- Ночная женщина в мой сон, в мой дом вошла...- процитировал Калеб, не открывая глаз, и Грем продолжил дальше, не смущаясь того, что сын его снова перебил.

   Я посмотрела на своих родителей, их глаза тоже были закрыты, будто так им легче воспринимать все то, что рассказывал Грем. Волей неволей, я почувствовала себя здесь чужой. Словно все они общались между собой ментально.

   Я оглянулась на Калеба, он притягивал мой взгляд к себе будто магнит, это напомнило мне то, как я увидела его в столовой. Тогда я тоже, затаив дыхание, следила за ним, но теперь меня заинтересовал стих. Неужели он любит поэзию? Хотя чему удивляться, он же почти старик. Я с ужасом осознала, что этому юноше, уже перевалило за восемьдесят...

   - Она пробралась в спальню Калеба, видимо, не желая никого тревожить больше. Лишь со временем мы поняли, что Калеб и был ее мишенью. Теперь-то мы знаем - тогда она искала себе пару. Калеб всегда был красив...

   Я хихикнула, постаравшись замаскировать смешок под кашель, но, видимо, удалось не очень, - Калеб ухмыльнулся себе под нос, но в его глазах, устремленных на меня, сквозило удивление. И думаю, за это, я могу быть горда - пока что никаких откровенных слюней я не пускала, смотря на него. И даже лучше, я хмурилась, и могла огрызаться. Я сомневалась, что хоть кто-то из его девушек когда-либо мог этим похвастаться.

   О конечно, мое сердце трепетало каждый раз, когда я смотрела на его идеальное лицо, видя прекрасные черные волосы и глаза, которые потрясали своей глубиной, затягивали неведомой силой, которой ты не можешь и не хочешь противостоять. Но как всегда моя верная гордость и события минувших месяцев, давали мне огромную пощечину, каждый раз, когда я готова была распуститься. Держать себя в руках, - твердила мне гордость. Будь осторожна, - твердило чутье. И я слушала, я не могла позволить себе утонуть в серебре этих прекрасных, волшебных... не природных глаз! Только главное чаще себе это напоминать!

   - Не знаю, думала она или нет убивать нас, но почему-то она сохранила наши жизни, и оставила намного больше взамен... - Грем говорил почти с трепетом, и я с сомнением посмотрела на Калеба. Его лицо совсем не выражало радости, но он и не горевал. Я заподозрила, что его жизнь в ипостаси вампира улучшилась, - и ушла,... нас долгое время тревожил этот момент, но что теперь сожалеть... что такое время... - теперь слушателями Грема были мои родители. Калеб, взметнувшись с кресла, поспешил бродить по комнате, чтобы скрыть от нас выражения своего лица. Но я знала, что он все равно внимательно слушает, чтобы очередным кашлем не дать отцу рассказать что-либо о нем, чего бы не хотел сам Калеб.

   Я оглянулась на родителей, они за долгое время выглядели действительно счастливыми, будто Ричард и Прат, снова вернулись. А может все потому, что Грем так хорошо их понимает? Хотя думаю, и Калеб тоже, не смотря на то, что старается держаться подальше от "старческой сентиментальности", как назвал он наши посиделки. Он понимал моих родителей. Так, как я пока что, не могу понять их.

   - После пробуждения, жажда была так велика и, конечно же, мы, не задумываясь, брали свое, - я видела, что Грему больно говорить так, его лицо искажало сожаление. Мне даже не хотелось смотреть на Калеба, подумав о том, что он ни о чем не сожалеет. Но, не удержавшись, я все же посмотрела в сторону окна, где он застыл в привычной позе вампиров. Его тело не двигалось, словно у статуи, такое идеальное и прекрасное, но мне хотелось видеть его лицо. Повернись, - твердила вся моя сущность, и будто бы его окликнули, Калеб дернулся в мою сторону почти удивленно. Но и его глаза были наполнены болью, к которой я вовсе не была подготовлена.

   - Через несколько дней наш поселок разбомбили, и сведений о смерти не осталось, но мы поняли, что натворили, что сделали со знакомыми, родными, друзьями. Нам пришлось уйти подальше в горы, точнее, почти убегать от тех животных, которыми мы стали, от того ужаса, что натворили. - Грем говорил будто бы сам с собой, восхищаясь и боясь того, что случилось. Мне было страшно представлять его, Калеба или моих родителей в роли убийц, но от правды не убежать. Только бояться их я не могла. Серебристые глаза Грема, смотрели по-доброму, и я не могла ожидать от него чего-либо плохого. Разве могут столь прекрасные существа быть злом? - И там мы поняли, что кровь животных ничем не уступает крови человека. Хотя, она не так ароматна, как людская.

   Мои родители обменялись с ним понимающими улыбками, а я почувствовала себя тупым человеком, которому нужно сказать слово "лопата", чтобы он смеялся после анекдота. Никто из них явно не собирался щадить мои человеческие чувства, хотя чего жаловаться, я всегда хотела, чтобы они комфортно чувствовали себя со мной. Учитывая мою особенность для мамы. Учитывая мою особенность для многих вампиров, на прямую связанную с моей возможностью общаться с матерью. Я являюсь хорошим кандидатом, чтобы стать вампиром. Именно таких, как я, ищут специальные вампиры из свиты Бесстрастных. Защитники крови против обращения людей. Моя же семья относится к этому более либерально. Причиной всему я, а так же жена Ричарда.

   - Со временем мы смогли снова находиться среди людей, их запах все также оставался болезненно притягательным, но уже не тревожил нас, мы могли держать себя в руках. Тогда мы попытались найти нашу дочь Анну, - лицо Грема смягчилось при упоминании о дочери, и я не могла не улыбнуться, он был столь красив, особенно когда говорил с такой любовью. Я сомневалась, что на лице у Калеба хоть когда-то мелькало подобное чувство. Он был чересчур тщеславен. Только за эти полчаса он трижды смотрел на себя в зеркало и поправлял прическу, его ногти пребывали в идеальном состоянии, и, не смотря на грязь на улице, его ботинки блестели.

   - Анна продолжала жить там же, где и раньше, дети уже заметно подросли, муж был покалечен после бомбардировки. Но война закончилась, и жизнь у нее наладилась. Мы не хотели, чтобы она знала, что с нами случилось, для нее мы уже не были той семьей, и были опасны. Но Патриция... ей была невыносима мысль, что она больше никогда не увидит Анну и наших внуков. Она хотела увидеть их в последний раз ближе, чем мы осмеливались подойти в своих новых обличьях. Ночью она пошла к ним, ничего нам не сказав, и это была роковая ошибка, - лицо Грема, так сильно похожее на лицо Калеба, осветила печальная улыбка. Он внимательно и пристально посмотрел на меня. - Одна из девочек обладала таким запахом крови - Особенная, как и мы, от которого Патриция забыла обо всем - это был запах, которому она не смогла сопротивляться...

   После этих слов я ощутила, как пальцы мамы болезненно напряглись на моих волосах. Это была больная тема в нашем доме: я, моя кровь и мамина жажда. Но именно мой необычный запах крови, перед которым Самюель не могла устоять, 10 лет назад привел ее ко мне, в зловонный проулок Нью-Йорка, где они с Терцо нашли меня. Побитую, всю в крови, еле дышащую. Не знаю, что она тогда увидела во мне, почему смогла преодолеть жажду...

   - Патриция... выпила всю кровь девочки, - Грем тяжело вздохнул, видимо ему тяжело было называть ее по имени, и его взгляд обратился к Калебу, но тот молчал, выражая полное равнодушие. Я почти разозлилась на него, но потом вспомнила - Грем рассказывает такие вещи о своей семье, в которых сам Калеб никому не признается. Это не те потешные истории, коими делятся в дружеском кругу. Не знаю, где он достал листок и ручку, но теперь его руки были заняты и он, не отрываясь, смотрел на листок, выводя что-то на нем, что позволяло мне безнаказанно изучать его идеальный профиль. Я сожалела, что не стала лучшим художником, чтобы попробовать потом по памяти нарисовать его портрет.

   - Только чудом она не тронула других трех детей, и в ужасе от сделанного, сбежала. Она пришла ко мне и призналась во всем. Тогда она решила, что уйдет от нас, и обещал, что ненадолго. Но она не вернулась. Так что вот уже 50 лет я ищу ее, тщетно. Сколько было нитей и мест, где она была, но я там оказывался слишком поздно. Грем не стал делать из себя мученика, его глаза по озорному сверкали, и не будь в его волосах седых волос, он мог бы сойти за молодого парня, с мальчишеской усмешкой. Этим он мне напоминал отца.