К болезненному Илье цеплялись всякие болячки, особенно его мучили зудящие струпья на голове и чесотка. Голова была вся покрыта корками, под которыми был нестерпимый зуд, он садился под стол и головой тёрся и упирался в крышку стола снизу. Струпья хрустели, и это  приносило временное облегчения, потом зуд головы начинался снова. Никто не обрабатывал ему голову, только раз воспитательница расчёской прошлась по его голове, выискивая вшей и гнид, при этом она вскрикивала и постоянно от него отскакивала. Не меньше неприятностей приносила чесотка. Между пальцами рук и на кистях рук были мокнущие прыщи, бока и бёдра тоже чесались. Время от времени Илью приводили в изолятор, раздевали и обливали отвратительно пахнущей белой жидкостью, от которой его тошнило и запах которой остался у него в памяти на всю последующую жизнь.

Уже шёл третий год войны. Мальчику Илье исполнилось 7 лет, но никто в детском доме даже словом не обмолвился, что ему надо ходить в школу. Зина ходила во второй класс, хотя была переростком, образование Насти закончилось на третьем классе.

Илье очень хотелось учиться, он рано научился считать до ста, умел читать слова по слогам в пять лет, знал таблицу умножения. Всё это как-то само органически впитывалось в его сознание.

В Знаменском детском доме очень распространены были такие забавы, как «Самолёт» и «Тёмная». «Тёмную» Илья уже испытал в Краснокутском детском доме, а «Самолёта» он до смерти боялся и старался уснуть тогда, когда убеждался, что все спят. Он видел, как жертвы «Самолёта»,  вскакивали,  носились как угорелые по спальной комнате и потирали обожжённые пальцы. «Самолёт» делался так: несколько человек зажигали полоску газеты или тлеющую вату и подносили горящую полоску газеты или тлеющую вату к ногам спящего и вставляли их между пальцами ног. Сонный человек вскакивал от боли и спросонья, не понимая в чём дело, начинал метаться по спальной комнате под хохот наблюдающих. У Ильи не было тут врагов, но иногда его стращали какой-нибудь авторитетной среди ребят личностью.

Так, когда некий Кащей попал в больницу, и его пальто воспитательница временно дала Илье поносить, мальчишки стали пугать его: «Вот  Кащей  придёт,  он  тебе задаст!» Илья с ужасом ждал возвращения Кащея, большеглазого мальчика лет двенадцати. Кащей пришёл. Илья поднёс ему пальто, объясняя, что он его взял не сам, а ему воспитательница дала, на что Кащей улыбнулся и ответил, что Илья может носить пальто и в другие разы, когда захочет.

Глава 10    ИЛЬЯ И ЗИНА ОБРЕЛИ СЕМЬЮ

Летом 1944 года отец забрал Зину и Илью из Знаменского детского дома. Он объяснил им, что женился, что у них теперь будет мать, хотя и не родная, что его жена добрая женщина и им будет легче жить. Всё это не укладывалось в голове у детей, так как они привыкли к своему семейному кругу вчетвером, а после того как Настю оставили в Голубовке, — втроём. Они спросили, как выглядит «мать», сколько ей лет, где они будут жить.

Илья работал счетоводом в деревне Ольшанке, которая была разбросана по большой округе.

Будующая жена Ильи Никитовича работала в колхозе. Их свели колхозники. Звали женщину Нюрой. Она была очень маленького роста, светловолосая, сероглазая, с маленьким носиком, тонкими поджатыми губами. Весёлая, с юмором, общительная, она уже была когда-то замужем, но муж ушёл на фронт и не вернулся. Неизвестно, погиб ли он или бросил её. Когда ей представили Илью Никитовича, страшного и косоглазого, она сразу же решила дать ему отставку, но он зачастил к ней, она привыкла к нему и не стала обращать внимания на его внешность, даже косоглазие не вызывало у неё отвращения. Их поженили всем сельсоветом, и Илья перешёл жить в её мазанку, маленький дом из самана под соломенной крышей с двумя крошечными окнами и с глинобитным полом.

Когда Илья Никитович вёл детей к Нюре из детского дома, она подбежала к ним, по очереди расцеловала их и заплакала, увидев худеньких и идущих к не родной матери, а к мачехе девочку и мальчика. Нюра оказалась женщиной доброй, детей не обижала, и отношения между ней и детьми установились хорошие.

         После работы Илья-старший приходил домой часто пьяным, дебоширил, скандалил, но Нюра, хотя и была маленькой женщиной, в обиду себя не давала. У них родилась девочка, назвали её Валей. Илья маленький был свидетелем родов, которые фельдшер принимал на дому. Мальчик сидел на русской печке в темноте и слышал душераздирающие крики рожавшей женщины, фельдшер давал ей инструкции, как дышать, как держаться, и вот раздаётся писк младенца. Всё позади, Илья очень рад, что у него появилась ещё сестричка. Он любовался ею, она была как куколка, голубоглазая, чистенькая. Но радость мальчика была недолгой. Девочка заболела, как выразился отец, «младенческой», и её лицо дёргалось в конвульсиях. Она вся дрожала, глаза закатывались, потом наступало как бы облегчение, а через несколько минут всё снова повторялось. Младенец лежал на печке, и Илья, глядя на неё, испытывал мучительные душевные страдания,  плакал, видя муки сестрички. Он молил Бога помочь ей, отогнать от неё боль, он надеялся на чудо, но чудо не произошло: Валя умерла. Илья не помнил роли и участия взрослых, он только помнил, как отец морозной зимой принёс маленький гробик, в который положил Валю, и отнёс гробик на кладбище, похоронив дочь.

Илья уже умел писать, неизвестно, кто его научил этому, но он уже хорошо читал и считал. Он написал письмо Насте, и когда взрослые прочитали трогательные строки об умирающей Вале, то все заплакали, а мачеха зарыдала и судорожно стала обнимать и целовать мальчика. Илья и Зина спали на русской печке. Отец с мачехой на кровати. Илья просыпался рано и с печки обозревал хату. Однажды его внимание привлекло быстрое движение взрослых на кровати под одеялом. Зина проснулась и дёрнула его за руку: "Что ты уставился туда?" — сердито спросила она и оттащила его в дальний угол печи.

Зиму все прокоротали в саманной мазанке Нюры. Весной в Ольшанке началась эпидемия туляремии, которая косила всех подряд. Добралась она и до маленького Ильи. Никто в семье, кроме него, не заболел. А случилось это так: он очень любил котят и непременно хотел иметь свою кошку. Сначала у него был рыженький котёнок, но он убежал из дома. Илье подарили дымчатого котёнка, которого он бережно хранил и не спускал с него глаз на улице. Котёнок быстро рос и превратился в прекрасную кошечку, которая весной заболела туляремией и сдохла. Мальчик, поплакав, решил с почестями похоронить её. Вырыл могилку, положил кошечку в тряпочках в ямку, бросил несколько весенних цветов и распускающихся листиков и зарыл могилку. Буквально через день-два у него началась высокая температура, в жару и бреду он метался по кровати. Приходил тот же фельдшер, что принимал роды, отметил кризисное состояние ребёнка, выражая надежду на его выздоровление. Илья действительно выздоровел.

Летом Зину постигла беда. Она гонялась за курицей, которая неслась не у себя на чердаке, а в соседнем доме, наступила на колючую проволоку, и у неё на пятке образовался огромнейший нарыв. Зина не могла наступить на ногу и передвигалась по комнате с табуреткой. К пятке прикладывали тёртый картофель, мякиши хлеба с солью, подорожник. Всё закончилось благополучно.

Илье очень хотелось учиться. Он мечтал о школе, он умел читать, писать, считать. Ему так хотелось ходить в школу, что однажды в солнечный зимний день мальчик босиком побежал в школу. Ступни ног обжигало снегом и морозом, он прибежал в школу, учительница спросила: «Что с тобой? Почему ты прибежал босиком?». «Я хочу учиться!» — ответил Илья. «Тогда садись за парту». Илья с гордостью сел за парту и урок просидел в классе, потом его, укутав, отвезли на санях домой.