколько же еще потребуется горя, чтобы люди наконец поняли: спасение их заключается в единстве.

Пока они одумаются и Великие сеньоры пришлют подмогу, Адмирал Смерть окончательно разорит захваченные территории. А жители Аранделя, больше других пострадавшие от набега, будут вынуждены обретаться в лесах, постепенно скатываясь в варварство.

Кирон много размышлял во время болезни. Петрина вновь стала для него желанной, он радовался податливости ее тела, он отдавал ей семя своих чресл и любовь своей души. Кирон сам понял, когда Петрина забеременела; почувствовал, как его семя влилось в ее лоно, подобно тому, как лосось находит свой путь в родной реке.

Настал день, и Кирон пошел к Кентигерну. Теперь, когда появилась надежда на бессмертие, было за что драться и ради чего жить.

— Я хочу построить надуваемый горячим воздухом воздушный шар. Я собираюсь пролететь над кораблями Адмирала Смерть и пролить на них с неба море огня. Мне нужна помощь. Прикажите своим людям помочь мне.

Кентигерн сидел на стуле, накинув на плечи шаль, как мастер Хобарт Подобно мастеру Хобарту, он много кашлял и пил все, что только мог достать.

— Воздушный шар с горячим воздухом — это ересь, — проворчал он себе под нос. — Святой Орден отправит тебя на костер. Да и меня тоже.

— Мы все погибаем, — сказал Кирон. — Никто из нас не вечен. Какую помощь оказал Святой Орден в нашей беде?

Кентигерн икнул.

— Святые отцы молились за нас.

— И много ли пиратов они уничтожили своими молитвами? — раздраженно спросил Кирон.

— Кто знает?

— Я знаю. Предпочитаю меч в руке молитвам сотни священников.

— А ты оказался прав насчет этих лодок, Кирон… Прости меня. Я что-то плохо стал соображать. Строй свой воздушный шар, если так надо.

— А люди?

— Помощь ты получишь.

— Мне нужны женщины для пошивки чехла и бумага.

— Получишь.

— И вы позволите мне самому определить место и время работы?

— Да, Кирон. Я не позволю тебе только одного.

— Чего же?

— Поражения. Их и так было слишком много. Еще одного мы не перенесем. Постарайся усвоить, парень, ты жизнью отвечаешь за эту затею И если у тебя ничего не выйдет, то я сам, жалкий неудачник, своими руками выпущу тебе кишки за то, что ты убедил меня даром отдать дьяволу свою бессмертную душу.

— Вы требуете многого, Кентигерн.

— Я требую успеха, Кирон. Успеха, и все. Когда известие о твоей новой затее дойдет до Святого Ордена, а оно до него обязательно дойдет, назначат расследование. Я буду спокойнее гореть на костре, зная, что пираты тоже сгорели. — Он мрачно рассмеялся. — Я ведь многое повидал. Видел, как убили моего хозяина, как творили немыслимое с его женой и дочерьми. А теперь мы вверяем свою судьбу безумию мальчишки.